Две стороны монеты (СИ) - Каховская Анфиса - Страница 22

- Аскалон, - она впервые назвала его по имени, – и ты поверил, что во всем виновата я?

- Это легко проверить: теперь Море отступит – и станет ясно, что это была ты.

- А если… не отступит?

- Виринея, перестань! Тебе уже ничего не поможет.

- То есть, если Море не отступит, значит, ты ошибся со своими выводами – и зло не я?

- Я не ошибся.

- А если я смогу тебя разубедить?

Аскалон поднялся:

- По-моему, достаточно поговорили. Прощай.

- Дай мне две минуты!

- Ого! Ты меня просишь. Тюрьма явно действует на тебя благотворно. Еще немного, ты и слово «пожалуйста» выучишь.

- Пожалуйста, Аскалон.

Он удивленно посмотрел на нее. Она не шутила. В глазах ее был страх и что-то еще, чего не мог определить Наследник.

Воспользовавшись паузой, Виринея быстро сказала:

- Тебе ведь отец рассказывал о нас?

- Да, я все про тебя знаю. И про то, как ты получила свою половинку монеты, и как сбежала. И во что превратилась.

- А про то, как умер мой брат Добран?

- И это знаю. По официальной версии он умер от сердечного приступа, а на самом деле – покончил с собой.

- На самом деле его убили.

- Убили? Что ты мелешь? Кто?

Виринея сверкнула глазами:

- Ангелар.

- Что? Отец? И ты думаешь, я позволю тебе лить грязь на моего отца? – Такой бессовестной лжи Аскалон не ожидал даже от нее. – Я ухожу.

- Я прошу лишь выслушать.

- Нет.

- Аскалон, ведь ты все равно не успокоишься, пока не узнаешь, что я хотела сказать. Любопытство возьмет верх, и ты придешь. Выслушай сейчас, тем более что с этой минуты моя жизнь будет висеть на волоске, так как только я владею этой тайной. И другого раза может не быть. Просто выслушай, а выводы будешь делать сам.

Аскалон сделал круг по комнате и сел на стул:

- Учти, я не верю ни единому твоему слову.

Он заглянул ей в лицо, пытаясь найти там насмешку, но Виринея была абсолютно серьезна. Она села напротив.

- Начало этой истории ты наверняка знаешь. Два брата, Добран и Ангелар, стали Правителями Города, получили каждый по оберегу – половине монеты, и до определенного момента все шло прекрасно. А я тогда была совсем маленькой, меня не интересовали ни политика, ни власть. Моей любимой игрой были прятки. Дворец был огромен, в нем было невероятное количество всяких укромных местечек, куда могла спрятаться маленькая девочка, и каждый день я находила все новые. Мне доставляло огромное удовольствие наблюдать оттуда за суматохой, которая поднималась всякий раз, когда меня не могли найти. В тот день я спряталась в одной из ванных комнат. Там был чудесный такой шкафчик, в котором хранились разные необходимые для мытья предметы. Я была достаточно мала, чтобы уместиться в нем, устроившись довольно удобно; но вскоре мне пришлось горько пожалеть об этой проказе. В ванную пришел брат Добран. Когда я сообразила, насколько неприлично мое поведение, было уже слишком поздно: вылезти – значило поставить в неловкое положение и его и себя. Я затихла, боясь шевельнуться, а ничего не подозревающий Добран разделся и погрузился в ванну. Время тянулось очень долго. Я не смела и представить, что будет, если меня обнаружат, и мечтала лишь о том, чтобы поскорее выпутаться из этой ужасной истории. Но вдруг скрипнула дверь, и сквозь щель я увидела, как вошел второй мой брат – Ангелар. Он приблизился к ванне, что-то говоря Добрану. Что он говорил, я не помню, мне это было не интересно. Но я прекрасно все видела: на счастье (или на беду?), щель, в которую я смотрела, позволяла мне наблюдать за всем, что происходило в ванной. Могла ли я предположить, что окажусь единственным свидетелем ужасного злодеяния! Непринужденно что-то говоря, Ангелар приблизился к брату и вдруг выхватил из кармана платок и прижал ему к лицу. Я думаю, платок был пропитан чем-то. Добран дернулся, но быстро затих. Ангелар взял нож, перерезал вены на запястьях брата и, опустив его руки в воду, долго ждал.

- Лжешь! – Вскочил Аскалон. – Вот уже ложь! Как мог отец убить брата, когда у того был оберег!

Виринея удивленно посмотрела на него – она не знала ответа.

- Хотя, - сник вдруг Аскалон, - отец мне сказал, что брат накануне своей смерти отдал ему свой оберег.

- Вот как? Я не знала.

- Продолжай, - мрачно сказал Аскалон.

- Я сначала не поняла, что происходит, думала, что Ангелар шутит, но потом увидела, как краснеет вода в ванне, и мне стало страшно. До сих пор не могу понять, как я не закричала, не выскочила. Может, страх сковал меня, а может, инстинкт самосохранения оказался сильнее страха. Я плохо помню, что было дальше. Помню, как наконец ушел Ангелар, как вылезла я из своего убежища, как, боясь взглянуть на лежащее в кровавой ванне тело брата, прошла к двери, как бежала по саду, не помня себя. Нашли меня поздно вечером на сеновале, привели во Дворец. Там было как-то необычно: царила странная тихая суета, все говорили шепотом, кто-то плакал. А утром мне сказали, что брат Добран умер. И тогда я поняла, какую страшную тайну узнала накануне. Но я никому не сказала, что видела – ужас сковал меня, и тогда я, наверное, даже если бы очень захотела, не смогла бы рассказать, что знала. Прошло несколько дней. Брата похоронили. И вот как-то меня вызвали в Совет Старейших. Там был и Ангелар, один вид которого приводил меня в ужас. Мне торжественно объявили, что с этого дня я так же, как и мой брат, буду обладателем половины монеты. Говорили еще что-то, но я почти не слушала – я каждой своей клеточкой ощущала близкое присутствие Ангелара и не могла поднять глаз на него, мне казалось, что стоит мне на него взглянуть, как он поймет, что я знаю его тайну, и убьет меня. Помню только, что перед тем, как надеть мне на шею цепочку с половиной монеты, старейшины устроили испытание ее подлинности: один из старцев повесил оберег на себя, после чего на него выпустили бешеную собаку. Не успела собака вцепиться ему в горло, как из-за его спины выросла огромная змея – и обратила ее в пепел. Ну, да ты видел, как действует оберег – повторяться я не буду. В общем, старейшины убедились, что оберег в порядке, и вручили его мне. Я плохо понимала, что это за вещь и зачем она мне, но Совету Старейших подчинялись все, это я знала. Еще помню тяжелый, недобрый взгляд Ангелара, которым он проводил меня – я все же не удержалась, и взглянула в его сторону. Потом меня увели, и один из Старейших, высокий старик с добрыми глазами (его уже нет в живых), долго и терпеливо объяснял мне, что никогда, ни при каких условиях, ни под угрозой, ни за награду, я не должна снимать с шеи оберег. И этот совет очень скоро пригодился, ибо Ангелар, который раньше не замечал меня, вдруг почувствовал ко мне непреодолимую братскую любовь: он не оставлял меня ни на минуту, ходил за мной по пятам, и что только не сулил за то, чтобы я дала ему «на минуточку» мою половинку монеты.

- А вот это уже совсем глупо! – Перебил ее опять Аскалон. – Зачем отцу вторая половинка? Ему вполне было достаточно своей.

- Конечно, ему было достаточно. Ему не нужна была вторая половина монеты, ему было нужно, чтобы у меня ее не было. Для чего он убил брата? Чтоб стать единовластным Правителем. С появлением нового Правителя (то есть меня) его преступление теряло смысл. Но я не сдавалась – я помнила, что мне сказал Старейшина: никому никогда не отдавать оберег. Тогда от посулов Ангелар перешел к угрозам: он угрожал мне наказанием за то, что я не слушаюсь старшего брата, подсылал ко мне ночью каких-то страшных людей, перемазанных сажей, чтоб они пугали меня. Мне не было ни секунды покоя. Кто же это мог бы выдержать! Конечно, если бы я была постарше, я бы сообразила, что все его угрозы не стоят выеденного яйца, так как у меня был оберег. Но я была всего лишь одиноким запуганным ребенком. И я не выдержала! Я сбежала. Теперь-то я понимаю, как это было глупо. Но тогда мне хотелось лишь быть подальше от брата. Так начались мои скитания: я оказалась в большом городе одна, без дома, без родных, без знакомых, без средств существования. Не знаю, искали ли меня. Может, и не искали – ведь с моим исчезновением Ангелар получал то, чего хотел: он становился единовластным Правителем Города.