Орлята
(Рассказы о пионерах-героях) - Томин Ю. - Страница 8

— Кто такой? Стрелять буду!

— Свои, свои, батюшка, не стреляй! Заблудилась я…

Женский голос показался Жоре знакомым.

— Кто такая? — снова выкрикнул он.

— Из Петергофа я… От немцев бежала… заблудилась…

Теперь Жора узнал этот голос.

— Тетя Уля, вы!

— Я, родненький, я, — забормотала старушка. — А ты откуда меня знаешь?

— Я вас по голосу узнал. Это опять я, Жора Антоненко. Идите сюда. Здесь можно переночевать.

В сторожке тетя Уля рассказала, как она по дороге в Ораниенбаум сбилась с пути и снова попала в тот же лес.

— Надо же! Второй раз встретились! Я думала, ты уже к Питеру шагаешь, а ты эва где…

— Лешка не пришел, а мы условились вместе, — выкручивался Жора.

Перед тем как уснуть, тетя Уля долго ругала фашистов:

— Глаза им надо повыкалывать, иродам! На кусочки мелкие резать!.. Ножами тупыми!..

Наконец она затихла и уснула. А Жора никак не мог забыться. Он все думал, как сделать, чтобы его зачислили в армию. И он решил написать письмо маршалу Буденному.

«Дорогой товарищ Буденный, — сочинял он лежа на полу. — Мой отец был старшим лейтенантом. Он был кавалерист. Он пал смертью храбрых во время боя. Его убили финские фашисты…»

Сочинять письмо мешала старуха. Спала она неспокойно, ворочалась и стонала. И вдруг Жора разобрал, как тетя Уля пробормотала во сне: Russiche Hund… hasse…[7]

Этому невозможно было поверить: безграмотная тетя Уля, которая не умела ни читать, ни писать, говорила во сне по-немецки.

Теперь мальчику было не до сна. Замерев, он прислушивался к каждому движению старухи, ожидая, что она снова заговорит во сне. Но старуха не произнесла больше ни единого слова. На Жору напали сомнения: не ослышался ли он? Может быть, ему только почудились немецкие слова?

На рассвете тетя Уля поднялась и снова начала расспрашивать у Жоры безопасную дорогу на Ораниенбаум.

— Я тоже решил идти в Ораниенбаум, у меня там мать, — сказал Жора. — Со мной не заблудитесь…

Они вышли из сторожки и двинулись в путь. В лесу было тихо, пахло прелым листом и грибами, пересвистывались беззаботные синицы. Невозможно было представить, что еще несколько часов назад этот мирный лес был наполнен воем бомб, свистом снарядов, ревом тяжелых бомбардировщиков.

Они прошли меньше километра, как вдруг старуха остановилась, начала шарить по карманам, потом всплеснула руками и запричитала:

— Ах я, ворона! Забыла паспорт в сторожке! Куда же я без паспорта в такое время! Ты уж подожди меня здесь! Только не уходи никуда!

«Хочет отделаться от меня!» — решил Жора.

Маскируясь в кустах, прячась за деревьями, мальчик неотступно полз по следам старухи. Наконец тетя Уля вышла к сторожке, миновала ее и остановилась у старого дуба. Какое-то время она стояла неподвижно, точно прислушиваясь к чему-то, потом быстро вытащила из-за пазухи конверт и сунула его в дупло.

Старуха застала Жору на старом месте. Мальчик сидел на пенечке и жевал травинку.

— Нашла, родненький, нашла, дай бог здоровья Советской власти, — тараторила старуха. — Паспорт у меня завсегда с собой.

Едва они вышли на дорогу, как поблизости начали рваться снаряды. Жора подивился, с какой быстротой старуха скатилась в придорожную канаву. Он укрылся невдалеке и не спускал с нее глаз. Мальчишка не знал, что ему сейчас делать. Бежать к дубу? Но тогда он упустит старуху. Стеречь старуху, пока не кончится обстрел? Но обстрел может продолжаться несколько часов. За это время конверт из дупла наверняка попадет в руки фашистов.

— Нам по шоссе идти нельзя, — сказал Жора. — Я вас выведу другой дорогой. Идемте скорее!

Как они шли, какой дорогой, — об этом он мне не рассказывал. И вывел он эту самую тетю Улю прямо к штабу дивизии.

Часовой крикнул им, чтобы они убирались. Штатским в этом районе находиться не полагалось. Старуха сейчас же шарахнулась в сторону, но Жора вцепился в нее обеими руками и молча тянул к часовому.

— Пусти! — шипела старуха. — Не положено здесь ходить!

Но Жора упорно тащил ее к штабу.

— Эй, парень! — закричал часовой. — Оглох, что ли? Мотай отсюда.

В это время из штаба вышел командир полка.

— Товарищ полковник, — крикнул, задыхаясь, Жора. — Товарищ полковник, арестуйте ее!

— Чего он вцепился!? Я его знать не знаю! — завизжала старуха.

— Арестуйте ее скорее! Я вам сейчас все расскажу!

— Рехнулся малый! Я же — тетя Уля! Меня в Петергофе все знали! Дай бог здоровья Советской власти!

— Вы почему оказались в запретной зоне? — спросил полковник.

— Это он меня сюда затащил, сбил меня, старую, с дороги! Уж вы мне помогите, прикажите солдатику проводить меня, убогую, в безопасное место.

— Не отпускайте ее! — кричал Жора. — Она, когда спит, по-немецки разговаривает. И конверт в дупло бросила!

Старуха трясущимися руками совала полковнику паспорт:

— Тетя Уля я. Из Петергофа! Врет он все, окаянный! Глаза ему за это выколоть мало! Тупым ножом его резать надо! Чтоб на мелкие кусочки! Дай бог здоровья Советской власти!

До сих пор полковник сомневался: точно ли эта женщина шпионка? Уж очень не походила маленькая старушонка на опасного врага. Но едва она выкрикнула злобные свои слова, полковник насторожился:

— Вам, гражданка, о боге уже пора думать, а вы вон что говорите, — сказал он хмуро. — Ступайте оба в штаб.

Жору допрашивал какой-то майор. Рядом с майором сидел полковник. Когда Жора рассказал все, что знал о старухе, командир полка заявил:

— Если слова твои подтвердятся, сегодня же будешь зачислен в разведгруппу на все виды довольствия.

Жоре особенно понравилось это выражение: «На все виды довольствия».

Слова мальчика, конечно, подтвердились. У дуба была устроена засада и задержан немецкий шпион. На нем была форма офицера Красной Армии. В конверте оказалась схема расположения наших зенитных батарей.

Полковник сдержал свое обещание. В тот день пионер Георгий Антоненко был зачислен в разведгруппу 98-го стрелкового полка «на все виды довольствия». А вскоре он узнал, что «неграмотная уборщица» тетя Уля в действительности была немецкой шпионкой. Ее забросили в Россию за много лет до войны.

С этого времени и до минуты гибели Жоры я, можно сказать, не расставался с ним. Было в моей разведгруппе пять братков, и все мы называли его сынком. Немало потрудились мы в те дни, многое зависело от нас — от разведки. Но вот беда, и я и мои братки плохо знали эту местность. Выручал нас Антоненко. Шустрый, маленький, с озорными синими глазами, он знал свою округу лучше, чем матрос корабль. Лесные тропки, овраги, болота, обходные пути, заброшенные, заросшие стежки — все здесь было им исхожено не раз. Для разведчиков такой парень ценнее штабных карт.

В свободные минуты научил я Жору бросать гранаты да еще кое-каким нашим хитростям. А из карабина он бил не хуже любого из нас.

Вскорости взял я его с собой на одну высотку. Выбрали мы подходящее место и стали следить в бинокли за немецкой передовой. Залив был виден нам, как на блюдечке. Смотрим, буксирчик показался на заливе. Пыхтит, работяга, тянет за собой три большие баржи: везет из Питера в Ораниенбаум боеприпасы. А залив такой спокойный, ясный, как зеркало. Хоть глядись в него. Вдруг грохнуло где-то орудие — и завихрились вокруг баржи водяные смерчи, заухали разрывы. Багровое пламя и черный дым — вот и все, что мы видели теперь на заливе. А когда ветер унес последние клочья черного дыма, — ни буксирчика, ни барж. И был залив по-прежнему чист и гладок, как зеркало.

Я положил бинокль и посмотрел на Жору. Лицо мальчика стало мертвенно бледным.

— Откуда они бьют, откуда они бьют?! — спрашивал он, как одержимый. — Скажи, откуда они бьют?

Я молчал. Я ничего не мог ему ответить. Я и сам не знал, откуда сейчас били немцы, где установлена их батарея. А он, не поднимаясь с земли, шарил биноклем по горизонту и все повторял:

— Откуда они бьют? Откуда они бьют?!