Мара из Троеречья (СИ) - Gradiva Gala - Страница 2

* * *

На поляне у поваленного дерева стояли двое. Первый — крупный мужчина с мечом за поясом, вперил взгляд в потрепанную карту. Его спутник — рыжий парнишка с хитрым прищуром глаз, обрывал завязь лещины и без промедления отправлял ее в рот.

— Как ты ешь эту гадость? — брезгливо выдавил первый, отвлекшись на довольное чавканье компаньона.

— Вкус детства, — засмеялся рыжий. — Слушай, может нас намахали с картой?

— Заказчик серьезный. Он шутить не любит, — и мрачно добавил, — А еще больше не любит, когда аванс пропит, а дело не сделано.

Мужчина оторвал взгляд от карты и осмотрелся вокруг.

— Лес сюда, — наобум ткнул пальцем в карту, — не нанесен. Не мог же он за пятнадцать лет вырасти из ничего?

Рыжий пожал плечами:

— Ты сам разжаловал меня из провожатых, — нахально выхватил карту, — давай, я снова поведу…

* * *

С улицы доносились голоса. Знахарка вернулась из леса и кошки, хихикая, докладывали, как девочка убирала в доме, в надежде не получить выговора. Марушка не была уверена, что ее манипуляции с черепом остались незамеченными, а потому, как ни старалась спрятать волнение, выходила к Федоре с заранее виноватым выражением лица. Кошки вились у ног знахарки, задевая подол ее платье пушистыми хвостами. На земле стояло лукошко из которого большими белыми глыбами выглядывали круглые бока дождевиков, возле корзины лежал холщовый мешочек, набитый янтарно-желтыми соцветиями лилейника. Федора дождалась, пока Марушка подойдет достаточно близко и, больно ухватив ее за косу, спешно повела в сторону леса. Если бы девочка решилась поднять взгляд на знахарку, то заметила бы, что седые волосы ее, собранные обычно в тугую косу, закрученную на макушке, выбились и разметались от быстрой ходьбы, тонкой паутиной осев на вспотевшем лбе.

— Наберешь пиявиц, — знахарка всучила Марушке берестяной туесок, дрожащей рукой сняв его с колышка покосившегося забора, — будешь ходить к болоту, пока не научишься отличать лекарские от бесполезных.

Марушка смиренно кивнула. Дождалась, пока Федора скроется в хате и потерла ноющий затылок. Все оказалось не так плохо — возле болота прохладно и июльский зной не будет досаждать девочке, а при определенной удаче можно полакомиться ягодами морошки или княженики. Несколько кустиков ранних ягод Марушка уже заприметила и периодически прибегала поглядеть, не закончилось ли цветение, не пора ли уже собирать с них урожай.

Марушка шла по лесу, бодро размахивая туеском для пиявок, на мгновения останавливаясь и разглядывая лиственную подстилку в поисках проклюнувшихся грибов. Перед болотом девочка замедлила шаг. Мутная водянистая жижа жила своей жизнью, разрастаясь и периодически занимая все больше пространства. Увязнуть не хотелось, поэтому Марушка выломала сухую ветку лещины и продолжила дорогу, опираясь на палку и обходя места, в которые прут слишком легко погружался. Девочке предстояло добраться до места, где чистой воды будет хотя бы по щиколотки. Притоптав по пути обильно выросший рогоз, Марушка примостилась на затопленных корнях старой полусгнившей ольхи. Зачерпнув немного жижи в туесок, принялась аккуратно поднимать рукой со дна ил и тину, вглядываясь в стремительно мутнеющую воду. Первые же выскочившие пиявки оказались конскими. Марушка узнала их по зеленеющей спинке и тонким желтым полоскам по бокам. Пиявки нервно извивались в воде, стараясь скорее закопаться в нетронутый ил. В прошлый раз, когда в селе заболела дочка пекаря, знахарка велела найти как можно больше здоровых лекарских пиявиц. Марушка притащила полный туесок конских, за что выхватила от бабки ругательств и подзатыльников. За лекарскими пиявками в тот раз Федора отправилась сама. Марушке плохо удалось рассмотреть правильных пьявок через мутно-зеленое стекло графина, в котором держала их бабка. Зато конские она, кажется, запомнила на всю жизнь.

— Влезают скотине в горло, наедаются крови и разбухают. Потом скотина от них задыхается насмерть, — вспомнила Марушка слова знахарки.

Девочка поежилась, быстро вынула руку из воды и дальше ковыряла болотную тину со дна прутиком лещины. На колебание воды из зарослей рогоза выплыли несколько крупных пиявок. Марушка внимательно присмотрелась к ним, но особых отличий от конских не заметила: того же размера, зеленоватая спинка, волнообразные движения. Выплыли сами, потому что голодные, — решила девочка. Разочаровать Федору, а еще больше — получить взбучку и ходить на болото до скончания веков Марушка не хотела. В голове появился план, как быстро и надежно проверить, нужные ли пиявки выплыли на прутик. Марушка крепко зажмурилась и резко опустила руку в воду — конские пиявки не прокусят кожу, уж очень у них слабые челюсти, поэтому и стараются пробраться скотине в глаза или горло. Зато лекарские, если голодные, присосутся сразу. Ощутив легкое покалывание, девочка достала облепленную в районе запястья крупными мясистыми пиявками руку. Радость от правильного выбора улетучивалась с каждой секундой, пока Марушка разглядывала кровососущих слизней, намертво приливших к ее коже. Ждать, пока напьются крови и отвалятся сами слишком долго, да и противно от одного вида висящих, стремительно раздувающихся болотных червей. Девочка принялась отдирать пиявок от запястья. С недовольным хлопком отлепившиеся пиявки отправлялись в туес. Дальше дело пошло быстрее — ловко орудуя прутиком, Марушка привлекала пиявок, поднимала их из воды пальцами, ухватившись за середину тела — так, чтобы пиявка не могла достать до кожи ни одной из присосок.

Через некоторое время, наполнив туесок пиявками и болотной жижей почти доверху, Марушка собралась уходить. Подумав, что справилась она достаточно быстро, девочка решила все же пройтись до кустов княженики и проверить, не появились ли ягоды. Теперь уже шла осторожно, стараясь не трясти туесок — хоть он и был закрыт берестяной крышкой, пиявки обладали недюжинной для своих размеров силой, и могли легко вытолкнуть крышку и расползтись.

Оба куста не порадовали Марушку урожаем. Княженика только-только отцвела — на месте соцветий завязались меленькие твердые зеленые ягоды. Морошка была кислющей на вкус, хоть и выглядывала из-под листьев приятно подрумянившимися на солнце боками, — возвращаться к ней стоило не раньше, чем через неделю. Из грибов по дороге девочка заметила краснеющие молодые мухоморы и какие-то мелкие поганки, маскирующиеся под луговые опята. Мухоморы можно было отнести Федоре — из них она делала чудесную настойку от костных болей, которая как горячие пирожки расходилась среди сельских жителей.

— Никуда не убегут. На обратном пути соберу, — решила Марушка.

Впереди раскинулись длинной неприступной стеной заросли лещины. Девочка подходила к границе леса, за которую под страхом смерти Федора не разрешала выходить, многозначительно отмалчиваясь на вопросы, что скрывается на той стороне. Возможно, придумай старуха историю про монстров — любопытство бы победило, и Марушка рискнула пролезть сквозь заросли. Но молчание старухи рождало догадки все страшнее и немыслимей. Стена притягивала и отталкивала одновременно. Днями Марушка просиживала на границе, не решаясь раздвинуть ветки орешника и хоть одним глазом заглянуть в неизвестность. Собирая орехи, девочка прислушивалась к звукам с той стороны, но ничего необычного ни разу не услышала — пели птицы, шумели листья. Годы шли, и Марушка даже смирилась с мыслью, что запретная сторона могла оказаться просто опушкой леса — проходом к соседнему селу, вымершему пятнадцать лет назад от свирепствовавшей по всей стране чумы.

Марушка проверила, плотно ли закрыт крышкой туесок, и удобно умостилась в высокой траве. «Ненадолго прилягу, — решила она, — просто послушаю. Последний разочек. Если сегодня ничего не случится — не стану больше приходить» Девочка зевнула. «Только за орехами вернусь, как дозреют — и всё…» — успела подумать Марушка перед тем, как провалиться в сон.