Из глубины глубин
(Большая книга рассказов о морском змее) - Честертон Гилберт Кийт - Страница 4

Думаю, хвост-то у него был, и подлиннее, чем многие полагают, — с громким смехом воскликнул Джонатан. — Ха-ха-ха! И по поводу этой истории они подняли такой шум! Сказать по правде, у меня нет ни малейшего сомнения, что капитан Стречер видел куда более странные вещи, чем рассказал: он хорошо знает, с какими упорными и недоверчивыми скептиками приходится сталкиваться моряку. Понятное дело, он боялся, что ему не поверят, если он расскажет все. Я его хорошо знаю; мало с кем из мореходов я не встречался в плаваниях. Это человек честный и ранимый, и он ни секунды, как и я, не стал бы терпеть, засомневайся кто-то в его словах, как и я. Вот почему я свои слова взвешиваю. Я расскажу вам о хвосте морского змея и о своих приключениях, с ним связанных. Случилось это задолго до того, как газеты начали бесстыдно раздувать всякую ерунду…

— Давайте, рассказывайте, капитан! — загудели голоса.

— Говорите же, — воскликнул маленький закройщик, — я сгораю от нетерпения!

— И расскажи нам добрую байку, приятель, — крикнул незнакомый моряк, который по какому-то чудесному стечению обстоятельств оказался в тот вечер у стойки „Веселого пирата“. — Угости нас не разбавленным грогом, а настоящим крепким пойлом, от какого и у начальника порта дух захватит, а янки вовсе с ног свалится. Вот что я называю хорошей байкой!

— Мне все равно, что ты там чем называешь, приятель, — отвечал Джонатан, усиленно затягиваясь и выпуская дым: по причинам, известным ему одному, он больше ничем не выразил свое негодование. — Но я скажу тебе, что я называю доброй историей, скажу не впервые и повторю еще не раз. Если человек говорит правду — а я всегда говорю правду — он и самому старине Нику[8] не побоится посмотреть в глаза, пока тот не устыдится и не уберет свои рога.

— Рассказывайте! Рассказывайте! — настаивали некоторые из слушателей, ценившие истории Джонатана много больше его рассуждений.

Старый капитан прочистил горло, значительно откашлявшись, сделал несколько долгих затяжек из трубки и выпустил изо рта густые клубы дыма.

— Ну, значит, как я и говорил, видывал я вещи удивительней, чем всякая газетная чепуха, это уж точно. Я уже рассказывал, как отплыл с Кораллового острова[9] на „Леди Стиггинс“, оставив там свою жену-принцессу. Она горько плакала, расставаясь со мной, да и сам я пролил немало слез: такая уж одолевает меня слабость при расставании с женами. Бедняжка Чикчик, больше я ее не видел — ее сожрали дикари. Короче, как я уже сказал, мы отплыли. Помните, я говорю правду и только правду, и этим горжусь. Мне приходилось в жизни делать кое-что, чем гордиться не стоит, но я всегда глубоко уважал и продолжаю уважать правдивость. Ложь я презираю, как дурного правителя — и то, и другое рассчитано на глупцов.

— Давай уже, отплывай, приятель, не заставляй матросов ждать, — крикнул незнакомый моряк, начавший уставать от затянувшегося предисловия Джонатана.

Капитан искоса глянул на него, что-то буркнул, показывая, что услышал, отпил глоток из стакана и продолжал:

— После Кораллового острова наша первая остановка была на великом Южном континенте, почти рядом с полюсом. Надолго мы там не задержались, так как хотели только набрать льда для капитанского ведерка — любил наш капитан шампанское и пить его предпочитал охлажденным. В тех морях мы загарпунили огромное количество китов, быстро набили трюмы и с радостью ожидали возвращения домой. Я чуть не погиб, охотясь на тех китов. Это лучшая из охот: куда до нее стрельбе по кроликам!

Вот как дело было. „Фонтан, фонтан!“ — закричал с марса дозорный. „Три, четыре, пять, шесть!“ — и мы мигом погнались в вельботах за рыбинами. Вскоре мы настигли самку с детенышем. Я вонзаю в нее гарпун, и она бросается прочь, как сумасшедшая; линь укладывал какой-то неумеха, и вот, пока он разматывался, моя нога попала в петлю и я полетел за борт. Рыбина нырнула, и я за ней, что причинило мне немалое неудобство, хотя я все вокруг ясно видел, и были там дивные вещи, скажу вам. Я не боялся утонуть и не потерял присутствия духа, но подумал, что когда весь линь размотается, рыбина дернется и того и гляди оторвет мне ногу; поэтому я вытащил нож, наклонился и обрезал линь у ноги. Теперь у меня появился шанс на спасение, однако рыбину я тоже терять не хотел. К счастью, когда она начала подниматься, мне удалось поймать и связать узлом обрезанные концы. Не успел я это сделать, как рыбина выскочила на поверхность, и я поспешил убраться подальше. Она высунула голову и со страшной быстротой потащила за собой вельбот. Тем временем я еще поднимался, но не проделал еще сотни саженей и, надо признаться, начал задыхаться. Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь погружался так глубоко; вот почему никто не видел те странные вещи, что видел я, и я один могу о них рассказать. В общем, сперва я не хотел об этом говорить, но погрузился я до самого дна океана и оказался посреди коралловой рощи. Через нее проходила широкая гравиевая дорожка; в конце ее стоял дворец, как мне показалось, а по обеим сторонам — гранитные скамьи, на которых могли отдыхать русалки во время своих вечерних прогулок. Там было несколько прехорошеньких девушек с рыбьими хвостами вместо ног, что придавало им удивительный вид. Правда, ноги им были не очень нужны: они скользили взад и вперед, изящные, как лебеди на воде. Слыхал я раньше о таком, но не верил. Я бы остался там подольше, раз уж нырнул так глубоко, но мне отчаянно, надо признаться, не хватало воздуха. И еще я хотел задать русалкам парочку вопросов, однако хорошо понимал, что стоит мне открыть рот, как он заполнится соленой водой и я буду только пускать пузыри. По правде говоря, я совсем заторопился, увидев, как из дворца вышел старик с длинной седой бородой и коралловым посохом в руке. Думаю, это был отец русалок, и вышел он посмотреть, что за незнакомец глазеет на его дочерей.

Короче, как я уже сказал, начал я подниматься и по пути встретил целые стаи самых невероятных рыб. У одних были головы с выпученными глазами и никаких хвостов и даже туловищ, если на то пошло. У других были большие плавники, свиные рыльца и хвосты совсем как у павлинов, усеянные маленькими переливающимися глазками; третьи были большие и круглые, с задранными носами и глазами с тарелку; были еще рыбы всех цветов радуги, очень похожие на стражников в лондонском Тауэре. У некоторых были руки, у других клешни или плавники, но ни у одной не было ног. Ноги-то в воде мало пригодны, а хвост лучше помогает плаванию: вот почему, я считаю, у русалок вместо ног хвосты, только по мне, стройные ножки и круглые коленки выглядят получше.

Все эти рыбы окружили меня: принюхивались, подталкивали, подпихивали рыльцами и не знали, что обо мне и думать. Правда, я быстро научил их держаться подальше, выбив левый глаз одной диковинной рыбы, которая вела себя нахальней прочих. Поднимался я, нужно учесть, так быстро, что наверху буквально выскочил из воды. Тогда я и понял, как далеко заплыла рыбина. К слову сказать, после я сообразил, что та китиха была домашней дойной коровой старого господина, чьих прекрасных дочерей я повстречал на дне океана.

Большинству людей очень не понравилось бы оказаться в одиночестве посреди океана. Ближайший вельбот был от меня в двух или трех милях и удалялся со скоростью десяти миль в час. Если бы даже я крикнул, люди в вельботе не услышали бы — они были так поглощены охотой, что ничто не могло их отвлечь; и вряд ли, даже услышав, они поняли бы, кто их зовет, так как считали, что я безнадежно запутался в гарпунном лине и давно испустил дух. К счастью, в кармане у меня была непромокаемая табакерка; я кинул в рот кусок жевательного табака и вскоре восстановил свои силы, ведь устал я порядком после таких переживаний, сами понимаете. Затем я лег на спину и стал размышлять, как поступить. Я слишком ослабел и не мог плыть за кораблем, а вельбот, чья команда сумела убить рыбину, был от меня еще дальше. После корабль приблизился, чтобы поднять вельбот; с этой работой быстро покончили, и на закате его бом-брамсели еле виднелись на горизонте. Не скоро я снова увидел „Леди Стиггинс“!