Солдатский подвиг
(Рассказы) - Богданов Николай Владимирович - Страница 21

— Остановиться было нельзя, — сказал он.

— Почему? Куда такая спешка? Куда вы везли бензин?

— В Ленинград вёз, фронту, — ответил он громко, на всю землянку.

Доктор взглянул на него пристальным взглядом.

— Та-ак, — протянул он, — в Ленинград! Понимаю! Больше вопросов нет. Давайте бинтоваться. Полечиться надо.

— Отчего не полечиться! До утра полечусь, а утром — в дорогу… В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубах зажмём…

Лев Линьков

ПО СЛЕДУ

После полудня на заставу приехал комендант пограничного участка капитан Иванов.

Спрыгнув с разгорячённого Орлика и передав его коноводу, капитан принял рапорт начальника заставы, поздоровался и, оглядевшись, словно ища кого-то, спросил:

— Вернулся?

— Пока нет! — сумрачно ответил Яковлев.

Отогнув обшлаг рукава, Иванов посмотрел на часы. Было два часа дня.

— В пятнадцать часов минет полсуток, — добавил начальник.

— Да-а… — протянул капитан. — Все заставы предупреждены, заблудиться он не мог…

Командиры прошли в канцелярию. Яковлев доложил коменданту, что усиленные наряды, посланные на поиски по всему участку заставы, не обнаружили никаких следов пропавшего пограничника, да если они и были, то их давно размыл дождь, ливший три часа кряду. Оставалось предположить, что ночью с Серовым приключилась беда. Может быть, он повстречался с какими-нибудь матёрыми нарушителями границы, которым удалось его ранить и увезти с собой как «языка», могли и убить…

Всё это было возможно, но не хотелось думать, что с таким находчивым и опытным пограничником, как Ермолай Серов, стряслось несчастье.

В отряде Ермолая считали лучшим следопытом. За полтора года Серов задержал шпионов и диверсантов больше, чем другие.

— Везёт парню! — говорил кто-нибудь, когда Серов приводил на заставу очередного нарушителя.

Но дело было вовсе не в случайностях. Серов отлично изучил участок заставы, включая большое болото. Он точно знал, где можно пробраться через болото ползком на животе, где нужно прокладывать жерди, чтобы не увязнуть, а где можно пройти по пояс в густой жиже. Он знал каждый пенёк и каждую кочку, знал, можно ли за этими кочками и пнями спрятаться человеку.

Пожалуй, во всём отряде никто не мог лучше его «читать» следы, оставляемые на земле и снегу птицей, зверем и человеком. Он сразу видел, кто тут пробежал: коза или кабан. У кабана своя привычка — обязательно по дороге копать землю. По чуть заметной разнице в глубине следов Ермолай определял, что зверь хромает на левую ногу, а взглянув на оттиски распущенных ослабевших пальцев, говорил наверняка: «Прошёл старый тигр».

Великолепно Ермолай разбирался и в следах человека. Он сразу узнавал сдвоенный след и по малейшим вмятинам у пятки безошибочно определял, как шёл нарушитель: лицом вперёд или пятясь назад.

Новички были буквально поражены, когда однажды, обнаружив на границе следы нарушителя, Серов описал не только внешность этого человека, а рассказал чуть ли не всю его биографию:

— Нарушитель высокого роста, он прошёл сегодня утром после восьми часов, у него плоскостопие, он прихрамывает на левую ногу, косолапит, идет издалека, устал, нёс что-то тяжёлое, ему лет так пятьдесят. По-видимому, охотник, в лесу привычный.

И по этому описанию, переданному по телефону на соседнюю заставу, в семи километрах от границы пограничники задержали опытного шпиона.

— Как ты обо всём этом догадался? — спросили позже товарищи у Серова. — Что, он портрет тебе свой оставил?

— А зачем мне портрет, когда и так всё как на ладони, — улыбнулся Ермолай. — Гляжу на след. У внутреннего края стопы почти нет выемки — подъём, значит, низкий, ступня плоская. Левый след меньше вдавлен, будто человек боялся ногу твёрдо ставить, — хромает, значит. У пяток наружные края сильнее вдавлены, а носки сближаются — косолапый человек. Шаг — шестьдесят сантиметров. У пожилых да у женщин шестьдесят пять бывает, у здорового мужчины — семьдесят, а то и восемьдесят, а этот, мало того, что пожилой, груз тяжёлый нёс издалека и потому устал изрядно.

— А как ты узнал, что он охотник, да ещё высокий?

— Я же говорю, по следу, — спокойно продолжал Серов. — Линия походки прямая — значит, человек ногу перед собой выбрасывал. Так ходят военные да охотники: кто мало ходит, тот в стороны ноги ставит.

— Высокий-то почему? — спрашивали новички, окончательно поражённые убедительными доводами Серова. — Ведь у высоких людей шаг должен быть шире. Откуда ты узнал, что он высокий?

— Ветку он плечом надломил — вот откуда.

— А почему после восьми часов?

— Потому что дождь кончился в семь часов. До восьми земля успела подсохнуть, а если бы шпион прошёл до дождя, то вода сгладила бы кромку следов…

Не сразу постиг всю эту премудрость Ермолай.

День за днём учил его Яковлев искусству следопыта и наконец сказал, что ему самому пора у Ермолая учиться.

И вот лучший следопыт заставы исчез, словно канул в воду. Вечером он присутствовал в комендатуре на заседании бюро комсомольской организации, после чего направился обратно на свою заставу и пропал.

С каждым часом, становилось всё меньше надежд на его возвращение. Сведения, которые подтвердили бы, что Серов попал в руки к врагам, можно было получить не раньше вечера, и Иванов решил остаться на заставе ждать известий.

Дробные голоса водяных курочек и свист камышовки известили о приближении сумерек. Яковлев направлял на участок границы ночные наряды. Иванов, молча наблюдая за давно знакомой процедурой, мысленно перебирал, все возможные варианты поисков Серова. Остаётся одно: «прочесать» весь участок комендатуры.

Вдруг распахнулась дверь, и поспешно вошедший старшина возбуждённо доложил:

— Ермолай Серов прибыл!

Ермолай шёл медленно, сгибаясь под тяжестью привязанного за спиной человека. Увидев Серова, пограничники, чистившие у конюшни сёдла, побежали ему навстречу. Серов остановился, широко расставив ноги и тяжело переводя дыхание. Фуражка сползла ему на лоб. Верёвка, перекрещивающая грудь, сдавливала шею, отчего сухожилия напряглись и вздулись. И брюки, и гимнастёрка, и даже фуражка — всё было покрыто слоем грязи, на сапогах грязь налипла огромными комьями.

На лбу Ермолая кровоточила глубокая царапина, глаза были воспалены. Одной рукой он оттягивал верёвку, чтобы не резала плечо и шею, в другой держал винтовку.

Товарищи сняли со спины Ермолая связанного по рукам и ногам человека. Это был здоровяк, на голову выше Серова; левая штанина его, туго перекрученная выше колена верёвкой, потемнела от крови. Одежда неизвестного тоже была в грязи.

Увидев подходивших коменданта участка и начальника заставы, Серов выпрямился:

— Товарищ капитан, разрешите доложить?

— Докладывайте.

Ермолай коротко сообщил, что в тридцати километрах от заставы он догнал и задержал вот этого самого нарушителя.

Задержанного развязали. Он громко стонал и не мог стоять на ногах. Его отнесли сделать перевязку.

— Накормить товарища Серова обедом! — приказал Яковлев, любовно глядя на Ермолая.

Иванов попросил самым подробным образом изложить, как Серов задержал нарушителя. Но даже в подробном рассказе у Ермолая всё выглядело как нельзя более просто…

На тропке, километрах в трёх от границы, он обратил внимание на след лошади. След вёл в тыл, к болоту. Лошадь показалась Серову подозрительной: она шла, не то шагом, не то рысью и так аккуратно ступала, что спереди у следа даже не было срыва. Вскоре Ермолай ещё больше насторожился. На болоте появились кочки. Ермолай прыгнул на одну из них, кочка едва выдержала его, а под лошадью даже не осыпалась. Да и к чему бы коню скакать с кочки на кочку?