Солдатский подвиг
(Рассказы) - Богданов Николай Владимирович - Страница 19

Каждый пытался привлечь лейтенанта на свою сторону, но Прибылов придерживался строгого нейтралитета, и спорщики порешили на том, что после войны он обязательно приедет сперва на Полтавщину, в гости к Гаркуше, а потом на Урал, в таёжную Чердынь, к Волобуеву, для того чтобы решить затянувшийся спор о галушках и пельменях.

«Хорошо бы дожить до конца войны, — замечтался Прибылов, — самому увидеть с улицы своё освещённое окно на третьем этаже. Прожить три дня после мира, а потом и умереть… Нет, тогда умирать и вовсе не захочется. Столько мучиться — и три дня. Когда так хочется жить!..»

Погребок ходил ходуном при каждом разрыве, фонарь мигал, потом его подбросило взрывной волной, и он потух.

Прибылов поднялся наверх, и зарево пожара весело встретило его.

Эшелон горел сразу в нескольких местах. Станционные постройки тоже были охвачены огнём. Снаряды рвались пачками, очевидно ящиками. Несколько цистерн с горючим разорвало в клочья. Они оказались очень кстати, эти цистерны, как будто кто-то прицепил их специально для растопки.

Крики доносились откуда-то издали: никто не рискнул тушить это стреляющее пламя.

Обстрел прекратился так же внезапно, как начался, и Прибылов, не мешкая, зашагал прочь от горящей станции к лесу, черневшему поодаль.

Он благополучно перелез, никем не замеченный, через колючий забор и скрылся в предрассветном лесу.

Прибылов шёл с опаской, часто останавливался, прислушивался. Самое глупое было бы нарваться на немцев сейчас, когда всё вышло так удачно и просто.

Ощущение счастья овладело всем его существом. Какое блаженство сознавать, что долг выполнен и самое опасное, тяжёлое — позади!

У Прибылова было такое чувство, будто он всю дорогу тащил что-то очень тяжёлое, вроде плиты миномёта, и только сейчас освободился от ноши. Он и в самом деле с наслаждением повёл сильными плечами, как бы желая убедиться, что ничто не стесняет его движений, не мешает жить.

И мысли сейчас всё шли какие-то лёгкие, весёлые.

Он весело подумал, что хорошо бы сегодня вечером подбить двух дружков на нескончаемый спор о галушках и пельменях, что, наверно, от Наташи пришло и ждёт его новое письмо и что его, вероятно, наградят теперь вторым орденом.

Он уже ясно представлял себе, как стоит и рапортует генералу о том, что приказ выполнен по всем статьям. Впрочем, откуда он взял, что генерал обязательно вызовет его? Нет у генерала других, более важных дел?..

Луна освещала берёзы мертвенным светом, и кора их была сейчас белее, чем днём. Листья падали, как хлопья снега, и земля, устланная ими, тоже была белой, словно Прибылов шагал по пороше.

Он вышел к знакомой «калитке» в нашем минном поле ещё до рассвета. Он шёл не спеша и старался лучше приметить дорогу, потому что решил на днях снова отпроситься сюда в разведку.

Когда часовой из боевого охранения окликнул Прибылова, он ответил каким-то чужим, незнакомым ему самому голосом и был удивлён, что часовой сразу узнал его.

Прибылов был готов поверить тому, что за эти двое суток изменился до неузнаваемости, вплоть до голоса, походки, всех своих вкусов и привычек.

Только его любовь к жизни оставалась неизменной.

Николай Тихонов

ХРАБРЫЙ ПАРТИЗАН

Во время гражданской войны в горах Северного Кавказа произошёл такой случай. Пришлось отступать партизанам перед большими силами белых. Решили партизаны уйти подальше в горы. Но белые наседали — того и гляди догонят. А партизанам нужно взять в горы семьи и скот. На совете один молодой партизан выступил и сказал:

— Товарищи, спокойно делайте свои дела. Я задержу белых на целый день, а может, и больше.

— Не один же ты их задержишь? Кто будет с тобой? Мы не можем выделить большой отряд.

— Я задержу их один, — сказал партизан, — мне не нужно никого и никакого отряда.

— Как же ты их задержишь? — спросили его остальные партизаны.

— Это моё дело, — ответил он. — Даю вам слово, что я задержу, а моё слово вы все знаете.

— Твоё слово мы знаем, — сказали партизаны и начали готовиться к походу.

Они все ушли, а молодой партизан (его звали Данел) остался.

На скале, возвышаясь над узкой тропкой, стояла старая башня, в которой он жил с матерью. Когда все ушли, он пришёл к матери, старой, но сильной женщине, и сказал:

— Мать, мы будем с тобой защищать путь в горы и не пропустим белых.

— Хорошо, сын, — ответила мать. — Скажи, что мне надо делать.

Тогда Данел собрал всё оружие, что было у него в башне. Оказалось, что у него есть три винтовки и два старых ружья. Есть и патроны, но не очень много.

Он положил винтовки и ружья в разных окнах башни, направил все их на тропу в определённое место и зарядил.

— Смотри, — сказал он, — я буду стрелять, а ты заряжай ружья. Ты умеешь заряжать ружья?

Старушка улыбнулась и сказала:

— Старые умею хорошо, новые ты мне покажешь.

И он поцеловал её в ответ и показал, как заряжать винтовки. Затем она пошла к ручью и принесла воды в кувшине.

— А это зачем? — спросил сын.

— А это — если ты захочешь пить или тебя ранят, вода пригодится.

Не успели они покончить с приготовлениями, как на тропе показались белые. Впереди отряда ехали два статных всадника с красными башлыками на спине. Серебряные газыри блестели на их черкесках, кинжалы у пояса, шашки по бокам, винтовки за плечами. Бурки были свёрнуты и привязаны к седлу сзади.

Ехали они, не думая, что старая башня чем-нибудь угрожает. Они ехали и смеялись над партизанами.

Данел прицелился и выстрелил два раза. Когда дым рассеялся, он увидел, что всадников на тропе нет. И кони и всадники упали с обрыва в реку.

Тогда те, что ехали сзади всадников, остановились и стали совещаться. Они стреляли по башне, но у башни были такие старые, толстые стены, что никакими пулями нельзя было их пробить. Тогда несколько всадников пустили лошадей вскачь, но Данел заранее положил на тропе большие камни, и лошади перед ними остановились. Ещё два всадника упали с сёдел вниз головой. И мать Данела зарядила ему снова винтовку. A oil стрелял из разных щелей и окон, чтобы казалось, что в башне много народу.

Тогда белые стали непрерывно стрелять по башке. Пули так и свистели по карнизам. Иные залетали в башню и ударяли в стену с противным визгом.

Данел стрелял метко. Он целился спокойно и никого не подпускал к башне. Все, кто пробовал пройти по тропе, были ранены или убиты. Тогда белые пришли в страшную ярость, и два смельчака спустились с обрыва в реку и, держа в зубах кинжалы, переплыли реку и стали взбираться по острым уступам к башне с другой стороны.

Их не видел Данел, но его мать увидела. Она тотчас же, не говоря ему ничего, стала следить, как лезли с тыла эти белые. Она взяла старинное ружьё и выстрелила в белых. И когда один из них упал в реку, другой растерялся, неловко схватился за камень и полетел вниз вслед за первым. Когда белые увидели это, они прервали бой и стали совещаться.

— Несомненно, — сказали они, — в башне опытный отряд, который держит всю местность под обстрелом. Стреляют и снизу, и сверху, и с тыла. Что будем делать?

— Надо подождать пушку, пушка сразу разрушит башню, — сказали одни белые.

Но другие не согласились:

— Пушку некуда поставить, пушка сорвётся в пропасть. Пушка тут не поможет.

И они опять начали сражаться и ранили Данела в руку. Мать перевязала ему руку и, пока он отдыхал, стреляла сама, и очень метко. Тогда белые снова начали совещаться.

— Давайте сделаем так, — сказали они: — пушку не будем вызывать, но их напугаем пушкой. «Пошлём к ним для переговоров человека без оружия и скажем, что если они не дадут дороги, то мы их всех убьём из пушки».