Полиция Гирты (СИ) - Фиреон Михаил - Страница 1

Его разбудили дождь и колокольный звон. Тяжелые мерные удары волнами разносились над городом, отражались эхом от стен домов и в узких улочках, заставляли едва заметно вибрировать стекла. Фестиваль еще не кончился, но дождь уже пошел. Серой пасмурной пеленой укрыл город. Заливал улицы и проспекты Гирты.

Вода журчала в трубах водостока, с холодным плеском вливалась в титан в смежной комнате. Дворник Фогге бубнил, ворчливо спорил с кем-то незнакомым на улице, вяло поводил по мокрым камням метлой. Где-то наверху, в доме, громко ругались, топали ногами по доскам пола, соседи, но толстые каменные своды глушили звуки так, что было совсем не разобрать что у них там случилось.

— Надо будет устроить горячую ванну — подумал Вертура и повернулся на бок, чтобы поспать еще чуть-чуть…

Через пять минут он был уже причесан и одет, а еще через десять стоял в храме — соборе Иоанна Крестителя, что стоял через две улицы от дома, где он жил. Внимал литургии, смотрел на тускло поблескивающие в свете высоких окон под куполом оклады икон и отражения лампад на серебряных нимбах, слушал хор и молитвы, крестился.

Терпкий дым ладана клубами стелился по полу. Жаркой душной копотью чадили, оплывали слезами блестящего ароматного воска, многочисленные свечи.

— Ты с угла Прицци и Гримма? — подошел, спросил алтарник. Молодой человек лет девятнадцати с бородкой, узким взволнованно-одухотворенным лицом, длинными волосами и, висящим на шее, на веревочке, проклеенном кожаной полоской по переносице, пенсне.

— Да — в очередной раз слегка удивившись тому, что в Гирте трудно остаться незамеченным, не соврал, ответил и опустил глаза детектив — я пришел на исповедь.

— Опоздали, исповедь у нас в семь. Подойдите к отцу-иерею, может он вас благословит — указал ему рукавом служитель. Вертура кивнул, отошел в указанный предел храма и встал в очередь под сумрачный свод, где, озаренный рыжими бликами дымно горящих в ящиках с песком свечей, стоял массивный черный крест. Тусклые, покрытые лаком и маслом, лики икон на маленьком, перегораживающим всю арку иконостасе, слабо мерцали в глубине портала, за ним, отражали их слабый трепетный свет.

Когда подошла его очередь, старенький, но широкий и крепкий священник в потертом черно-сером подряснике и нарядной светло-голубой епитрахили, поправил очки, не узнавая, вопросительно посмотрел поверх них на детектива, жестом призвал его к себе.

— Причащался? — когда он вернулся домой, мрачно спросила его Мариса.

— Не допустили — ответил Вертура — священник сказал, чтобы ты тоже подошла. Он такой в узких очках, седой, с лысиной…

— А это отец Ингвар — ответила, отмахнулась Мариса — он хороший человек.

Вертура повернул стул, вполоборота сел к столу и, положив поверх письменного прибора и папок завернутые в старый номер «Скандалов» купленные в лавке внизу сыр, петрушку и хлеб, стыдливо и бессмысленно уставился себе в колени. На печке грелся котелок с кофе. Мариса лежала в одежде на кровати, задрав ногу на ногу, курила трубку, смотрела на детектива с подозрительной, мрачной ненавистью.

— Отец Ингвар служит в соборе Иоанна Крестителя, раньше я часто к нему ходила… — неохотно пояснила она, когда стало очевидно, что Вертура не собирается комментировать свою исповедь — ты все ему выдал?

— Ничего я не выдал — покачал головой детектив и с досадой прибавил — что мне выдавать-то? Вся Гирта и так уже знает о том, что ты живешь здесь, со мной и все смотрят на меня, как на идиота… Тебя отлучили?

Мариса молча кивнула.

— Он сказал, чтобы мы пришли вместе.

— Он уже приглашал меня, но я не пойду.

— Ты считаешь, что Бог к тебе несправедлив?

— Не хочу обсуждать с тобой это.

— Придется — внимательно глядя ей в глаза, ответил Вертура — он сказал, что раз мы с тобой спим на одной кровати, это касается нас обоих…

— Ты еще мораль мне прочти! — презрительно прищурилась на него Мариса — расскажи мне как мне надо правильно жить, или что еще в этом роде, как вы все это любите делать.

— Обойдешься — также грубо и неприязненно бросил ей Вертура — открой Евангелие и сама прочти.

Он позавтракал сухим бутербродом, налил себе кофе и приступил к уборке: принес из коридора метлу и ведро с водой, заметая под кровать нанесенный с улицы песок, начал подметать пол. Мариса какое-то время следила за ним с постели, недовольно хмурилась, потом встала, подошла к нему, вырвала из рук, метлу.

— Дай! — потребовала она — ничего ты не можешь, только языком молоть. Даже прибраться по нормальному не умеешь!

— Отстань от меня. Ты же сказала тебя не трогать.

— Ты дурак что ли! — обиженно бросила она ему. Достала свои войлочные нарукавники для письма, подвязала ими широкие рукава своей рубахи, чтобы не мешались и не запачкались в грязи.

Он сел за стол и закурил. Она несколько раз взмахнула метлой, с силой ударила его по башмаку, бросила грубо и сварливо.

— Чего расселся-то? За водой иди.

Он встал, пожал плечами и вышел из комнаты, пошел искать ведро.

Выходя, обернувшись, заметил, что Мариса, стоя посреди комнаты, держа в руках метлу, внимательно смотрит ему вслед. Уловив его пристальный взгляд, она резко отвернулась, чтобы он не видел ее радостного лица и счастливой улыбки, женщины, чувствующей себя полноправной хозяйкой в своем жилище.

К обеду все дела были сделаны. Комната приведена в порядок, завтрак съеден, но так, чтобы и на ужин тоже осталось немного хлеба с сыром. Пока Мариса относила в стирку, во двор, белье, детектив успел достать блокнот и сделать в нем несколько заметок о недавних происшествиях, которым он был свидетелем. По приезду в Гирту он думал писать шифром, который ему выдали еще в Мильде и который он учил в дороге, но интуиция и логика вовремя подсказали ему, что в сложившейся обстановке лучше делать записи открыто чтобы не оказаться под еще большим подозрением, а все самое важное держать в уме. Так что он просто коротко изложил все свои наблюдения, написав пару характеристик новым знакомым и принцессе Веронике, несколько раз перечитал написанное, чтобы лучше запомнить их, вырвал листы из блокнота, скомкал их и выбросил в огонь, в печь.

Время остановилось.

В комнате было открыто окно, печка натоплена, а нагретый титан в соседней комнате раскочегарен так, что оставшаяся в нем после мытья и уборки вода едва не кипела. Едкий дым от не до конца прогоревшего угля просачивался в большую комнату. Грязная вода, которой отирали пыль, вычищали грязь из всех углов, со шкафов, с подоконников и корешков книг, вылита в очко клозета. Дымные палочки черного опиума и сандала, которые Мариса в изобилии накупила позавчера на ярмарке, курились в вазочке с песком для просушки рукописей, на столе, а за окном светлело серое, по-осеннему пасмурное и серое, дождливое небо. Там, на улице, стучали колеса и копыта лошадей, переговаривались люди. Мариса и Вертура лежали на кровати, отдыхая после проделанной работы. Она, держа его за ладони, навалившись на него спиной, он обнимая и лаская ее грудь и плечи. Вели свои нехитрые разговоры, обсуждали всякую ерунду, вроде позавчерашних происшествий и что могло случиться с доктором Саксом, которого оставили на ярмарке напившимся и упавшим рядом с такими же пьяными в дрова студентами, Фанкиля, Ингу, Еву, Даскина, инспектора Тралле и, конечно же, принцессу Веронику.

Потом Вертура начал рассказывать про Лиру. Перемежая отрывочные воспоминания из своего детства с чудными, дикими, выдумками, что он неоднократно слышал в кабаках и салонах, от офицеров, торговцев, моряков и путешественников, принялся рассказывать как нам, на юге, откуда он родом, на самом деле. Мариса как будто заинтересованно слушала его, улыбалась, важно кивала в ответ, и было совершенно невозможно понять по ее лукавым репликам, по ее хитрому выражению лица, принимает ли она сказанное за чистую монету или считает его бессовестным, нагло врущим, чтобы возвыситься в ее глазах, выдумщиком.