Танцовщица и султан (СИ) - Акулова Анастасия Сергеевна - Страница 44

слюною исходя над каждой строчкой.

Мне кажется такой безумно сочной

разорванная мякоть теплых Слов…

Звериное чутье и тонкий нюх

ведут меня уверенно по следу…

В предчувствии волнующей победы

от радости захватывает дух…

Но помню: для кого-то я мишень…

Минуя то ловушки, то капканы,

рассерженно зализываю раны,

когда чужая пуля срежет цель…

А кровь лишь разжигает мой азарт.

И рыком оглашается округа…

Нет, я давно не бегаю по кругу,

оглядываясь с робостью назад…

Прислушиваюсь к шелесту миров.

Ловлю тревожно шорохи и звуки,

они стучатся в душу тайной мукой

и снова обрастают плотью слов.

"Нет, я не Байрон — я другой" — я зверь,

тот, что во власти странного рефлекса

вдруг сам себе прокусывает сердце

под взглядом изумленных егерей.

Савина Анна

Закат в Шатвихале всегда был завораживающе прекрасным зрелищем. Многие жители города в это время бросали дела, чтобы взглянуть на почти легендарный ранхардский закат. Никто не пытался понять почему, но последние лучи уходящего солнца тут светились не только алым и золотым, но и всеми цветами радуги, походя на северное сияние, как в далеких холодных краях Аранхора…

Тихий прекрасный вечер опускался на заснеженный Шатвихал. Разноцветные лучи волшебно красивого заката радугой разнообразных цветов рассыпались по всему зимнему саду, вид на который открывался с террасы.

Там, на террасе, примыкающей к одним из покоев дворца султана, находился он сам, остановившись у самых перил. Только что вернулся с охоты, это было видно по немного запыленному с дороги охотничьему костюму. На его плече сидел прирученный им сокол, с помощью которого он охотился. Птица вполне уютно чувствовала себя в таком положении, явно признав султана своим хозяином.

Посторонний наблюдатель восхитился бы тому, насколько похож оказался хитрый, умный взгляд Каана на взгляд сокола, сидящего на его плече — в нем сверкала та же сталь. Но эта сталь не скрывала бури, бушующей в душе.

Хотелось разобрать к тьме этот дворец по камушку, разнести в пыль — и откуда только брались силы недвижимо стоять, будто ничего не случилось?..

Сжав зубы — так, что заходили желваки — смял в руке письма. Те самые, что слал ей во время похода, не зная еще, что она ушла. Сбежала…

Но ведь предполагал, что так случится… и не стал ничего делать.

Любовь не купишь, заперев в клетке — по крайней мере, ее любовь. А другая и не нужна.

Что ж… сам виноват.

Письма дружно полетели в камин, сокол — ввысь, а на душе не осталось ничего, кроме пустоты.

Роксана

За окном — сплошная, тягучая, как мед, темнота. Бледный диск всегда немного унылой серебристой луны сегодня ночью спрятался за облаками, будто устав наблюдать за однообразием бытия смертных. Таким же образом пропали и все до последней звездочки, а по стеклу окна, у которого я удобно устроилась, выбивали аритмичную дробь льдинки и снег. Огромное черное небо, угрюмо взирающее на меня с неизмеримой высоты своей вечности, сегодня растеряло красоту и казалось бездонной пропастью, наводя еще большую тоску.

Зима… Сквозь темноту и разрисованные причудливыми морозными узорами стекла, будто стремясь заменить собой спрятавшееся сегодня ночное солнце, миллиардами маленьких лун холодно поблескивал снег. Он тяжелым одеялом укрыл землю и ветви растущего у самого окна вечно зеленого дерева — ель. Этот знакомый с детства контраст зелени и снега порождал в душе смесь несочетаемых чувств: неясной, непонятной болезненной тоски и столь же необъяснимой детской радости с примесью легкого предвкушения чуда… И я так и уснула, закутавшись в одеяло, глядя на эту ель, прислонившись горячим лбом к холодному стеклу…

Маленькая поляна была все так же залита солнцем, лес все так же мелодично шумел, будто нашептывая что-то, и странная незнакомка все так же же разглядывала меня пронзительно-синими, хитрыми, мудрыми глазами, сидя на бортике старого колодца.

А я разглядывала раскрытую коробочку, которую наконец узнала. Это та самая шкатулка, которую я когда-то выбросила в море… а на дне ее лежали все те же обручальные браслеты.

— И что это значит?

— А ты догадайся, — улыбнулась Хранительница колодца, а это, подозреваю, была именно она, — Это твой выбор.

— Осознанный, конечно, — не без ехидства фыркнула я, — А что в другой?

— Путь, по которому ты уже не пройдешь, — расплывчато ответила она. — Но не волнуйся, этот тоже однажды подарит тебе счастье. Я позабочусь об этом.

— Кто ты? Почему играешь с нами? — Полуосознанно поинтересовалась я.

— Я — проводник, страж. Во всех мирах существуют туннели, ведущие в другой, и такие, как я, охраняют их. — Ответила она, — И иногда, если загадать желание — и если желание будет искренним — проводник может поменять телами просящего с кем-то мечтающим о новой жизни где-то далеко, где прошлое точно не настигнет. Так случилось и с вами — с тобой и Алиной. Теперь вы, можно сказать, под моей опекой — ведь мы в ответе за тех, кого приручили, да?.. — И, хитро подмигнув, она исчезла, не сказав более ни слова.

Противный луч резанул по закрытым глазам, когда я попыталась устроиться поудобнее. Нехотя в полусне приоткрыла будто отяжелевшие веки, еще не улавливая разницы между реальностью и наваждением. Зато когда поняла — спать расхотелось, хотя спала я, кажется, не так уж много, по внутренним меркам времени было около десяти утра, ну или, может быть, чуть больше.

Заставив-таки себя проснуться окончательно, я увидела рядом с собой ту самую шкатулку, а еще огромный букет ромашек (и где только достал зимой?).

"Ну не делать же вид, что последние полтора года мне просто приснились?" — нахмурившись, фыркнула я

Но ромашки с наслаждением понюхала, вдыхая запах лета и детства, и поставила в вазу. Не выбрасывать же такие красивые цветы…

Вот такой стих по названиям глав:

Нас губят наши же желанья,

Не дав ни слова в оправданье.

Все то, что строило упорство,

Разрушат прихоть и притворство.

Да, без мечты нет крыльев, силы,

Но разобьют — так хоть в могилу…

Уметь бы просто забывать.

Ни боль, ни страх вовек не знать.

И примиряться бы с судьбой,

Но нет смиренья, взгляд прямой…

И снова губят нас желанья,

Не дав ни слова в оправданье…