Танцовщица и султан (СИ) - Акулова Анастасия Сергеевна - Страница 22

— Да. — Ответила какая-то темненькая стройная девушка, похожая на черкешенку.

А потом началась жуткая драка за бадью с водой. Мне досталась почетная третья очередь, стоившая мне нескольких сломанных ногтей и синяка, однако мыться под чьими-то злыми взглядами и поторапливающими визгами — то еще удовольствие, честно говоря…

…Уже к полудню корабль пристал к берегу под видом обычного торгового. Представители власти "проверяли" для виду — законом полагалось конфисковать пиратские корабли и арестовывать экипаж, но несколько звонких монет с легкостью и непринужденностью посылали закон к черту, ибо имели куда большую власть над людьми. Всех нас, пленниц — вроде бы умытых, но по прежнему неопрятных — вывели на берег. Остальные моряки и рыбаки, оказавшиеся в тот момент волею случаю у моря, не обращали на нас совершенно никакого внимания — значит, помощи ждать не приходится, впрочем, глупо было и надеяться.

Затем, ничего не объясняя, нас, придирчиво осматривая каждую, разделили на две группы: семерых красивых молодых девушек, в числе которых оказалась и я, куда-то погнали, как скот, размахивая хлестким болючим кнутом, а остальным, среди которых была и Хелен, накрепко связали руки и практически волоком потащили в совершенно другую сторону.

Мне хотелось драться и кричать, когда девочка напоследок посмотрела на меня с немой мольбой, но я не смела, зная точно, что ничего не смогу изменить — разве что сделаю только хуже. Все, что теперь могу — от всего сердца пожелать ей светлого будущего и счастья, если оно вообще хоть сколько-нибудь возможно там, куда ведут ее эти уроды.

Нет чувства более страшного, чем бессилие…

Нас семерых, как оказалось, повезли в столицу, а что сталось с остальными и с маленькой Хелен — я вряд ли когда-нибудь узнаю…

Алина (Азалия)

Очнулась я от того, что кто-то сильно давил на грудь, и в первые секунды, видя перед собой лишь небо, подумала, что умерла. Неудивительно, учитывая то, что последние мое воспоминание — шторм, треск тонущего корабля, толщи холодной воды над головой и почудившийся мне голос, текучий, как ручеек. "Живи"… Да мало ли что почудится перед смертью.

А потом из носа и рта обильно хлынула вода. Чьи-то руки помогли приподняться, потом встать. Качка… у меня голова так кружится, или я на корабле? Неужто все это было лишь страшным сном?..

Проморгавшись, я вгляделась в озадаченные незнакомые лица моряков.

— Что случилось? Где я?.. — Растерянно, как ребенок, отставший от родителей, спросила я.

— Ваш корабль затонул. Похоже, кроме вас никто не выжил. — Ответил один из моряков, — Вы на торговом судне, принадлежащем леди Мейларас.

Мне показалось, что я ослышалась.

Графиня Эридна Мейларас… Я попала в этот мир в тело маленькой девочки-бастарда, ее служанки. Со временем, привыкнув к новому миру и новой жизни, я сумела найти подход к своей госпоже — вдове графа, занимающейся торговлей — и продавала ей свои картины. Нет, не так, скорее, оказалась в рабстве, где мне перепадали лишь небольшие проценты. А потом, улучшив момент, сбежала в Тарисхон, надеясь, что больше никогда не встречусь с этой леди — такие не прощают.

Надеюсь, у меня слуховые галлюцинации…

И эта женщина… спасла меня?

— Графиня Мейларас? — Все-таки уточнила я.

— Занятная встреча, не правда ли? — Раздался за спиной хорошо знакомый голос, заставив слегка вздрогнуть, — Вот уж кого не ожидала больше встретить, тем более… так. Но знаешь, маленькая художница… оно весьма кстати.

Улыбка на ее красиво очерченных губах не предвещала ничего хорошего. Интересно, как дорого мне обойдется мое спасение?

Впрочем, все лучше, чем пойти на корм рыбам.

Есть люди — подлостью живут,

Себя в обратном уверяя.

Они с улыбкой предают родных,

Чужих боготворя.

Они приветливы, когда

Им это выгодно, с лихвою.

Но если к вам пришла беда,

Вас бросят с вашею мольбою.

И не смотрите им в глаза

Ища участия, покаянья,

Не тронет их ваша слеза.

Им чужды боль и состраданье,

Их сердце — камень, а душа

Сидит, как узница в темнице.

Так легче им вершить дела,

Так легче ваших слез добиться.

Роксана

День был жарким, впрочем, как и большинство дней в стране вечного лета — Ранхарде. Однако в тот момент меня — и, уверена, моих спутниц тоже — это "вечное лето" отнюдь не радовало: в горле воцарилась пустыня Сахара, все тело изнывало от дикой жажды, голова сильно нагрелась от обжигающего солнца, и мы шли несколько километров по столице, по раскаленной земле и гравию босиком, а запястья наши были связаны, так что мы шли "на поводке", спотыкаясь друг о друга.

Я настолько устала и хотела пить, что даже мысли о предстоящем ужасе уходили на второй план. Две девушки по дороге упали в обморок, но воды им никто не дал, потому что запасы кончились. В сознание приводили, отпуская болезненные даже на вид пощечины…

И вот, мы достигли невольничьего рынка. Хотелось бы сказать "наконец", но язык не повернется… там была все та же сутолока, все те же несчастные лица людей, ставших вещами, и довольные — тех, кто, купив их, приобрели власть над чьей-то судьбой.

Глядя на все это, мне становилось до того мерзко и страшно, что хотелось одного: упасть и тихо умереть. Впрочем, вру — для этого я слишком сильно хотела жить. Точнее, выжить, выкарабкаться, несмотря ни на что.

Нас поставили в ряд перед каким-то упитанным пожилым мужчиной в кричаще ярких восточных одеждах, который, осмотрев нас, одобрительно кивнул и сделал какой-то жест двум сильным высоким рабам, обнаженным по пояс.

Нас привели в какое-то огромное помещение, где находилось много самых разных девушек. Объединяло только одно — красивая внешность. Нас всех осмотрели девушки в смешных шапочках, вроде той, что я видела у "главной" в султанском гареме, затем затолкнули куда-то… сырость, пар, да и обстановка вообще, говорили о том, что это баня. Так как мы ехали почти три дня, связанные, и пешком прошли кучу километров, я была очень грязная, поэтому от ванны или бани не отказалась бы. Хотя в целом мне было все равно — я наблюдала за всем происходящим, как посторонний свидетель, подсознательно не веря, что это все происходит со мной. Нас бережно и тщательно мыли, натирали маслами и благовониями, а я сидела, как деревянная кукла — обездвиженная, словно душа вдруг покинула тело…

Затем нас привели в другое помещение, со множеством больших зеркал. Сурьмили глаза и брови, подкрашивали губы, наносили легкие румяна, а я уже почти перестала понимать происходящее. Так всех наложниц каждый день раскрашивают? Зачем все это? Действительно как манекены.

Из зеркала на меня смотрело чужое отражение — я, и в тоже время кто-то другой. Не может у меня в глазах быть столько ужаса и боли, не может… Но я знала, что этот кошмар будет длиться еще долго, и худшее впереди.

Словно в подтверждение моих опасений, нам не выдали одежду, а обмотали… пятью покрывалами.

Весь воздух вышибло из груди. Отчетливо вспомнилось, как продавали таким образом девушку, что мы видели с Азалией: снимая покрывало за покрывалом, расписывая публике каждую открывающую часть тела. Десятки похотливых взглядов, звон монет, ценность которых приравняли к ценности жизни и свободы человека… Неужели и мне придется это пережить?

К горлу подкатила тошнота, а в душе застыла ужасающая горечь. Хотелось кричать, так, чтобы выплеснуть в этом крике всю свою боль, вырвать ее из сердца, чтобы она больше не мучила меня… Вырвать, даже если вместе с самим сердцем.

А дальше нас собрали большой толпой перед огромными дверями. Вокруг выстроились закованные в железо стражники, словно боясь, что кто-то сбежит. Попробуй сбеги тут…

Из-за дверей слышался шум, голоса, мужской смех, звон монет, доносились самые разные приятные запахи. Значит, продавать нас будут не на улице. Впрочем, какая разница…