Жилье по обману - Устинова Татьяна - Страница 3

Шеф, когда я, не выдержав прессинга, приходила к нему пустить слезинку-другую в костюмную жилетку, утешал меня тем, что я, мол, жертвую собой не напрасно, гласность и открытость общественно полезны, а внимание всяческих информаторов и просветителей к судам – похвальная традиция.

Насчет традиции я была в курсе.

Нынешние СМИ, особенно телеканалы, наводнившие эфир душераздирающими постановочными судами, вовсе не изобрели велосипед. Такие шоу – с поправкой на отсутствие телевещания – были очень популярны еще сотню лет назад.

После революции в стране царили голод, разруха, антисанитария, свирепствовали эпидемии. На издание санитарно-просветительной литературы у новой власти не имелось денег, да и какой смысл что-то печатать, если народ был чуть ли не поголовно безграмотным? А вести разъяснительную работу было жизненно необходимо, и инструмент воздействия на массы был взят из прошлого – практики студентов-юристов, в курс обучения которых входили импровизированные судебные заседания.

Такая практика в России появилась еще в середине XIX века и довольно быстро приобрела характер интеллектуальной игры: состязания судебного типа стали использовать словесники и просто любители литературы. В своих кружках, в солидных клубах, на семейных вечерах они устраивали судебные процессы над героями книг – Онегиным, Печориным, Базаровым, Дубровским…

Большевики пошли дальше и придумали ту схему, которую прекрасно используют наши сегодняшние теледеятели: они привлекли к постановкам настоящих профессионалов и поставили дело на коммерческую основу.

Организовал эту работу Народный комиссариат здравоохранения СССР, в основу сценария первой такой постановки лег реальный судебный процесс над проституткой, заразившей красноармейца сифилисом. Получилась захватывающая пьеса, в которой свидетели разоблачали проститутку с выразительной фамилией Заборова и она после долгих запирательств и хитрых уловок признавалась, что торговала телом. Обвинитель обличал не столько подсудимую, сколько толкнувший ее на скользкий путь буржуазный строй, защитник произносил проникновенную речь, от которой публика рыдала… И финал был неожиданным – Заборову направляли на лечение, а против зараженного ею красноармейца Крестьянинова возбуждали дело «по обвинению в пользовании проституцией и создании на нее спроса».

В общем, в процессе были интриги, скандалы, расследования – все, как и сегодня любит массовый зритель. Думаю, несколько адаптированная к современности и специфике «голубого экрана» версия того суда имела бы большой успех и у нынешней публики…

– Опять! – сказала я, прекрасно понимая, что ничего уже не изменить, но испытывая острое желание пожаловаться.

– И снова, – сочувственно поддакнул верный Дима.

– Вот за что? – спросила я.

Вопрос был риторический, но помощник ловко повернул его новой гранью:

– За то, чтобы на этот раз процесс прошел как можно тише?

– В смысле, за это и выпьем? – я угадала невысказанное предложение. – Хм… Но это разве что вечером, сейчас нам надо работать…

– Трудиться! – напомнил Дима с узнаваемой интонацией Плевакина и воздел указательный палец.

Я захихикала, но смех был нервный, как вся моя жизнь.

– Гоша, положи, эта дрянь даже на тряпки не годится!

– Сам вижу.

Георгий Васильевич щипком снял с линялого клетчатого пледа ворсистый катышек, рассмотрел его, хмурясь, брезгливо отбросил и покачал головой:

– Понятно, почему это выкинули. Непонятно, зачем вообще покупали! Ну видно же – тут шерсти ни грамма, одна вискоза с целлюлозой, только и всего, что нарядный – в клеточку! Но из говна ж конфету не сделаешь…

– Разумеется, ты у нас самый умный и лучше всех умеешь делать покупки, – привычно съязвила Анна Трофимовна, аккуратно сворачивая придирчиво изученный свитер.

Вот свитер был хороший, не из вискозы, целлюлозы или какого другого «говна». Свитер оказался шерстяной. Заношенный до дыр на локтях, но все еще пушистый и колкий. На животе у свитера было большое, сразу видно, неистребимое пятно, и только это мешало ему продолжить жизнь в качестве предмета одежды. Рукава-то Анна Трофимовна прекрасно починила бы, у нее имелись подходящие куски искусственной кожи от старой сумки, из них получились бы превосходные латки, большие, но стильные.

Анна Трофимовна нахмурилась, прикидывая, как Георгий Васильевич отнесется к идее спрятать пятно на свитерном животе под большим и стильным накладным карманом… Нет, не одобрит. Скажет: «Я тебе кто – кенгуру?» – и еще долго будет непримиримо пыхтеть вонючей сигаретой.

Ну и ничего, она еще дома этот свитер хорошенько рассмотрит – на просвет, держа его над направленной вверх настольной лампой, – и, если выяснится, что шерсть не тронула моль, распорет по швам и распустит. Из такого большого свитера можно связать Георгию Васильевичу превосходный жилет и носки. Или зимнюю шапку и просторный шарф с кистями.

Нет, лучше жилет. Превосходный. Георгию Васильевичу очень пригодится превосходный теплый жилет, зимой будет холодно, а у него спина…

А если моль уже успела поживиться этим свитером, то он пойдет на утепление стен. Два распоротых по швам рукава, передняя и задняя полочки – такого большого свитера хватит, наверное, на целый квадратный метр!

– А это? – Георгий Васильевич развернул шуршащий ком, и тот оказался просторной курткой, явно мужской. – Берем?

Анна Трофимовна прищурилась.

Куртка была в порезах, и никакие, даже самые стильные латки ее бы уже не спасли. Теоретически помогла бы художественная штопка, а лучше даже вышивка, какие-нибудь цветочные гирлянды… Но как отнесется к предложению ходить в цветочных гирляндах Георгий Васильевич, и думать не стоило. Гаркнет: «Я тебе что – клумба?!» – и непримиримо запыхтит.

– А ну-ка, – Анна Трофимовна потянулась к куртке, пытливо пощупала полу, вывернула ее.

– Подкладка вроде целая, – сказал Георгий Васильевич, угадав ее интерес.

– Тогда, конечно, берем, – решила Анна Трофимовна. – На стену пойдет.

– Ничего, что синтетика?

– Зато непродуваемая.

Помогая друг другу, они сложили сегодняшние находки в сумку на колесиках, и Георгий Васильевич привычно впрягся в нее:

– Ну? К магазину еще пойдем или сразу домой?

Во дворе у продуктового магазина «Солнышко» имелась еще одна хорошая мусорка. Она была спрятана в глубине уютного старого двора, и посторонние прохожие с улицы ее даже не видели. А народ в соседних – старых, «сталинских» еще, – домах проживал не самый бедный, так что на мусорке то и дело оказывались вполне еще годные вещи. Однажды они нашли там исправную микроволновку. Ее пришлось долго отмывать – изнутри она была вся заляпана жиром, а снаружи просто запачкалась и запылилась, зато работала хорошо. Только энергии забирала многовато…

– Давай домой, – попросила Анна Трофимовна и потерла плечо. – Суставы ноют, погода портится, мне бы в тепло…

Она больше ничего не сказала, пошла вперед, но Георгий Васильевич нахмурился, стиснул зубы.

В тепло! Конечно, Ане надо в тепло. У нее ревматоидный артрит, такой болезненный… А только где оно, то тепло? Осень едва началась, а в гараже уже сыро, промозгло.

Не рассчитали они. Недооценили московские холода. После северов-то! Думали, им и зимой тут вполне нормально будет, не минус сорок же.

Анна Трофимовна шла медленно, и по тому, какой деревянной стала походка супруги, Георгий Васильевич догадался, что ей совсем нехорошо.

– Погоди, Ань, я вперед, печурку раскочегарю!

Он обогнал ее и заторопился, подскальзываясь на раскисшей после ночного дождя палой листве. Сзади, нагоняя и обещая стукнуть под коленки, с веселым дребезжанием катилась сумка-тележка, пухлая от сегодняшних находок.

До чего ж они докатились, гос-споди-и-и… По помойкам шарят! Ведь уважаемые были люди, он – мастер-механик, каких поискать, она – учительница математики, тридцать лет на северах, да, вкалывали, да, мерзли, да, света белого не видели, но летом обязательно в отпуск на юг, всегда добротная одежда, хорошее питание, ребенку свежие фрукты – все было, все! Копеечку скопили, думали, купят себе под старость квартирку в самой Москве да заживут наконец, как культурные люди. В музеи ходить будут! В театры! А хотя бы и в кино, и просто в парки, тоже хорошо…