Перевал (СИ) - "Эвенир" - Страница 20

Эал замолчал, будто выбившись из сил. Родрик тихонько погладил светлые пряди, коснулся поцелуем белой шеи.

— Это очень поэтично, Аль. Но скажи мне, эти духи рода, это что-то реальное или же просто красивая сказка?

— Это реально, Родрик, но вряд ли я смогу тебе объяснить, — тихо и очень серьёзно отозвался эал. — Этот как орган чувств, которого ты лишён. Как ты опишешь рассвет рождённому слепым? Дух рода — это опора, мудрость, путеводная звезда, которая ведёт тебя по жизни. Даст силу в момент слабости, подскажет правду в минуту сомнений, утешит в горе. Это то, что никогда не оставит тебя в одиночестве. Пока жив твой род, ты не один. А вот когда рода больше нет, когда Западные Ветры смолкают, ты оказываешься меньше песчинки, потерянной в океане.

Аль повернулся к Родрику лицом, ласково коснулся щеки. Сказал так же серьезно:

— Теперь ты мой род, другого нет и не будет. Ты — моя путеводная звезда, мой якорь и мой берег. Только тебя я чувствую, слышу и знаю. Ты моя любовь и жизнь, Родрик из Белого Гнезда.

— А ты — моя, звездный мальчик, — ответил лорд, и никогда ещё не был он так уверен в своих словах.

Осторожно уложил Аля к себе на грудь и добавил, почему-то тоже не сомневаясь ни капли:

— Можно поработить альф и омег, убить детей и стариков, можно объявить, что рода Западных Ветров больше нет. Но никто не сможет остановить ветер. Ветрам плевать, что думают о них люди или эалы. Они сами выбирают, во что им верить, чьи паруса наполнять. И рано или поздно найдутся другие альфа и омега, способные услышать ветер.

Аль поднял голову и пристально вгляделся в лицо Родрика. Удивлённо и восхищённо прозвучали его слова:

— А ведь ты прав, Родрик! Западные Ветра вечны, значит, живы и духи нашего рода! Мы ведь говорили об этом раньше, правда же?

— Вот и хорошо, маленький, — примирительно проговорил лорд, немного испуганный рвением эала. — А сейчас отдохни, поспи немножко. Или хочешь чего-нибудь? Ничего? Тогда отдыхай. Ещё один день, хороший. Ещё один день.

Так они говорили друг другу: «Ещё один день». Вытирая кровь с молочно-белых бёдер, выпивая чашку опостылевшего бульона, прислушиваясь к тому, кто шевелился под тонкой кожей, обтягивающей плотный живот. Каждый новый день давал ещё один шанс на жизнь этому существу, пока не родившемуся, но уже живому. За каждый такой шанс они готовы были бороться.

Ещё один день — и оттепель сменяла морозы, чтобы снова уступить место вьюге, самой лютой, последней. Ещё один день — и солнце пригрело уже по-весеннему, потемнел рыхлый снег, побежали по склонам быстрые ручьи. Ещё один день — и зазеленела на проталине первая травка, а на Поющий обрушился камнепад. Об этом сообщил Родрику его сын Ренольд, вернувшийся из дозора. Как незаметно вырос этот мальчишка, и похоже, что другие люди в крепости прислушиваются к нему, видят в нем наследника Гнезда. А ещё принёс Ренольд пучок мелких голубых цветов и отдал их отцу, глядя себе под ноги:

— Это твоему эалу. Пусть он скорее поправляется.

Родрик не знал, радоваться подарку или тревожиться из-за него.

— Вот, это тебе от Ренольда, — отдал он цветы Алю, — с пожеланием здоровья.

— Очень красивые, спасибо, — сдержанно отозвался эал. — Ты позволяешь мне принять?

— Позволяю, раз сам принёс, — улыбнулся Родрик. — А как это было бы в твоём роду?

— Мне пришлось бы спросить позволения у отца. А вот если бы я был замужним омегой, то никаких, даже самых мелких подарков от других альф я принимать бы не стал. Только от супруга.

— Строго у вас, — похвалил Родрик. — Но я вот что тебе хотел сказать, Аленький. Весна наступила, значит, тебе уже недолго осталось.

В тот же день он велел освободить небольшие покои в господском крыле, недалёко от своих собственных, да переселить туда Анинду с мужем. Женщина ходила, переваливаясь, как утица, и переезду не слишком обрадовалась: подниматься в новую комнату приходилось по крутой лестнице. Родрик поговорил с её рыжим мужем: срок Анинды уже близок, нечего ей по лестницам бегать да возиться с вонючими красками. Белое Гнездо в силах позаботиться о своих.

Непопулярная мера оказалась своевременной. Анинда устроилась в господском крыле и, вооружившись прялкой и куделью, принялась ждать. А через декаду случилось то, чего Родрик так боялся.

Аль полночи ворочался, пытаясь найти удобное положение, ненадолго задремал, облокотившись на Родрика спиной, проснулся со стоном, пожаловался на боль в пояснице. Жалоба была привычной: у прикованного к постели эала часто болела спина. Но боль все усиливалась, и ни обычный массаж, ни принесенная слугой грелка не доставили маленькому облегчения. Родрик всё понял. Но когда Аль тихо простонал: «Я, кажется, рожаю», — он все равно испугался. «Может, всё-таки обойдётся», — мелькнула трусливая мысль. Страх пришлось прогнать и, будто перед боем, собрать волю в кулак. Отмести все глупое, неважное, пришпорить себя, будто ленивую лошадь. Ты один в ответе за все. Помощи ждать неоткуда.

— Аленький, всё хорошо, — он осторожно перевернул эала на спину, поднял рубашку, обнажая круглый, неправдоподобно огромный живот. — Ты справишься. Ты знаешь, что нужно делать?

— Нет, я никогда не видел… Мне никто не рассказывал, — всхлипнул Аль, — но я слышал всякие вещи. О них говорили между собой взрослые омеги.

— Вспоминай все, что можешь, — проговорил Родрик, стараясь звучать уверенно.

— Я думал, правда, думал об этом. Нужна горячая ванна, чтобы расслабились мышцы.

Трудно было отдать приказ пришедшему на зов слуге, да так, чтобы желание среди ночи принять горячую ванну прозвучало причудой лорда, а не отчаянным криком о помощи. Но ещё труднее было гладить дрожащие плечи эала, от боли закусившего подушку, пока слуги носили воду, чтобы наполнить установленный в гостиной деревянный чан. В Белом Гнезде была устроена отличная купальня, ванны в собственных покоях не принимал никто. Наконец, слуги сделали своё дело. Родрик поднял на руки лёгкого Аля, не сдержавшего короткого крика.

— Пожалуйста, маленький, — попросил Родрик, опуская эала в исходящую паром воду, — пожалуйста, постарайся не кричать.

— Я очень, очень постараюсь! — горячо пообещал Аль. — Но так больно…

В воде мальчику стало чуть легче, он задышал глубоко, прикрыл в изнеможении глаза. Заговорил, будто оправдываясь:

— У нас рожающему омеге помогает весь род. Кто-то берет на себя часть боли, кто-то делится радостью, спокойствием, уверенностью. Есть, конечно, и лекари, и маги, но важнее всего именно род. Поэтому каждый новорожденный малыш — сын каждого альфы и каждого омеги. Всего рода. Так страшно быть одному. Так больно.

— Постарайся дотянуться до меня, маленький, — попросил Родрик. — Если б я только мог, всю бы боль твою взял, весь страх.

— Я знаю, моя любовь, — тихо заплакал Аль, прижавшись лбом к плечу Родрика.

А потом тёмное облачко крови расплылось по воде.

— Пора, мой свет, — произнес Аль почти спокойно.

Родрик сдёрнул с постели льняные простыни, постелил плотное полотно, принесенное слугами для вытирания. Собрался перенести эала на кровать, но тот скомандовал:

— Нет, теперь ходить!

Ходили вокруг чана с водой, в спальню, до окна и обратно. Иногда эал прижимался к Родрику, обжигая его шею и грудь почти беззвучным воем, содрогаясь всем телом. Но жуткий приступ проходил, и снова продолжалось медленное шествие: от кровати до окна, в гостиную, к двери. Каждый шаг давался ему с трудом, но маленький эал двигался по кругу, сцепив зубы, оставляя на полу темные капли, цепляясь дрожащими пальцами за одежду Родрика. Темнота за окнами уже сменилась предутренним сумраком, когда Аль с тихим стоном осел на пол, Родрик едва успел его поддержать.

— Не могу больше… — прошептал он.

В постели он широко развёл ноги и подхватил себя под колени. Родрик едва подавил желание отвести глаза от бесстыдно раскрытого, припухшего отверстия. Не время для таких мелочей, не время для страха, для похоти, время только для жизни и смерти.