Никому не скажем (СИ) - Резник Юлия - Страница 40

— Все равно это жестоко.

— Жизнь вообще жестокая штука.

Ресницы Евы дрожат. Я касаюсь их поцелуем. Нежно. Почти не дыша.

— Выходи за меня. Пустим слух, что мы встречались несколько лет… и, наконец, решили пожениться…

— И что… — прерывисто шепчет она, — ради меня ты даже выйдешь из тени?

— Ради тебя я вообще все, что угодно, глупая… Все, что угодно, ради тебя…

Накрываю ее губы своими. Посасываю, проникаю языком в рот. Веду рукой по щеке, вниз по шее, едва касаясь пальцами, обвожу сосок. Пью ее рваные вдохи. Перелистываю в памяти нашу историю… в последний раз перелистываю и без всякой жалости бросаю в огонь.

Ева всхлипывает. Едва слышно. Накрывает обеими ладошками мой затылок и отчаянно шепчет:

— Женька! Погоди, нам нельзя… Нужно подумать, как все ему объяснить! — И снова тянется к моим губам, не в силах остановиться.

— Расскажем все, как есть. Что таким образом я смогу вас защитить. Он — умный парень. Мой сын…

Ева зажмуривается. Скользит руками по моим плечам и с силой сжимает в пальцах ворот футболки. Погрузившись в свои страдания, я совсем забыл о том, что ей тоже наверняка больно… Девочка моя. Маленькая… Если бы я мог забрать твою боль себе.

— Да, наверное, так будет лучше всего. Женька… он очень смышленый парень.

— Я знаю. Ты… прекрасная мать.

Ева грустно улыбается. Облизывает губы и шепчет:

— Это не только моя заслуга. Саша… он… он очень старался. И очень его любил.

Киваю. Не уверен, что могу в это углубляться. Хотя и винить отца вроде как глупо. Он до последнего не знал, чей Женька сын наверняка. И я, как бы это ни было странно, могу понять, почему он не сделал тест ДНК раньше. Как он и написал, для него это один черт ничего бы не поменяло. Могу ли я его простить? Могу. Потому что и моей вины во всем произошедшем достаточно. Осознавать это, пожалуй, больнее всего.

— Ева…

— М-м-м?

— Думаю, нам лучше уехать из страны, пока здесь все не уляжется. Я понимаю, что у тебя бизнес и все такое… Но так будет действительно лучше.

Сначала она медленно кивает, но потом отходит на шаг и упирает руки в бока.

— Что ты задумал?

— Да ничего…

— Я тебе не верю. И если ты хочешь попробовать заново… вряд ли нам стоит начинать отношения с обмана. Так что ты задумал, Кит?

Черт! Она слишком хорошо меня знает. Не стоило и пытаться! Вот же… Улыбаюсь, как идиот. Потому что она… меня… знает! Как облупленного. И любит. Наверняка…

— Ты же не думаешь, что я это так оставлю, правда? — смягчаю улыбкой жестокую правду слов.

— Так я и думала! Ты хочешь отомстить за смерть отца… Господи, ну, зачем? Ты понимаешь, какие люди в этом замешаны? Да и он… он же не просил тебя в это лезть!

— Тш… — вновь обнимаю Еву и притягиваю к себе одной рукой. — Все будет хорошо. Просто верь мне. Я уже взрослый мальчик и знаю, что делаю.

— Ты уверен? Клянусь, если и с тобой что-то случится, я…

— Ну, что? Договаривай!

— Я этого не переживу, Кит. Второй раз расставания с тобой я не переживу.

— Почему? — голос садится, эмоции вибрируют внутри, жужжат, и сердце колотится в такт, задавая темп звучащей внутри мелодии.

— Ты знаешь… — голос Евы дрожит, ломается.

— А ты скажи, — подбадриваю ее я.

— Потому что я люблю тебя. Да что там… я жить без тебя не могу. Больше…

Молчу. Меня так плющит от ее слов, что ответ просто гибнет в горле. И все, что я могу, вжавшись лбом в ее лоб, кричать ей о своей любви взглядом. Дерьмо. Еще немного, и я заплачу.

— Который сейчас час? — неожиданно интересуется Ева. Моргаю и подношу к её глазам запястье, на котором надеты часы.

— Женька раньше семи не проснется… — зачем-то шепчет она. И поначалу я отношу эту информацию в разряд общей. Ну, понимаете, той, что, по мнению Евы, мне следует знать о сыне. И лишь когда она в ответ на мое молчание недоуменно вздергивает бровь, понимаю, к чему Ева клонит на самом деле. Облизываюсь, хотя полтора имеющихся у нас часа в жизни не удовлетворят моего голода. Но это, как ни крути, лучше, чем ничего. Отхожу на шаг, протягиваю руку и веду ее прочь из кухни в свою комнату. Нашу…

— Если Женька проснется, то через балкон ты можешь попасть в спортзал.

— Очень предусмотрительно, — Ева одаривает меня сексуальной улыбкой и одним плавным движением стаскивает с себя ночную рубашку, под которой… больше ничего нет. Наступаю на эту бесстыдницу. Опрокидываю на кровать и устраиваюсь на коленях между ее широко разведенных ног.

— Я еще в прошлый раз хотел это сделать, — шепчу, обжигая дыханием нежную розовую плоть. Раздвигаю пальцами мягкие складочки с первыми капельками влаги, растираю ту по губам. И накрываю ртом напряженный бугорок. Ева всхлипывает, обхватывает мою голову, царапает ноготками шею и, словно боясь не успеть, подкидывает свои бедра в ответ на каждое движение языка. Не отрываясь от своего занятия, веду по ее крутым бедрам, вверх по подтянутому животу, налившимся холмикам груди, придавливаю пальцами вытянувшиеся напряженные соски и легонько их сжимаю.

Как это все отличается от того, что было раньше! Все не то, все не так… Контроль исчезает, как исчезают и собственные потребности. И лишь одно желание выходит на первый план — сделать ей хорошо. Так хорошо, как это вообще возможно. Возношу ее выше и выше, легонько прикусываю, дую, трусь носом о мягкие волоски и снова ритмично надавливаю. Ноги Евы у меня на плечах дрожат, и, понимая, что она близка, я резко меняю позицию и с силой в неё погружаюсь. Плечо обжигает боль — так Ева гасит свои крики.

— Дикая кошка, — хриплю я, не прекращая работать бедрами. Оргазм так близко, что свет перед глазами меркнет, и чтобы как-то отвлечься, я опускаю голову и принимаюсь играть с ее сосками губами, зубами… ртом. Покусывая ее и пощипывая. Заставляя жалобно всхлипывать и еще резвее подкидывать бедра.

— Ки-и-ит, — утробно стонет она и начинает сжиматься и пульсировать вокруг моего члена, — Ки-и-ит…

Это музыка для моих ушей. Просто музыка. Но я не могу ее дослушать. Не хочу, чтобы у этого концерта появились ненужные слушатели. Накрываю искусанные губы ладонью, в последний раз ударяю бедрами, понимая, что все… это конец, и подаюсь назад, чтобы выйти из нее, прежде чем кончу. Но Ева отчаянно трясет головой и молит меня обезумевшим взглядом: «Не уходи! Будь со мной…». И я остаюсь с ней до конца. Даже когда свет перед глазами меркнет, я остаюсь с ней.

Ева. Год спустя.

— Ну, как тебе?

— Дерьмово!

Незаметно потираю ноющую поясницу и оборачиваюсь к Юле за объяснениями:

— Это еще почему?

— Да на деньги, которые ушли только на организацию этого, с позволения сказать, благотворительного аукциона, можно было год содержать наш фонд! Скажи, разве они не могли обойтись без шампанского по двести баксов за бутылку? Я уж молчу про эти… это что вообще? Устрицы?

Юлька поддевает салатной вилкой содержимое ракушки и брезгливо поджимает губы. Не знаю, может быть, моя идея сходить сюда, чтобы перенять опыт сбора пожертвований, и впрямь не самая удачная. Уж Юлька точно не станет вбухивать столько деньжищ в организацию мероприятия. Сопровождающий нас Самир прыскает в бокал с тем самым шампанским, но вслух ничего не говорит. А я окидываю рассеянным взглядом народ, собравшийся на аукционе, и задумчиво постукиваю пальцами по табличке с номером нашего столика. От блеска бриллиантов начинают слезиться глаза. Или… это кое-что другое подпирает? Нет… Ну, точно не высижу! Встаю.

— Эй, ты куда?

— В туалет, — шепчу Юльке на ухо.

— Ты же только оттуда!

Развожу руками, демонстрируя свой живот. Он не слишком большой, как для девятого месяца. И, может быть, поэтому нашей маленькой принцессе просто негде больше разместиться, кроме как на моем бедном мочевом пузыре. Семеню к дамской комнате, то и дело натыкаясь на кого-нибудь из знакомых. С тех пор, как мы с Китом поженились — я стала желанной гостьей на любом светском мероприятии. Мы начинали с «никому не скажем», а пришли к «скажем абсолютно всем». Каждый… каждый в этом зале, во всей нашей стране и далеко за ее пределами теперь знает — мы вместе, мы любим, так было и так будет всегда.