Принцип крекера - ВИН Александр - Страница 35

«Значит, они были здесь с Катей не одни. Или он на дне залива, или добрался отсюда до берега вплавь, или… Его увезли?»

— Ты уверена, что Катя запуталась именно в этом канате?

— Да, я видела еще раньше схему в полицейском участке. Ее нашли вот здесь, на носовом якорном.

Капитан Глеб внимательно осмотрел все канаты, идущие с борта «Зенита» в воду, к якорям. Потом, спустившись в каюту, поочередно перебрал чашки, ложки, тарелки. По одному выставил на просвет граненые, с пояском, чистые стеклянные стаканы.

«Из дома, что ли, он их привез?»

Порванный спичечный коробок, маленькие ножницы, монетки в уголке столика, пустая пепельница. В умывальнике — два одинаковых водопроводных вентиля.

«Зачем ему на яхте два?»

Из одного крана покапывала вода. Глеб намочил пальцы, попробовал капли на вкус.

«Ясно, забортная… Кто-то недавно включал насос, в трубе еще немного осталось».

На столе в пустой банке из-под кетчупа торчали остатки двух унылых орхидей.

«Кто может любить такие цветы? Вонючие, расплывчатые, хищные…»

Все шесть ножей стояли, втиснутые в свои щели в тяжелой деревянной подставке из красного дерева. В шкафчике единой стопкой блестели металлические рюмки. Глеб осторожно, держась за тонкие ободки, посмотрел и их на свет.

«Протерты старательно».

Салат на пластмассовой тарелке «завял», в порванном прозрачном пакете валялся одинокий кусок черствого хлеба.

— Все здесь на месте? Посмотри, пожалуйста.

Марисоль присела на диванчик, обвела небольшую уютную каюту рассеянным взглядом.

— Валера учил меня управлять гоночной яхтой. В этом сезоне он хотел участвовать в «Антигуа-рейсинг». Через две недели…

«Ну, подружка, постарайся, не подведи. Последнее испытание для тебя…»

— Ты никогда не встречалась на острове со странным большим европейцем? Говорят, он немой, не может разговаривать. Такой же сильный, как и Валерка. А?

— Нет, не могу вспомнить.

Девушка машинально перебирала и расставляла в бортовом шкафчике маленькие банки со специями. Переставила с крайней на дальнюю решетку газовой плиты низкий чайник. Потом привстала, высунулась в узкий люк наружу, обвела взглядом палубу.

— Вот. А это важно?

— Что такое? — Глеб Никитин насторожился.

— Ручка для лебедки… Валера обычно ее укладывал не сюда, а под порожек. И меня всегда ругал, если я не так делала… Он никогда не оставил бы ручку в ватервейсе, у самого борта. Точно!

Марисоль подняла тяжелый металлический рычаг, покачала его в руке и заботливо положила на место. Они вместе внимательно, одинаково низко наклонившись над палубой, осмотрели яхту от носа до кормы, потом перешли на боковые корпуса и поочередно исследовали и их.

Ближе к носу, у лееров, стоял на ребре виндсерфер. Глеб потрогал узлы, которыми он был привязан к стойкам.

— Это я учила Валеру кататься на волнах… Иногда, при маленьком ветре.

Под козырьком рулевой рубки, в тени, мерцали навешенные на длинную веревочку перламутровые, синие, розовые блесны и снасти для ловли кальмаров и каракатиц.

— Питьевая вода здесь есть?

— Да, в нераспечатанных канистрах. А зачем? Сколько тебе нужно воды?

— На пару чашек кофе… Оп-па!

Отодрав от каркаса дивана дальний поролоновый валик, капитан Глеб заулыбался.

— Вот почему мы не могли нашего Валерку услышать!

И торжествующе протянул Марисоль трубку мобильного телефона.

— Узнаешь? Завалился под спинку.

— Да, да! Это его последний, он каждый месяц ронял в воду телефоны, а этот, темно-синий, я сама Валере подарила!

— Разряжен полностью.

Глеб сунул телефон в карман.

— И все-таки. Делай кофе, смотри еще везде внимательно, а я быстро доплыву на лодке до ближнего берега, посмотрю там… Есть мысли.

Под высоким песчаным обрывом волны плескались забавно, по-детски. Глеб тихо работал одним веслом, а маленькая лодочка послушно продвигалась в метре от розового прибрежного песка. Вряд ли у кого в последние полвека возникала надобность бродить в таком ненужном месте. И на прошлой неделе в особенности.

Дисциплинированно Глеб осмотрел береговую линию на двести метров в ту и в другую сторону.

«Ни-че-го…»

Вернулся он быстро, до «Зенита» было всего десяток взмахов веслом. Глеб провел лодочку под одним крылом, соединяющим центральный корпус с боковым поплавком, потом под другим. Под наветренным крылом сильно наклоняться не приходилось, оно было приподнято чуть выше над водой. Глеб шевельнул веслом, посмотрел вверх…

Прямо над его головой, в полуметре от глаз, на желтом пластике крыла бурые, коричневые, размытые до бледно-розовых потеков, страшно неровные корявые полосы сливались в крупную надпись. Три русские буквы. «ФИЛ».

— Эй, Марисоль?! Ты где?

Из каюты показалось милое осунувшееся личико.

— Ты приплыл? Что-нибудь нашел на берегу?

— Быстро посмотри в каюте мою сумку, кинь мне ее сюда.

Девушка спустила, держа за длинный ремень, сумку Глеба к нему в лодочку.

— Зачем это все, ты уплываешь? А я как здесь?

— Минуту, Марисоль, только минутку подожди! Не волнуйся.

Все время, пока Глеб привязывал «динги» между корпусами «Зенита» и фотографировал из разных неудобных позиций нижнюю плоскость крыла яхты, Марисоль, свесив голову за борт, молча глядела на него огромными темными глазами.

— Вот. Смотри.

Глеб Никитин включил цифровик на просмотр.

Даже человек, не владеющий никакой информацией о смерти Кати, мог смело утверждать, что буквы на всех снимках написаны нетвердой рукой, растопыренными пальцами, испачканными в чем-то грязном.

И Марисоль, и Глеб понимали, что это была кровь Кати.

Глеб стоял на солнечной палубе, держась за стальной трос ванты. Зеленые береговые холмы, резкие чистые облака и белый прибой у дальних скал были для него в эту минуту как сухие картонные декорации. Кофе он пил по инерции, не замечая вкуса, просто так, чтобы дать возможность девушке полностью выплакаться в каюте, не стесняясь потом, на берегу, ни короля, ни назойливых полицейских…

«В тот день тримаран наверняка стоял, наклонившись на правый поплавок — это могло быть в том случае, если ветер дул с берега. Установить это будет несложно… С разбитой головой Катя упала в воду и каким-то образом ухватилась за свободный конец кранцевой веревки, свисавший в воду… У нее было время, чтобы сделать надпись кровью из раны. И ей это имя было очень важно… Что означает наличие по крайней мере двух вариантов.

Первый. На «Зените» никого, кроме Кати, в тот момент не было. Она сама нечаянно поранилась и упала за борт. Кричать и звать на помощь глухой тропической ночью бесполезно. Кроме всего прочего, Катя тогда была пьяна. Это факт. Но, впрочем, может, она и кричала… Тогда зачем эти буквы?

Второй вариант. На яхте в тот вечер был кто-то еще. Этот неизвестный ударил Катю и сбросил в воду. Явно с целью убить. Иначе бы она сразу же подала голос, и тогда ей не дали бы оставить никаких знаков… Или вытащили бы на борт, прикончили там или добили бы в воде. В этом случае она точно не звала на помощь тех людей, кто был на борту. Они были очень опасны для нее. Рана оказалась серьезной, Катя слабела, держаться за трос под корпусом было трудно, она понимала, что все может быстро закончиться… Или решила из последних сил доплыть до близкого берега. Во всяком случае, надпись она оставила. Но при чем здесь пухлый безобидный ювелир Филатенко? Он был на яхте и ударил Катю? Мотивов нет… Ладно. С этим разберемся позже.

Почему полицейские, осматривая «Зенит», не заметили эти буквы? Ну, впрочем, не нашли же они Валеркин телефон в каюте… Не аргумент. Скорее всего, ветер за день изменился, тримаран перевалился на другой поплавок, и кровавые полосы, сделанные снизу на мощном крыле, способном выдержать океанские валы во время гонок, стали незаметны. Почему Катя не пыталась ничего изображать на борту? Скорее всего потому, что тогда ей необходимо было бы упираться ногами в корпус, стукаться коленями, а она боялась, что в каюте ее услышат… Очевидно, той ночью было жарко и безветренно, мелкие волны не смыли кровь, и она быстро засохла».