Ловец бабочек (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 35

И недавняя мечта, такая по-девичьи глупая с розовой отдушкой, разлетелась на осколки.

- Я поведу.

- Катарина…

- Это ведь мой автомобиль?

Он позволил недовольству проявиться. И на мгновенье будто холоднее стало. Ветер скользнул под плотную ткань жакета.

- Раньше ты не была столь упряма. Осторожней, Катарина… твое положение не такое уж надежное, как тебе кажется…

Предупреждение.

И кривоватая усмешка, которая ему совершенно не идет.

Не надо думать о нем. И о своем положении, которое и вправду ненадежно. И вообще ни о чем, кроме дела. Или вот «Призрака», который действительно был рад видеть Катарину.

Нежно зарокотал мотор.

…тот, другой, он ведь не убивал сам. Или убивал? Нет, почему-то Катарине казалось, что нет… смерть – слишком просто для него. Да и те девочки-жертвы, бабочки несчастные… вряд ли были интересны… нет, ему другое нужно.

Что?

Боль? Нет, боль требовалась Кричковцу. А вот тот другой… власть? Абсолютная власть… Учитель? Да, верно, это его суть… он создал Кричковца. Он позволил зверю внутри его раскрыться. Он, надо полагать, вывел его на первую охоту… и он присутствовал… первый раз – всенепременно, а дальше… дальше ему стало не интересно?

- У тебя слишком серьезное выражение лица, - Хелег нарушил молчание, и Катарина вздрогнула. – Если ты боишься вести, то…

- Не боюсь. Я просто задумалась.

- О чем?

- О деле.

Хелег скривился. И повернувшись к окну, произнес:

- Не понимаю, почему его просто-напросто не отдадут нам… мы бы эту сволочь быстро…

Светало.

Рассветы Катарина не любила, особенно осенние, были те блеклы и невыразительны. Небо, словно простуженное, бледнело, потом наливалось лихорадочным жаром, в котором и проступал смазанный расплывчатый солнечный круг.

- Налево… и не держись ты за руль обеими руками, будто в первый раз увидела. Я к слову, был уверен, что водишь ты лучше.

Катарина мысленно хмыкнула. Надо же, а ведь еще с четверть часа тому она всерьез задумывалась о замужестве. Морок, не иначе.

- Не самая лучшая идея, выдать машину тебе, - произнес Хелег брюзгливо. – Знаешь, какая на них очередь?

Катарина примерно представляла.

И поежилась.

Наверняка, кроме Хелега хватало недовольных.

- А сама эта затея… соблазнить… Хельма ради, кого ты способна соблазнить? – он фыркнул.

Обидно.

В самом деле обидно.

Нет, Катарина не собиралась… но все равно ведь… и получается, что как женщина, она ему не интересна…

- Вот только не дуйся, не надо истерик устраивать, - Хелег смотрел в окно, на небо, на котором проступали уже алые пятна.

- Я не собиралась.

А голос предательски дрогнул.

- Это хорошо… все-таки отчасти я виноват… отозвался о тебе, как о человеке взвешенном. Разумном.

- Благодарю.

Сухо прозвучало.

…дядя Петер говорил, что немало их будет, готовых растоптать самолюбие Катарины, и не только самолюбие, но ее саму, целиком, наглую, дерзнувшую сунуться в мужской мир, решившей, будто по плечу ей равняться…

К другим Катарина готова была.

Но Хелег… он, конечно, давал понять, что работа Катарины ему не по нраву, что он предпочел бы видеть ее в секретариате или, на худой конец, в архиве, или еще где-нибудь, в месте более подходящем слабой женщине. Катарина отшучивалась.

Он отступал.

И теперь вот.

- Не за что, - кривоватая усмешка, и лицо его становится жутким. Одна половина его в тени, другая напротив подсвечена восходящим солнцем. И оно, настырное, пронизывает кожу, растворяет ее будто, и кажется, что рядом с Катариной сидит мертвец. – Я не думал, что они всерьез решаться использовать тебя.

…конечно, скука.

…или Кричковец решил, что учитель ему больше не нужен? Или не в нем дело, но в игре? Да… и отсюда письмо… он ведь иначе мог бы составить его, но нет… бабочка-намек и только… и сколько этих писем пришло, прежде чем кто-то обратил на них внимание?

- Надеюсь, ты не обиделась? – поинтересовался Хелег.

Опять с мысли сбил.

- Нет.

- Хорошо. Обиженные женщины по меньшей мере выглядят глупо, а мне бы не хотелось, чтобы наш дорогой… коллега, - он выделил это слово интонацией. – Подумал, будто ты глупа…

Еще странность. Весь этот разговор не в характере Хелега. Он, случалось, раздражался.

Злился.

Но злясь, замолкал, замыкался, оставляя Катарину маяться догадками, в чем она провинилась. Или не она, но кто-то там, о ком она не имеет представления. Он варился в собственном раздражении, и лишь жесты становились резкими, нервозными, а в остальном…

…значит, это не случайность.

…и дело отнюдь не в таких мелочах, как банальная зависть, обида… что там еще? Нет, это игра другого плана, на одного зрителя, или скорей участника? В любом случае, эта игра Катарине была крепко не по нраву.

К счастью, они прибыли.

Катарина ждала… чего-то вот ждала, сама слабо представляя, чего именно. Не этого… холм? Нет, скорее пригорок. И дорога, сбегающая к речушке. В этом месте обычно ленивая Вихревка сплеталась в узкий водяной жгут. Она становилась глубока и норовиста, плодила водовороты и омуты, в которых по весне обычно вылавливали пару-троицу покойников. Глиняные красные берега поднимались высоко, и плотные с виду, каменные будто бы, их облюбовали ласточки.

Ласточки улетели.

А мост остался. Широкий. Поставленный на дюжину массивных опор, он, казалось, стреножил реку.

Дозорная вышка.

Пост.

И знамя, повисшее на флагштоке печальной тряпкой.

…ни оркестра.

…ни людей с цветами.

Лай собак, потревоженных гостями. И капитан, спешащий навстречу.

- Там это… стоит, - он указал на мост.

- Давно? – спросил Хелег.

- Да уж с полчаса… маячит…

…и вправду, иначе не скажешь.

Вороной конь.

И всадник.

Всадник не восседал горделиво в седле, как должно бы аристократу, но спешился и, видимо, уставши ждать, сел прямо на край моста. Он просунул ноги под ограду, обнял резной столбик и головой в него уперся.

- Чудесно, - Хелег громко хлопнул дверцей. – Вы друг другу подходите…

А Катарина поняла, что ладони ее вспотели, и вообще сил не осталось на то, чтобы выбраться из машины. Она боялась… отчаянно боялась.

Себастьян ко встрече готовился.

Побрился даже. Волосы в хвост стянул. Глянул на себя в зеркале. Хмыкнул.

…а ведь когда-то представлялось, что начальство дорогое дурью-с мается, обложившись бумажками, и что язва, так сугубо от безделия, поелику работают на самом-то деле акторы…

Себастьян потер бок, в котором противно ныло со вчерашнего вечера. Справедливости ради, приступы долгой тянущей боли и раньше приключались, но проходили быстро. А тут никак и в самом деле язва прорезается. Отписать, что ли Евстафию Елисеевичу? У него с язвою сожития опыт долгий, авось и поделится премудростью…

Костюмчик.

Сапоги хромовые, начищенные до блеска. Стек…

…Себастьян предложил бричку взять, но тут Лев Севастьяныч, чтоб ему икалось часом предрассветным, уперся. Мол, бричка с героическим видом воеводы никак не вяжется. Только верхом.

И чтоб на жеребце.

А то мерины, они тоже не вяжутся… с видом героическим.

Верхами-то Себастьян умел, как без этого, но вот изрядно недолюбливал. И коняшка, любезно Тайною канцелярией предоставленная, преподозрительной казалась. Харя хитрая. Глазом лиловым косит, к наезднику примеряясь, и видится, запоминает каждый жест его.

…доносить станет.

…у Тайной канцелярии и кони свое отрабатывают.

Себастьян показал жеребцу кулак, и тот оскалился хамским образом, заржал тоненько.

- Ветерок ласку любит, - с укоризной произнес конюх, глядючи на Себастьяна так, будто тот совершил нечто по меньшей мере невместное, а то и преступное.

- Все ласку любят, - согласился Себастьян и поежился.

А прохладно.

Осень тут иная, чем в Познаньске. Туда-то приходит с золотом и медью, щедро сыплет их на кленовые листья. В палисадниках на смену претенциозным розам приходят астры да бархатцы, и в простоте их есть что-то уютное.