Выбери любимый жанр

Ловец бабочек (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 31


Изменить размер шрифта:

31

- Расскажи мне, - попросили ее. – Что тебя гложет?

- Маменька, - пискнула Гражина. Не про одеяло же с вареньем в самом-то деле говорить. Мелко это как-то… не интересно. – Она… она хочет, чтобы я вышла замуж за… за воеводу…

Говоря по правде, с того прошлого разу, когда приворожить князя Вевельского не вышло – ох и гневалась маменька на панну Белялинску, что помешала свершиться должному – о свадьбе она больше не заговаривала.

- А ты? Ты разве не хочешь за него замуж? – голос был строг.

- Нет, - искренне ответила Гражина.

- Отчего же?

- Он… - от как ему объяснить, что воевода, может, и хорош. Почти как из роману. И галантен. И ручки ей целовал. И даже танцевать изволил, когда бал приключился. Вот только чуялось, что сия галантность есть исключительно воспитание хорошее, не больше того. И танцевал он не с одною Гражиной, и комплименты всем одинаково отвешивал… и вообще был каким-то… не таким.

Гражине хотелось любви.

Чтоб с первого взгляда. С полувздоха. Чтобы его глаза в толпе встретились с ее очами, и чтобы встреча сия удивительная преобразила обоих… холод и жар. Сердце истомленное. И поиски долгие той красавицы… и чтобы только ее красоту воспевал.

Про красоту она ничего не сказала.

Постыдно это.

Душа должна быть прекрасна, только Гражина как-то сомневалась, что с одного взгляду хоть кто красоту душевную разглядеть способен будет. А потому сказала:

- Не нравится он мне. Скользкий какой-то.

И поняла: правду сказала.

- Что ж, похвально, - тот, кто стоял рядом, не скрывал своей радости. – Ты осознаешь ответственность, которая легла на тебя. Что до твоей матушки, боюсь, она слишком сложный человек, чтобы воздействовать словом.

И в руку Гражины лег махонький флакончик.

- Добавь ей две капли в вечерний чай, и увидишь, она изменится…

Капли?

Маменьке?

- Не бойся, сестра, - мягко произнес тот, в кого она была влюблена.

Конечно.

Как иначе описать душевный трепет, который охватывал Гражину при мысли о нем? И конечно, ей бы думать о предназначении, но почему-то мысли сворачивались к тому, что матушка этакого жениха не одобрит. И пусть он прекрасен…

…несомненно прекрасен.

…а что Гражина ничего-то про него не знает, так ей и не надобно, достаточно, что она верит в чистоту его помыслов, и вообще у них единство душ наблюдается редкостное, а маменька все единство сведет ко всяким пошлостям, навроде чина, звания иль годового прибытку, без которого у ней и жених женихом не значился. Гражине-то чужого доходу не надобно.

У ней свой имеется.

От тятеньки доставшийся в виде бумаг ценных, с которых проценты идут. И еще имение, которое тоже приносит до пятисот злотней в год, а маменьке все-то мало…

…однако лить маменьке зелье непонятное страшно.

- Не бойся, - повторили ей. – Оно не причинит вреда. Это вода родника, ныне забытого, но некогда благословен был сей родник слезою Хельма, который знал, что близко его падение и опечалился. С тех пор воды этого родника обрели удивительнейшие свойства…

Он сжал ее пальцы.

- Они исцеляют души, и многие люди, которым довелось коснуться этой благодати, прозревали. Они осознавали, сколь тщетно, бессмысленно суетное их бытие…

Флакон был теплым.

Самую малость.

А еще… будто грязным? Нет, Гражина не чувствовала той жирной пыли, которой имели обыкновение зарастать старая посуда, но все ж… почему-то хотелось выкинуть эту благословенную воду и руки вымыть.

Обыкновенною.

- Я понимаю твои сомнения, сестра, - голос того, чьего имени Гражина так и не узнала, ибо дети Хольма должны таится даже от тех, кого по воле доброй нарекли родичами, звенел от напряжения. – Но это надо сделать для твоего счастья… для общего дела…

…четвертью часа позже Гражина вышла-таки из беседки. Она была непривычно задумчива, и в задумчивости этой не было ничего от девичьей мечтательности. Она шла медленно, будто не понимая, куда и зачем идет.

Не прошло и десяти минут, как беседку покинул молодой человек весьма примечательной наружности. Был он высок. Крепок. И, пожалуй, даже крепость эта телесная со временем грозила превратиться в обыкновенную полноту. О том человек знал и всячески боролся со своею страстью к сладкому и мучному. Впрочем, природа брала свое, и под округлым подбородком наметилась складка второго. На плечах появился жирок, придавая им некоторую пухлявость, да и животик, скрытый под канареечного колеру жилетом, нет-нет да показывался.

Волосы светлые он расчесывал на пробор, щедро сдабривая его воском. А на висках и закручивал на косточки, отчего волосы приобретали некоторую романтичную волнистость. Бачки он сбривал. От усов и редкой бородки тоже избавлялся со всею страстью, поскольку росла оная негусто и цвет имела рыжий, несерьезный. Брови светлые он подчернял и вовсе подумывал о том, чтобы перекраситься на брунета, поскольку в женских сердцах, покорением которых Антипка, прозванный в определенных кругах Кошелем, пробивался, роковые брунеты имели перед блондинами немалое преимущество.

Из сада молодой человек вышел через махонькую калитку, которая оставалась открытой благодаря тесному знакомству с дворником, коий хозяйку любил, но серебро и самогонку любил еще больше.

Антипка огляделся.

И сунув руки в карманы быстро зашагал прочь.

Ушел он, впрочем, недалеко. Свернул на Закопану улочку, а с нее – на Квяткову, и нырнул в узенький проулочек. Огляделся. И убедившись, что никого-то, кроме, разве что, хромого кобеля, прикорнувшего у забора, нет, ловко перемахнул через оградку, благо та была невысока. Он взбежал по ступеням и, ухватившись за медное кольцо, украшавшее литую бычью голову, трижды стукнул в дверь. Открыли сразу.

Порой Антипке казалось даже, что заказчик специально ждет, когда же он, Антипка, объявится. И даже представлял он себе, как тот сидит у замызганного окошка да целыми днями глядит… но мысли сии скоренько вылетели из Антипкиной головы.

В доме пахло аптекою.

И не той, приличной, где дух камфорного масла мешается с благородными травяными ароматами, нет, здесь кое-где пробивался и сладковатый опиумный дурман, и тлен, и еще чего похуже.

- Проходи, - буркнул заказчик. И Антипка, потоптавшись для виду на тряпке – та была грязней его сапог – прошел в гостиную.

Некогда та была по-своему роскошна. На потолке сохранилась лепнина, правда, заросла, что копотью, что желтоватым жиром, как и зеленые сурьмяные обои. Камин покрылся коростою сажи. Рассохся дорогой дубовый паркет, и ныне жалился на судьбу, скрипел при каждом шаге на разные голоса. Ковер и вовсе превратился в тряпку. Но не это пугало Антипку.

Чучела.

И ладно бы медведя. Медведей многие ставют с подносами, чтоб, значится, гости визитные карточки оставляли да и просто красоты ради. Но медведь – это одно, а навий волк, застывший в уголке, почти слившийся шкурой с обоями, - совсем даже другое. В самый первый раз Антипка этого волка сперва и не заметил. А после глаза стеклянные блеснули и… будь он послабей, и опозорился б перед хозяином.

…за волком притаился махонький выжляк.

…и пара птиц неизвестное породы присели на каминную полку. Были они отвратны, голошеи, клювасты, а еще гляделись удивительно живыми. Но лучше уж птицы, чем склянки. Эти стояли и на полке, и на ломберном столике, и на подоконнике, и попросту на полу. Маленькие и большие, одна и вовсе ведра на два, в этаких знающие люди самогонку выхаживаться ставят. Но хозяин самогоном не баловался. В склянках его, как одна прозрачных, заполненных мутноватою жидкостью, плавали уродцы. Был тут и волохатый младенчик, и другой, с волчьею головой, и еще один, с головою раздутой, что пузырь. Двухголовые и двухтелые. Семипалые.

Хвостатые…

Страх.

Антипка поспешно отвернулся к окну, которое было единственным светлым пятном в этоем жутком месте.

- Ну? – хозяин помахал рукой, но не сдержался, чихнул. – Кажется, я просил вас поумерить вашу страсть к душистым водам. От вас, знаете ли, воняет.

31
Перейти на страницу:
Мир литературы