Выбери любимый жанр

Наследники по прямой. Книга первая - Давыдов Вадим - Страница 23

Изменить размер шрифта:

— Да. Так что же Даша?

— Что Даша? Даша пишет стихи, поёт, как сивилла, танцует, рисует… Проще сказать, чего она не умеет, чем перечислить её таланты.

— И чего же она не умеет?

— Подчиняться. Максимализм и бескомпромиссность на таком уровне, — только попробуйте не соответствовать! Уничтожит презрением. Ужас, а не девочка.

— Это не ужас, Анна Ивановна, — Гурьев улыбнулся отчаянно. — Это просто прелесть, что такое.

— Не вздумайте, голубчик. Даже не смейте думать об этом, — Завадская выпрямилась на стуле. — Иначе…

— Не волнуйтесь, Анна Ивановна. Всё будет в цвет.

— Что? Как?

— Это такой московский жаргон, — пояснил Гурьев. — Означает, что я полностью осознаю всю серьёзность ситуации. Не переживайте понапрасну.

— Понапрасну не стану. А Вы не подайте повода.

— Нет. Не подам.

— Да-да, разумеется. Холостой столичный красавец с байронической грустью в глазах. Так я Вам и поверила. И откуда Вы только свалились на мою голову?!

— С неба, Анна Ивановна. С неба. А если я сказал, это значит — я сказал. Мы уже выяснили отношения.

— У вас есть кто-то? В Москве? — быстро спросила Завадская. — Она приедет?

— Трудный вопрос, — восково улыбнулся Гурьев. — Надежда — верная сестра, как говаривал наш классик Александр Сергеевич.

— Ну, хорошо, хорошо, голубчик, я не буду лезть, Вы уж простите. Я просто беспокоюсь!

А я-то как беспокоюсь, подумал Гурьев.

— Слово, Анна Ивановна.

— Хотя бы до следующего лета. Пожалуйста.

— Да что это Вы, в самом-то деле, — Гурьев приподнял правую бровь. — Она же ребёнок ещё!

— Ох, нет, — почти простонала Завадская, — ох, да нет же, голубчик, Яков Кириллыч, она совсем женщина! Вы думаете, я не понимаю ничего?!

— Так и я ведь понимаю — поверьте, ничуть не хуже.

— Ох, не знаю, не знаю!

— Я знаю. А что там за история с географией?

— Откуда Вам известно?! — подозрительно нахмурилась Завадская.

— Мы случайно выяснили, что в табеле у нашего сокровища сплошные пятёрки — кроме географии. И прозвучала сакраментальная фраза — это личное. Остальное не составляет труда продедуктировать.

— Я не хотела бы сейчас в это углубляться. Это… Ничего серьёзного. Ну, почти.

— Почти? — оводом впился Гурьев. — Ага, как интересно. Дальше, пожалуйста.

— Яков Кириллович, я не собираюсь Вам всё прямо сейчас рассказывать. Во-первых, совершенно не желаю портить настроение ни Вам, ни себе!

Гурьев опять повторил этот странный птичий жест — чуть наклонил набок голову. Что-то было в этом наклоне, — опасное. Опасное — не по отношению к ней, Завадской, но… Это опасное сияние уверенной силы окружало её собеседника, словно невидимый ореол. Завадской снова — в который раз — подумалось: не может же это всё на самом деле?! Она поплотнее закуталась в свой платок. А Гурьев проговорил, пряча под прищуром серебряные сполохи в глазах:

— Мне невозможно испортить настроение, дражайшая Анна Ивановна. Я вообще не человек настроения, потому что оно у меня давно и бесповоротно испорчено. Вероятнее всего, навсегда. И если бы я вздумал жить в соответствии с таковым, то не гонял бы тут у Вас чаи с бубликами, а находился совершенно в другом месте и абсолютно ином качестве. Так что покорнейше попрошу обрисовать драматургию. Можно штрихами.

— Язычок у Вас, — почти непроизвольно отодвигаясь к спинке своего кресла, проворчала Завадская.

— Ну да, Анна Ивановна. Ну да. Сгораю в пламени любопытства.

— Ну, хорошо, — Завадская длинно вздохнула и покосилась на Гурьева. — Сама не знаю, чем Вы так на меня действуете?!

Ох, я знаю, подумал Гурьев.

— А драматургия, как Вы изволили это назвать, следующая. Даша пользуется со стороны юношей повышенным вниманием. Пока им не приходится столкнуться с её… э-э-э… темпераментом и требованиями. Результатом является почти всегда уязвлённое самолюбие, а утешаются многие весьма одинаково, то есть похвальбой о мнимых подвигах.

— Всегда мнимых?

— Всегда, — отрезала Завадская. — Всегда. А некоторые коллеги… Э-э-э…

— Склонны Вашу точку зрения «э-э-э», — Гурьев покрутил пальцами в воздухе и улыбнулся. — Огласите, пожалуйста, весь список.

— Вам весело?!

— Неописуемо, — кивнул он.

— Почему?!

— Давненько не занимался такими смешными проблемами. Всё время руки в крови по локоть, знаете ли. С удовольствием примусь за это дело, засучив рукава и подоткнув обшлага чеховской шинели.

— Яков Кириллович, — Завадская покачала головой. — Вы всегда такой?

— Стараюсь.

— Сколько Вам лет?!

— А что, в бумагах не содержалось разве этих сведений?

— Просто поверить невозможно. Сто лет дала бы Вам запросто. Я Вас ощущаю как своего ровесника, а не…

— Ну, Вам я бы даже шестидесяти не дал, — чарующе улыбнулся Гурьев. — Так что сто лет — это гипербола, вероятно. Я просто мимикрирую замечательно. Итак, мы собирались перейти на личности.

— Танеч… Татьяна Савельевна Широкова, обществовед. Ну, у неё с Дашей чисто женское соперничество за умы и сердца старшеклассников, так что… Она молодая и очень интересная женщина, — Завадская снова опасливо покосилась на Гурьева. — Замужем, муж её — второй секретарь горкома комсомола. Детей нет, ну, и отношения там… Сложные, одним словом. А вот Трофим Лукич… С ним не так-то уж…

— Тоже молодой и интересный? — Гурьев продемонстрировал одну из своих улыбочек.

— Если бы, — на лбу Завадской прорезалось сразу несколько морщинок.

— С этого места поподробнее, пожалуйста, — прищурился Гурьев.

— Трофим Лукич — секретарь школьной партийной ячейки. Преподаёт мало. Географию. Дети его… Не любят.

— Да и Вы не очень.

— Яков Кириллыч, помилосердствуйте!

— Всё, всё, не буду. А что, существует какое-нибудь постановление Политбюро в связи с поведением Чердынцевой? Не припоминаю, извините.

— Вы просто несносны.

— Этим и интересен, — продолжая сидеть, Гурьев умудрился шутовски поклониться.

— Ну, конечно. Enfant terrible[27]. Как я сразу-то… Замечательное амплуа. Особенно на слабый пол действует!

— Вы удивительно, неподражаемо проницательны, Анна Ивановна, — притворно пригорюнился Гурьев. — Но Вы же понимаете, что это лишь тоненькая оболочка. А там, внутри, — ох и ах!

— Прекратите же, в самом деле, — Завадская устало провела рукой по лбу. — Не пытайтесь эту роль перед Трофимом Лукичом представлять. Во-первых, не поймёт, а во-вторых, не оценит и станет Вам учинять… несообразности.

— О. Вот так. Он и Даше учиняет? Несообразности?

— В некотором роде.

— Великолепно, — Гурьев на мгновение откинулся на стуле, затем подался вперёд, положил руки на стол, соединив кончики пальцев, больших и указательных, и просиял. — В высшей степени превосходно, должен заметить. Скучать не придётся. А это — главное, Анна Ивановна.

— Учтите, я не собираюсь Вам потакать.

— Да куда же Вы из колеи денетесь, — пожал плечами Гурьев.

— Яков Кириллыч. Вы… У меня даже слов нет. Вы кто, вообще?!

— Я тот, кто знает, чего хочет, и привык этого добиваться, — совершенно серьёзно сказал Гурьев. — И никто из принимавших мою сторону ещё никогда не пожалел о своём выборе. Никто и никогда, Анна Ивановна. — И опять улыбнулся: — Порекомендуйте мне домик где-нибудь на отшибе с пожилой и одинокой хозяйкой.

— Что?!?

— Да, и желательно покосившийся. С подслеповатыми окошками и так далее.

— Поближе к морю или подальше?

— А, всё равно, — Гурьев беспечно махнул рукой. — Основные требования я озвучил, а остальное — не так важно.

— А общежитие для молодых специалистов Вас…

— Я разве похож на специалиста? — искренне удивился Гурьев. — Или на молодого?

— Не слишком, — вздохнула Завадская. — И я вовсе не уверена, что мне это так уж сильно нравится. А сейчас Вы где остановились?

— В «Курортной».

— Это же сумасшедшие деньги! Вы в своём уме?!

вернуться

Ужасный ребёнок (франц .)