Однажды 31 декабря, или Тили-тили-тесто… (СИ) - Чайка София - Страница 2

У Паши — замечательные пальцы, чувствительные и красивые. Единственное, чего он никогда не делал, так это работу по дому. Берег руки так же тщательно, как свой инструмент. Белецкий обожал свою скрипку, но всегда мечтал о шедевре, если не о Страдивари, то хотя бы Фрамуса[1]. Он говорил об инструменте так, словно именно скрипка, а не Юля, была его любимой. Возможно, ей это не показалось.

— Не знаю, — Юля не лукавила. Она и сама не знала, что теперь чувствует к Белецкому. — Время покажет.

Едва Юля вытащила чемодан и захлопнула багажник, Надя махнула на прощание рукой и укатила по делам. Первым девушку встретил с детства знакомый запах свежеиспеченных булочек с сахарной помадкой, проникающий сквозь старую дверь. Она и сама всплакнула, когда мама крепко прижала ее к груди, причитая: «Девочка моя! Приехала!» Отец с улыбкой ждал своей очереди, чтобы как следует поприветствовать дочь. Но потом не выдержал и проворчал:

— Мать, хватит сырость разводить. Лучше покорми ребенка.

— Да, конечно. Бегу.

Валентина Николаевна еще раз коснулась дочери, словно не верила, что она здесь, рядом, и засеменила в кухню.

— Уже три раза чайник ставила, — сообщил Максим Максимович и обнял дочь, а затем слегка отодвинул, чтобы рассмотреть внимательнее. — И как дорога?

— Спокойная.

— Вот и славно. Погода не очень для полетов. Мы переживали, что твой рейс отменят.

— Я бы все равно нашла возможность приехать.

Перед каждым Новым годом Юля приезжала домой, чтобы отметить его с родителями. Лондонская хозяйка, которая не имела собственных детей, поддерживала девушку в этом стремлении. В ответ на сообщение Юли, что она в очередной раз собирается домой, баронесса чинно кивала и говорила: «Традиции — лучшее, что есть в семейной жизни. Если, конечно, не считать любовь и взаимное уважение». А затем вытаскивала из комода альбом со старыми фотографиями, садилась в кресло-качалку и долго листала страницы, лелея собственные воспоминания.

Отец взял чемодан и легко понес в комнату, которая до сих пор называлась «детской», отмахиваясь от предложения везти поклажу на колесиках. Юля порадовалась, что, несмотря на преклонный возраст, мужчина не утратил былую силу. Поставив чемодан у узкой кровати, Максим Максимович развел руками.

— Ну, что. Устраивайся. Сейчас чай будем пить. Или ты хочешь чего-то посущественнее? Мать борщ сообразила, пельменей налепила и еще чего-то там. В общем, еды на наделю хватит.

Кивнув в ответ на отказ от борща и пельменей, отец ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Юля огляделась. Ничего не изменилось. Даже любимая потертая лисичка с разными пуговицами вместо глаз сидела рядом с подушкой, украшенной кружевом, связанным крючком. Максим Максимович шутливо называл многочисленные салфетки, украшающие их квартиру, мещанством, но Валентина Николаевна упорно плела их, а еще шарфы, береты, безрукавки и перчатки, а потом раздаривала их на праздники. Одну из ее шалей с гордостью и удовольствием носила сама баронесса Элизабет.

Обойдя помещение по периметру, Юля остановилась у окна. Белый от неубранного снега двор с серыми пятнами деревьев и яркими — автомобиль смотрелся неухоженным, и чем-то напоминал бродячего пса. Однако, глядя на ржавые водосточные трубы, девушка чувствовала удовлетворение, смешанное с легкой грустинкой, которое ощущаешь, лишь возвращаясь в родные места после долгого отсутствия.

В этот момент из подъезда в буквальном смысле выкатились малыши и с громкими спорами, но довольно дружно стали лепить снеговика. Стоило им повязать на шею ассиметричному созданию цветастый платок и прилепить к боку метлу, снеговик стал напоминать дворничиху Прасковью — многолетнюю грозу здешних мальчишек и пьяниц. Вспомнив грузную женщину, Юля не сдержала смешок.

— Чайник вскипел. — Юля обернулась на звук маминого голоса. — Принести сюда, или посидим в кухне?

— В кухне, — обняв мать, которая едва доставала ей до плеча, Юля поцеловала ее в гладко причесанную макушку. — А елку уже украсили?

— Тебя ждали.

— Хорошо!

Именно так она себя и чувствовала.

После обеда нагрянула Надя. Вместе с ней в квартиру ворвался морозный воздух и своеобразный, характерный только для этой женщины шум. Казалось, от ее энергии даже воздух искрился электричеством.

— Отдохнула? — Юля не успела ответить, а Надя уже продолжила: — Собирайся. Едем в ресторан. Мне нужен свежий глаз.

— С корабля на бал?

— Не ной. У тебя было достаточно времени, чтобы выспаться. Или посетить салон красоты. Хотя, о чем это я? Ты, и салон красоты… А какая девчонка была! Что с тобой англичане сделали? Одомашнили до неприличия.

— Это не они, — возразила Юля. Имя Белецкого крутилось на языке, но она не стала произносить его при родителях. — Жизнь. Может, я завтра взгляну на все скопом? Ты за ночь еще что-нибудь придумаешь.

— Отговорки не принимаются. Тем более, такие неоригинальные.

— А какие годятся?

— Свидание с интересным мужчиной, к примеру.

— Я еще не успела познакомиться с кем-то новым.

Снимая с вешалки пуховик Юли, подруга подмигнула:

— Новое — это хорошо забытое старое.

— Иди, дочка. Развейся.

Валентина Николаевна тихонько подошла сзади. Погладила Юлю по спине.

— А как же вы с отцом?

— Мы подождем. Иди-иди. И слушайся Надю. Она — хорошая девочка.

— Кажется, в школе ты говорила совсем другое. Что-то типа: «С ней не соскучишься».

— Так я и не отказываюсь. С ней и сейчас не соскучишься, но тебе именно это и нужно. И возьми-ка лучше дубленочку. Я ее проветрила. Ты в ней на Снегурочку похожа.

Юля пригладила руками непослушные светлые кудри и покачала головой.

— Сговорились. Ладно. Сдаюсь.

Ресторан оказался небольшим, но очень уютным. Витиеватый стиль в интерьере подходил к названию «Франц». Круглые столики, на каждом из которых красовалась отдельная настольная лампа, скатерти до пола, стулья с изогнутыми спинками, стены с фотографиями начала века, пол, выложенный мозаикой — все выглядело гармонично, но не отвлекало внимание посетителей от главного — еды и беседы.

— Как тебе?

Услышав искренний интерес к ее мнению, Юля удивленно взглянула на подругу.

— Тебя это действительно волнует?

— Я же человек, в конце концов. Более того, женщина. И, конечно, меня волнуют такие вопросы. Правда, интересуюсь я не у каждого. Так, как?

— Мне нравится. Уютно. Только…

— Что?

— А танцы будут? Не вижу здесь подходящей площадки хотя бы для желающих потоптаться.

— А мы несколько столиков уберем — я договорилась — и в углу поместится небольшая группа музыкантов.

— Нашла кого-то? Это, наверное, дорого — живая музыка на заказ.

— Знакомые подсуетились. Сейчас один человек подойдет…

— Привет, Кудряшик.

Юля не верила собственным ушам. Знакомый голос с легкой хрипотцой вернул ее в прошлое. Тогда она была юной и очень счастливой, а рядом с ней всегда находилось двое самых симпатичных мужчин: любимый Паша и лучший друг Гарик. Игорь Гай.

Неожиданно девушка оказалась в крепких объятьях. Кто к кому бросился первым, осталось загадкой. Сильные руки подняли и завертели ее. Голова закружилась, но это еще сильнее развеселило Юлю. Ощущение легкости и непринужденности не покидало ее до тех пор, пока Гарик не отпустил ее.

Раньше он ни разу не позволял себе подобного.

Гай коротко чмокнул ее в губы, словно делал это с десяток раз на дню. А ведь случилось это впервые.

Что же изменилось?

Юля смотрела на друга во все глаза. Мир еще не перестал вертеться, но взгляд уже сфокусировался. Игорь изменился. Не слишком, но заметно. Возмужал, раздался в плечах, остриг длинные волосы. Но самые заметные метаморфозы произошли с лицом. Черты обозначились резче, нос стал более выразительным, а глаза — дымчато-серые, как и раньше, но… Какой странный взгляд.