Снежная сказка (СИ) - Дашковская Ариша - Страница 4

 На следующий день, как только сошла роса,  собрался Василь на жатву, и Парашка за ним увязалась.  Размахивала полевиком с молоком и узелком с пирогами, что Настя им на обед дала, да болтала без умолку, но увидев, что Василю не до ее пустых разговоров, замолчала. Задумчив был Василь. Парашка чувствовала в чем дело, но вопросов задавать не стала. Глупости болтать – одно, а в душу лезть человеку – совсем  другое. Помочь хотела ему девушка, да слов подобрать не могла. Что ни скажи, все не то будет.

Молоко да пироги оставила Парашка в тенечке в рощице, что близ поля росла, а сама,  поздоровавшись с жницами, подвязала сарафан, чтоб не мешался, открыв загорелые икры, взяла серп, да принялась жать. Ловил себя Василь на том, что нет-нет, да и взглянет, как Парашка управляется, как плавно ее руки движутся, как отдышавшись, пот со лба утирает, как при этом грудь ее колышется.

Как умаялись селяне, отдохнуть да пообедать в рощицу отправились. Сели Василь с Парашей под деревом на траву мягкую, развязала девушка узелок, потянулась рукой к пирогу да нечаянно с пальцами Василя соприкоснулась. Накрыл он ее ладонь своей. Зарделись щеки Парашки, затрепетали стыдливо ресницы, но руки не отняла она.

- Красивая ты, Прасковья! Как я раньше не замечал?

Удивился Василь, вроде на виду все время была соседская девчонка, росли вместе, да не видел какова она. Только сейчас разглядел, что в глазах, темных, как спелые сливы, сверкает озорной огонек, как вздернут носик ее задорно, как выбиваются непослушные каштановые кудри из-под платка. Не было бы неподалеку баб, укрывшихся, как и они, в роще от полуденного зноя, сорвал бы с  по-детски пухлых губ девушки поцелуй.

- Полно тебе, Василь. Я такая же, как все, не лучше и не хуже.

- Говорила мне мать, не там ищешь счастье, рядом оно.

- Дома твое счастье.

- Эх, - только рукой махнул Василь.

Вечером домой возвращались молча, шли рядом, иногда соприкасаясь плечами. И казалось Василю в эти мгновения, что Парашка ближе ему, чем жена. Открыться хотелось, рассказать, как горько ему бывает. Чувствовал, что поймет его Парашка, выслушает, не осудит. Да как-то это не по-людски, сор из избы выносить, да языком чесать.

Тепло от девушки исходило, а от жены веяло морозом.

Настасья встретила щами да хлебом свежим. Засуетилась, на стол накрыла. Парашку отужинать звала, да отказалась та, домой спешила.

Смотрел Василь долго на жену, а потом спросил:

- Как получилось, что тебе противен стал? Ответь, любила ли?

- Любила.

- А теперь?

- Не знаю.

Отставил он миску с щами горячими, отложил ломоть хлеба ароматного, не  поцеловав жену на ночь, на полати полез спать.

А Настенька прибрала со стола, да за кружево села, вот только не получалось плести, пелена слез мешала. Прилегла на лавку, да так и уснула, бедная.

А Василь после третьих петухов проснулся, увидел Настю спящую, будить не стал, накрыл ее полушубком, коснулся губами щеки ледяной. Рукоделие, что на полу лежало, поднял, да на стол положил. Взял с собой краюху хлеба и в поле отправился.

Настя поднялась только к Парашкиному приходу, размяла затекшие ноги и руки, приготовила каши пшеничной и отослала девушку с кашей в поле, чтоб Василь голодным не остался. Увидела Парашка Василя издали, крикнула, платком замахала.

- Зачем пришла? – спросил он.

- Каши принесла. Настя о тебе беспокоилась.

- Беспокоилась, значит, - невесело заключил он. - Домой иди. Серпа все равно нет лишнего.

- Так я снопы вязать буду.

В полдень укрылись они от зноя в роще березовой. Ложку Настасья только одну положила,  не думала, что Парашка в поле останется. Предложила девушка Василю первому есть. Но Василь по-другому решил. Зачерпнул ложкой каши, да к губам девичьим поднес. Распахнула удивленно глаза Парашка, приоткрыла рот, осторожно кашу с ложки взяла, да крупинка на губе нижней осталась. Усмехнулся Василь, пальцем по губе ее провел, вытирая, да будто невзначай тыльной стороной ладони щеку загорелую погладил.

Отломил парень кусочек хлеба и так же угостил ее, коснулись губы нежные его пальцев, хлеб принимая.

Так они и съели горшок каши да краюху хлеба.

На заре вечерней, наработавшись, в деревню возвращались. Соприкасались рукавами рубах своих, так близко друг к другу шли. Василь словно ненароком задел ее ладонь, да пальцы переплел со своими.

- Негоже так, - строго Парашка на него посмотрела, но руку не одернула.

- Негоже, -  согласился Василь и крепче сжал ее пальцы.

 В сумерках уже до околицы дошли. Только там руки и расцепили. Хоть темно да глаза чужие то, что не надобно показывать, и в темноте увидят. Во двор Парашка вместе с Василем вошла. Жучка радостно залаяла, хвостом завиляла, приласкала ее Парашка. Хотела девушка в избу заглянуть, спросить у Настасьи, чем помочь, прежде чем восвояси отправиться. Да увлек ее Василь в амбар, показать что-то захотел.

Повесил Василь серп на место, обернулся к Параше, а она смотрит на него вопросительно, ждет. Ничего не сказал Василь, подошел к ней, коснулся носом лба, втянул запах кожи. От нее пахло чем-то теплым, родным и близким, детством, домом, сказками, что у жарко растопленной печки  рассказывала бабушка. Он стянул с волос цветастый ситцевый платок,  и тут же дурманяще повеяло мятой и летним лугом. Василь ждал, что Парашка придя в себя, убежит, но она доверчиво прильнула к нему.

- Где ты раньше была, такая? – прошептал он.

Она подняла голову и взглянула на него. Глаза ее влажно блестели при свете ясного месяца. Приоткрытые губы манили. Искушение было слишком велико. Он не мог не попробовать их на вкус. Не простил бы себе, если б отказался. Да она и сама хотела, подавалась навстречу, запускала пальцы в его кудри, притягивала к себе. Сладкая, земная, настоящая.

За поцелуями и объятьями жаркими Василь не заметил сам, как они оказались на сеновале, лежащими на мягком сене.

- Не бойся, - выдохнул он. – Я тебя не обижу. Ничего дурного не сделаю.

Пальцы его развязывали ленты на ее рубахе, освобождая небольшую упругую грудь. Девушка ответила стоном, и Василь тут же заглушил его поцелуем. Она откликалась на каждое его прикосновение. Он чувствовал ее трепет, слышал, как сбивалось ее дыхание, как отчаянно колотилось ее сердечко.

- Я тоже хочу, чтобы тебе было хорошо. Научи меня как, - задыхаясь, прошептала она.

Василь поймал ее ладонь, поцеловал каждый пальчик, а потом переместил ее руку вниз. Другой рукой он ослабил тесемки на своих штанах. Парашка догадалась без подсказок, что нужно делать. Василь сдавленно застонал, когда почувствовал несмелые изучающие движения ее пальчиков.

Внезапно ее рука застыла. Василь непонимающе посмотрел на ее перекосившееся лицо. И тут же в тишину пронзил наполненный ужасом визг Парашки. Василь повернулся в ту сторону, куда смотрела девушка.

 Придерживаясь за столб, стояла его жена. В одной руке она держала свечу. Она выглядела бледнее обычного.  Распущенные белые волосы спадали по плечам. Черты ее лица, искаженные болью, в колеблющемся свете свечи выглядели жутко.

- Кровь, у нее кровь, кровь, кровь, - испуганно твердила Парашка.

И только потом Василь оторвал взгляд от лица и увидел на светлом, холщовом сарафане  внизу под животом огромное  кровавое пятно.

=6=

Новая судорога по лицу Насти пробежала, выронила она свечу, глаза закатила, пошатнулась. Вовремя подоспел Василь, не дал ей упасть, подхватил ее на руки, свечу ногой затушил. В дом понес жену Василь, а Парашка следом засеменила.

- Я к повитухе, а ты подготовкой займись, - бросил он на ходу испуганной девушке.

- А что делать-то? – растерянно спросила она, спешно завязывая ленты на рубахе да юбку поправляя.

- Мне почем знать, кто из нас баба? – гаркнул Василь, а потом, смягчившись, добавил: - Ты это, воды нагрей хотя бы.

Открыла Парашка дверь в избу перед Василем, а сама печь растапливать стала. Краем глаза следила она, как Василь осторожно уложил Настю на тюфяк соломенный,  видела, как дугой выгнулось тело роженицы, как пальцы в рогожку вцепились. Ни жива ни мертва Парашка, перекрестилась да молитву зашептала.