Расщепление ядра
(Рассказы и фельетоны) - Полищук Ян - Страница 9

Бухгалтер Расторгуев поднялся с места, тревожно почесал в затылке, о котором сослуживцы говорили, что он «на волоске от лысины», и начал:

— До сих пор перед вами стоял скромный бухгалтер материальной части, аккуратно плативший членские взносы. Сейчас перед вами стоит человек, который свил гнездо… Объясняю суть… В прошлом году у нас завязались финансовые отношения с Худфондом. Мы им перекинули с баланса на баланс две тонны творческого холста на сумму триста восемьдесят рублей пятьдесят три копейки… Звоню я однажды своему коллеге из Худфонда: «Борис Савельич! Наш нечуткий председатель месткома отказал мне в санатории. Не посодействуете ли вы собрату по арифмометру?»

Председатель месткома обидчиво пошевелил кустистыми бровями и сказал:

— Попрошу без намеков, товарищ Расторгуев. Я же вам говорил, что лимиты кончились.

— Может быть, — продолжал Расторгуев, — может быть, лимиты кончились, но зато началось мое падение. Так вот. Звонит мне месяц назад худфондовский бухгалтер и говорит: «Пакуйте саквояж, Николай Палыч! Раздобыл вам путевку в Дом творчества. Не дом, а торт „Сюрприз“!» Прибыл я на место действия — не обманул коллега: благорастворение воздуха, куда ни глянь — одни пейзажи и натюрморты… На аллейках гипсовые купидончики в пионерских галстуках… В беседках сидят творческие работники в бухарских пижамах и дамы в соломенных шляпах без дна, нимбах, по-ихнему…

— Не уводите! — строго сказал председатель месткома. — Ближе к существу.

— Не увожу, — кротко ответил Расторгуев. — В моем деле каждый мазок создает этот самый… колорит… Так вот. Отдыхаю день, блаженствую неделю, телосложением начал округляться. Вдруг прибегает замдиректора по хозяйственно-творческой части: «Сходите на склад, товарищ Расторгуев. Возьмите под расписку инвентарь — мольберт, кисти и краски. Комиссия прибывает. По чьей-то клеветнической жалобе проверка будет соответствия. Так вы сядьте вон на холмике и пишите морской пейзаж». Я, откровенно говоря, больше к контокоррентным книгам привычен. Но не подводить же благодетелей! Смотрю, вся наша колония побросала преферанс и на берегу уселась. В воздухе только и слышно: «Ах, какие ракурсы!.. Светотени, светотени-то — сплошной Айвазовский!» Добралась комиссия и до меня. Авторитетная такая троица. Один — вроде бильярдного шара в очках. Другой — с пиратской бородищей. А у третьего — палка с набалдашником, будто монумент с острова Пасхи. Видать, лауреаты… Взглянули на мой мольберт, помолчали. Тот, который с острова Пасхи, ткнул палкой: «Что это вы изобразили?» Я пожал плечами: «Натюрморт всякий. И опять же морской пейзаж». Бильярдный шар говорит: «Заграницей бывали?» Я отвечаю: «В прошлом году вокруг Европы путешествовал». Пират поинтересовался: «С итальянской системой знакомы?» Я честно признался: «А как же?! И с простой, и с двойной. В нашем деле без этого нельзя». Комиссия потопталась немного и ушла. А я решил посмотреть, что настоящие художники натворили. Подошел к одному — море у него на кляксу похоже… Посмотрел у другого — вместо лодки таракан разрисован. Оригинальничают, черт подери! Мало их, видать, критикуют… В полночь прибегает ко мне замдиректора, за голову держится: «Комиссия велела посторонних из дома проводить, а о вас, как носителе чуждой морали и проповеднике абстракционизма, поставить вопрос!» Ну вот, я и отбыл домой досрочно. А вместе со мной почему-то на поезд грузилась половина курортников…

— Какие будут мнения? — спросил председатель.

— Сколько у товарища Расторгуева осталось дней, не охваченных отдыхом?

— Две недели, ровно половина срока.

— Есть предложение. Выдать срочно Н. П. Расторгуеву путевку в нормальный дом отдыха.

— Так ведь я же говорил, — взмолился председатель месткома. — Лимитов же нет!

— Надо изыскать. Учтите. Наша бухгалтерия наладила отношения с Музфондом. Нотную бумагу тем надобно, что ли?.. А Расторгуев, кажется, никогда к роялю не подходил. Нельзя, товарищи, рисковать!

— Нельзя, — согласился председатель. — Ну, а как же заявление? Отвечать же надо. Решение выносить.

— Вот и напишите им: «Меры приняты… Дали по рукам… Оторвали от среды…»

КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ

Замечено, что большинство договорных связей между организациями и отдельными авторами завязывается при помощи телефона. По-видимому, это объясняется похвальным желанием быть на уровне современной техники. Войди в обиход видеотелефон или карманный радиотелеграф, наверняка творческие переговоры велись бы на более высокой технической ступени.

…В полночь в квартире Берендеева заверещал телефон. Не подозревая ничего худого, Берендеев расслабленно взялся за трубку. Вкрадчивое контральто проворковало:

— Это говорят с телевидения.

Берендеев вздрогнул.

— Не вешайте трубку! Ради бога, не вешайте трубку!.. Я знаю, что вы недооцениваете ведущую роль телевидения в области просвещения широких зрительских масс. Я знаю, что вы объезжаете нашу студию на трамвае… Но учтите. Мы перестраиваемся. Инстанции отменены, и теперь даже маститые авторы идут к нам гурьбой…

Берендеев был стреляным воробьем. К его творческим услугам охотно прибегали и бойкие конферансье, и величавые мастера художественного слова, и бесцеремонные коверные клоуны. Любой социальный заказ для эстрады или театра миниатюр он выполнял с присущим ему тактом и эрудицией. А однажды даже выступил с собственной киномикрометражкой. Однако маститым он себя не считал. Но какой исправно платящий взносы член групкома драматургов будет опровергать этот титул?

Берендеев промолчал. Это его и погубило.

Контральто продолжало завораживающе ворковать:

— Вся редакция припадает к вашим стопам. Ну, отобразите! Ну, создайте! Хотя бы короткую сцену. Ну вот с полмизинца… Или инсценируйте какого-нибудь классика, а? Мы теперь боремся за пропаганду высоких образцов. Пройдет пулей. Космической ракетой. Учтите, телевидение перестраивается.

— Ладно, — согласился Берендеев, — продаю свою бессмертную душу.

Приятель, с которым Берендеев поделился своими планами, сардонически рассмеялся:

— А ты когда-нибудь видел пожар в птичнике во время наводнения? Не видел? Ну тогда иди, иди на студию… А меня туда и гонорарным калачом не заманишь.

— Консервативная ты личность, — пытался обороняться Берендеев. — За телевидением будущее. За телевидением перспективы… И потом для меня это новая область познания.

— А разве недостаточно тебе подсобных материалов: ругательных рецензий, пародий, фельетонов?

— Достаточно. Но они отображают, так сказать, внешнюю сторону вопроса, так сказать, видимый результат. А мне хочется взглянуть, так сказать, изнутри. Как это делается… Минуточку! Вот, кстати, и тема… «Как это делается». По Чапеку. Типичный классик. А нам надо бороться за пропаганду высоких образцов…

Приятель безнадежно махнул рукой и испарился.

Переступив порог телередакции, Берендеев изумился. Вопреки пророчеству приятеля он встретил здесь почти могильную тишину. За столами, заваленными папками, сидели задумчивые девы в аспирантских очках. Завидев автора, они смахнули забракованные рукописи и кинулись к Берендееву на шею.

— Наконец-то! — вскричали задумчивые девы, не размыкая железных объятий. — А мы уже истомились. Истосковались мы уже. Вся редакция не спала целую неделю, ожидая вашего визита. Немедленно обсуждать! Срочно редактировать! Экстренно сдавать в производство!

Берендеева усадили в самое мягкое кресло, какое можно было отыскать на студии. Его прикатили из кабинета главного редактора, пребывавшего в очередной туристской поездке. Задумчивые девы уселись в кружок. Берендеев водрузил на нос очки, раскрыл подарочную папку и начал:

— Значит, так. На экране появляется титр: «Как это делается. По Карелу Чапеку. Автор сценария — Н. Берендеев». Затем, после легкого вальса, начинается действие. Бедная заснеженная мансарда. Писатель Ян Дуган нянчит малолетнего сына. Эта идиллия нарушена резким стуком в дверь. «„Войдите!“ — говорит писатель, хватаясь за сердце. Входит почтальон…»