Король (ЛП) - Райз Тиффани - Страница 8

Кингсли попытался улыбнуться Сорену, но не смог. Пока нет.

- Целомудрие. - Кингсли произнес слово, словно проклятие. Это и было проклятие. - Я думал, ты садист. Когда ты стал мазохистом?

- Это риторический вопрос, или ты хочешь узнать точную дату моего помазания? Я священник. Как только ты твердо убежден в существовании Бога, не такой и большой шаг попросить у него работу.

Кингсли встал и подошел к окну. Снаружи просыпался и оживал Манхэттен. На Риверсайд-драйв он соседствовал с генеральными директорами, лауреатами Нобелевской премии и богатыми наследниками. Это были мужчины и женщины, владевшие городом. И все же единственный человек во всем районе, который что-то значил для него, сидел на софе в музыкальной комнате и не имел ни гроша за душой. Однажды у Сорена был цент. Несколько миллиардов центов. И он отдал все до последнего Кингу.

- Почему ты здесь? - Кингсли наконец задал вопрос этого вечера.

- Ты можешь пожалеть о том, что спросил об этом.

- Я уже сожалею. Полагаю, это больше, чем дружеское воссоединение? И думаю, ты здесь не для продолжения того, на чем мы остановились?

- А ты бы хотел?

- Да, - ответил Кингсли без колебаний. Казалось, Сорен не ожидал такого ответа.

- Кинг... - Сорен встал и подошел к нему у окна. Рассвет поднимался над Манхэттеном. Если бы рассвет знал, что делает, то уехал бы из города на ближайшем автобусе.

- Не произноси мое имя так, будто я ребенок, который сказал глупость. Я хочу тебя. Еще. Всегда.

- Я думал, ты будешь меня ненавидеть.

- Я ненавидел. И ненавижу. Но я не... Как я могу по-настоящему ненавидеть человека, который меня знает? - Кингсли изучал лицо Сорена периферическим зрением и до боли желал прикоснуться к нему, к его губам. Даже колоратка не могла сдержать его желание. Даже вся боль и годы не могли сдержать.

- Помнишь ту ночь, когда мы были в хижине, и...

- Я помню все наши ночи, - прошептал Кингсли.

Сорен закрыл глаза, словно Кингсли его ранил. Кинг надеялся на это.

- В ту ночь мы говорил о других. Мы гадали, есть ли где-нибудь еще такие, как мы.

- Я помню, - ответил Кингсли. Как только Сорен оживил воспоминание, Кингсли снова был подростком. Он лежал на спине, на раскладушке, обнаженный под простынями на животе. Сорен лежал рядом с ним. Кингсли ощущал тепло кожи Сорена на своей коже. Не важно, сколько раз они прикасались друг к другу, его всегда удивляло, насколько горячим был Сорен. Он думал, его кожа была холодной, холодной как его сердце. Бедра Кингсли пылали. Сорен порол его кожаным ремнем, они занимались любовью на раскладушке. Он знал, что это подростковая романтическая глупость, считать такой секс «занятием любовью», но ему необходимо было верить, что так и было, для них обоих. Ему необходимо было верить, что это был больше, чем просто трах.

- Помнишь, что ты сказал мне? - спросил Сорен. - Ты сказал, что найдешь всех нам подобных и положишь их к моим ногам.

- И ты сказал, что тебе не нужны сотни. Кроме... - Кингсли поднял обе руки, словно возрождал воспоминание между ладонями глядя между ними на воображаемый стеклянный шар. - Одной девушки.

- «Девушка, это было бы неплохо», - сказал я.

Кингсли рассмеялся: - Мы застряли в школе для мальчиков. «Девушка, это было бы неплохо» должно быть, наибольшее преуменьшение того, как сильно мы хотели трахнуть девушку для разнообразия.

- Я не хотел, чтобы ты думал, что мне тебя недостаточно. Ты знаешь, я...

- Знаю, - прервал Кингсли.

Кингсли знал, что Сорен, не как он. Для Кингсли, секс был сексом, и он занимался им, когда хотел и с кем хотел. Мужчина или женщина, или кто-либо между ними был - лишь вопросом творческого подхода. Сорен однажды рассказал ему, что считает себя натуралом, а Кингсли был единственным исключением из правила.

- Та девушка, о которой мы мечтали - я хотел черные волосы и зеленые глаза. А ты хотел зеленые волосы и черные глаза? Предполагаю, ты говорил о черной радужке, а не то, что ты планировал бить ее по лицу.

- Я не такой уж и садист. - Сорен улыбнулся, и мир превратился в утро от силы этой улыбки. Видел ли Кингсли когда-нибудь такую же улыбку? - Она будет необузданнее, чем мы с тобой вместе взятые.

- У нас были прекрасные мечты, не так ли? Но такая девушка? Неосуществимая мечта.

Кингсли однажды мечтал, что он и Сорен вместе проведут жизнь. Будут путешествовать по миру, посмотрят его весь, будут просыпаться вместе, засыпать вместе и трахаться на каждом континенте.

- Нет ничего невозможного, - ответил Сорен.

- Что ты имеешь в виду?

Сорен отвел глаза от солнца и посмотрел прямо на Кингсли.

- Кинг, - начал он и замолчал. Какими бы ни были следующие слова, Кингсли был уверен, что его мир уже никогда не будет прежним, как только они будут произнесены.

- Что?

- Я ее нашел.

Глава 5

Поначалу Кингсли не мог вымолвить и слова. Да и что тут можно было сказать? Что сказать другому разумному человеку, который внезапно смотрит на тебя и говорит, что видел единорога на обочине или встретился со святым Петром на прогулке?

- Ты ее нашел. Ты уверен?

- Никогда в жизни я еще не был так уверен. Включая мое призвание стать священником. Это она. Черные волосы и зеленые глаза. Зеленые волосы и черные глаза.

- Это невозможно.

- Ее глаза меняют цвет при свете. От зеленого до черного и обратно. Когда я впервые увидел ее, на ее черных волосах были зеленые пряди. Она дикая и сквернословит, и сказала мне, что я идиот. Она не только сказала это мне, это была первая ее фраза, произнесенная в мой адрес.

- Безумная, верно?

- Я бы применил слово дикая.

- Дикая. Значит, дикая кошка. С когтями?

- Острыми. И острый ум. Очень смышленая. Хитрая. Быстрая и сообразительная. Почти бесстрашная.

- Мой типаж. Где ты с ней познакомился?

- Меня отправили пастором в небольшой приход в городе под название Уэйкфилд, в Коннектикуте. Она в моем приходе. Я узнал ее в ту же секунду, как увидел. Ты бы тоже узнал.

- Какая она?

- Опасная. Она даже не понимает, насколько.

- Насколько опасная?

- Она... - Сорен остановился и рассмеялся. - Она заставила меня пообещать ей кое-что.

- Заставила тебя? Никто не может заставить тебя делать что-либо.

- Она смогла. Мне нужно было заставить ее согласиться на кое-что, и вместо того, чтобы испугаться, что сделал бы любой другой человек, которого я пытался терроризировать, она отказалась принимать мои условия. Если только...

- Только что?

- Я пообещал нарушить свои обеты с ней.

- Вот как? Какие обеты? Бедности? Послушания? Она заставит тебя покупать дорогие вещи и сказать папе трахнуть самого себя?

- Она хочет, чтобы мы стали любовниками.

- А ты?

- Пока нет.

- Пока нет? - повторил Кингсли. - Значит, ты планируешь это?

- Она заставила меня пообещать.

- Так почему же ты этого не сделал? - спросил Кингсли. Он старался, чтобы его голос был легким, беззаботным и веселым. Но за всю его жизнь у него не было более серьезного разговора. Если эта девушка была реальной, если она была той, о которой он и Сорен мечтали, и Сорен нашел ее, это кое-что значило. А что значило, он не знал. Но что-то. Что-то, что пугало его и одновременно возбуждало.

- Потому что, - ответил Сорен. - Я священник. А она девственница.

- Опасная девственница? Не думал, что такие существуют.

- Ты поверишь, когда встретишь ее. Но это не все, что ты должен о ней знать.

- Что еще?

- Ей пятнадцать.

Кингсли резко вдохнул.

- Пятнадцать. Ты свихнулся? Ты знаешь, что делают со священниками, которые...

- Вот почему я этого не сделал. Как бы мне этого ни хотелось.

- Красивая, верно?

- Кингсли, ты даже не представляешь...

Кинг услышал чистое желание в голосе Сорена. Он не слышал такого с последней ночи, которую они провели вместе.