На баррикаде
(Рассказ) - Гаврилов Петр Павлович - Страница 1

Колька Клюев, десятилетний курносый и веснушчатый мальчик, выбежал за ворота своего дома и остановился как вкопанный.

По Лаврову переулку мчались сани. Но в оглоблях были не лошади, а люди, и они гнали сани наподлёт, как рысаки. Снег весело взвизгивал под железными полозьями саней, словно и он торопился куда-то.

Белокурый парень с длинной шеей, замотанной красным шарфом, — товарищи звали его Константин — крикнул Кольке, блеснув белыми зубами:

— А ну садись, прокатим!

Колька неуверенно шмыгнул носом, однако припустился за санями — искушение было слишком велико. Он хотел было уже взобраться на задок саней, да вспомнил про злых извозчиков с их хлёсткими кнутами и крикнул с опаской:

— Врёшь, кнутом стеганёшь!

— Нету! — обернулся на бегу Константин. — Теперь кнуты по всей России отменяются. Шабаш!

Он ещё что-то сказал, но Колька не расслышал. Остальные засмеялись.

«Ну и неправда! — сидя уже в санях, убеждал себя Колька. — Как же: извозчикам, да без кнута? Тогда бы все задаром так и катали взад-вперёд».

Сани дёрнулись и помчались ещё быстрей. Колька подполз к передку и встал на ноги.

Ох, и хорошо же было лететь во весь дух, стоя, как заправский извозчик!

И верно, кнутом не стегали. Кольке стало весело. Подражая бородатым извозчикам, он прикрикнул солидным баском:

— Эх вы, залётныи-и! Шевели копыта-ми-и-и!

Парни засмеялись, а Константин подпрыгнул в оглоблях и, словно конь копытом, шутя ударил соседа сапогом.

^{Ох, и хорошо же было лететь во весь дух!..}

«И чего это сегодня народ такой весёлый?» — думал Колька, удивлённо оглядываясь по сторонам.

Да и было чему удивляться!

Лавров переулок и на самом деле вёл себя сегодня как-то шиворот-навыворот. Несмотря на ранний час хмурого декабрьского утра, переулок был полон людьми.

И все эти люди как будто посходили с ума. Двое рабочих, свалив один уличный фонарь наземь, подбежали к другому и, словно дровосеки, дружно и весело начали тюкать по нему топорами. Щепки так и летели в разные стороны. Другие рабочие тащили тяжёлые доски. Ещё какие-то дядьки выкатывали из склада купца Трофимова дубовые брёвна, ногами толкали перед собой бочки…

И делалось это всеми как будто наперегонки и даже с удовольствием.

Безмолвный, смотрел Колька с высоких саней на такие небывалые дела.

Соскочить, что ли, с саней да хватить каменюгой по забору Трофимова? Небось Колька не забыл, как больно купец трепал его за уши каждый раз, как только ловил с украденными щепками. А печку-то дома чем топить, ну? Дров мамке на что покупать?

А сани меж тем мчались быстрей и дальше — к новым чудесам.

Закинув верёвки за шею черного с золотом двуглавого орла над вывеской казённой винной лавки, человек пять рабочих тянули орла вниз вместе с вывеской, подбадривая себя выкриками:

— Е-е-щё раз! Да-авай, раз!

Колька знал, что этот деревянный черный орёл был вроде как царским знаком. А теперь что же это они с тем орлом делают, ух ты-и!

Две головы орла со змеиными красными языками в пастях с треском отломились. Трухлявые куски дерева посыпались вниз, дымя древесной пылью. Все, кто тянул верёвки, попадали на мостовую, смешно толкая друг друга.

Тут уж и Колька не выдержал. Засунув в рот два пальца, он засвистел по всем правилам, с переливами, на весь переулок.

Сани сразу остановились. Потеряв равновесие, Колька шлёпнулся в сани, задрав вверх ноги в больших драных валенках.

Когда он, сконфуженный, поднялся на ноги, на него глазели какие-то рабочие и смеялись. Один из них, с короткой черной бородой, в желтом полушубке, туго затянутом ремнём, снял мохнатую папаху и шутя поклонился Кольке:

— Слезай, кум, приехали!

Дальше в самом деле ехать было некуда. Пришлось Кольке слезать.

Всё, что люди ломали в Лавровом переулке, они стаскивали сюда и сваливали, как показалось Кольке, в одну беспорядочную груду. И сани, на которых так весело ехал Колька, повалили набок и поставили на попа. На самом верху этой груды какая-то тётенька в круглой черной меховой шапочке прикрепила палку с красной материей.

— Ты что тут делаешь, пострелёнок? — улыбаясь, крикнула она Кольке. — А мать небось ищет? Беги домой сейчас же!

— Не трожь его, Настюша, — засмеялся чернобородый Степан. — Пускай учится…

Колька не счёл необходимым отвечать тётеньке. Подумав, он спросил у Степана, кивнув головой на груду бочек, саней, досок и железных решёток:

— Это зачем вы?

Поправив у пояса большой пистолет, чернобородый, точно большому, ответил Кольке:

— Баррикада это. Видишь?

— Стало быть, вижу, раз не слепой. А зачем?

— А тебя как звать-величать? — вопросом на вопрос отозвался Степан.

— Колька… Клюев.

Степан сильными руками поднял Кольку с земли, заглянул ему в глаза, опять опустил на землю и сказал, уже не смеясь:

— А затем, чтоб царя-кровопийцу и всяких богачей долой, да чтоб у тебя, Колька Клюев, валенки были не дырявые, да на каждый день горшок мясных щей на столе, да чтоб ты не шнырял по улице, а учился в школе…

— Товарищ Степан! Идут! Вон они! — закричали вдруг с конца переулка.

Раздался резкий свист, повторенный дважды.

Степан сделал страшное лицо, захлопал по полушубку варежками, как петух крыльями, и крикнул Кольке:

— А ну, марш домой! Живо у меня!

Вооружённые рабочие-дружинники сбегались за баррикаду.

Колька хотел было дать стрекача, но вдруг в переулке что-то страшно треснуло. С перепугу Колька присел на корточки. Потом, сам не зная зачем, пролез через бочку без дна и забился в фанерный ящик из-под печенья. Пахло в ящике сладко и вкусно…

Наверху послышались какие-то странные звуки, как будто там отмыкали железные запоры, — это дружинники заряжали карабины и пистолеты.

— Товарищи! — строго сказал Степан. — Нам сейчас придётся схватиться с солдатами Семёновского полка. Гляди, значит, в оба. Напрасно не стреляй. Патроны береги! Подпусти ближе, тогда и бей на выбор! Слушай мою команду! Гото-о-всь!

И Кольке показалось, что над его головой начали щёлкать кнутами. Семёновцы открыли огонь, и сражение в Лавровом переулке началось.

Дав один залп по баррикаде, солдаты смело двинулись вперёд. Они рассчитывали на то, что рабочие, испуганные первым залпом, сразу струсят и не окажут серьёзного сопротивления. Однако баррикада сердито окуталась дымом выстрелов из пистолетов и ружей. Тогда семёновцы пошли осторожней, прячась в воротах и ловко стреляя оттуда.

Теперь выстрелы трещали не переставая. Меткая пуля Степана свалила неосторожного солдата.

На баррикаде закричали «ура». Молодой дружинник подбросил в воздух шапку. Шапка упала на баррикаду. Парень приподнялся, и его голова стала хорошо видна солдатам.

— Прячь башку! — крикнул Степан.

Но было уже поздно.

Грянули солдатские выстрелы. Парень ткнулся головой в свой карабин. Потом он скатился с баррикады на мостовую и замер на снегу, широко раскинув руки, словно притомился стрелять и захотел отдохнуть.

С тоскливым криком Настюша бросилась к убитому. Упав перед ним на колени, она гладила его мягкие волосы, содрогаясь от рыданий. Всё было напрасно…

Тогда, прежде чем кто-либо успел удержать её, Настюша быстро и ловко взобралась на баррикаду.

^{Настюша быстро и ловко взобралась на баррикаду.}