Бераника. Медвежье счастье (СИ) - Дэвлин Джейд - Страница 1

11 мая 2001 г. Ближнее Подмосковье

— Баб Ника! Баба Ни-ика! Да баба Ника же!!!

— Ну чего орешь-то? — статная, высокая, жилистая и еще очень крепкая старуха с повязанными короной вокруг головы седыми косами вышла из теплицы и бросила недовольный взгляд на соседскую дочку, которая колотилась в огородную калитку позади участка и во весь голос звала хозяйку.

— Баб Ника! — с укором и возмущением выпалила загорелая голенастая девчонка. — Баб Ника, вы опять забыли за телефон заплатить?

— Да ничего я не забыла, ишь, забывчивую нашла, — Вероника Андреевна быстро ополоснула руки под уличным рукомойником и, вытирая их чистым и отглаженным льняным полотенцем, поинтересовалась: — Так чего блажила? Или позвонить надо? Ваш не работает? Не колотись в калитку-то, там вон петля между досками, руку протяни, дерни за веревочку, дверь и откроется.

— Да некогда! — девчонка сердито сдула соломенную прядку со лба. — Бегите в дом, баб Ника, там ваши звонят и дозвониться не могут! Никуша в больницу попала… что-то серьезное.

— Так чего ты мне голову морочишь столько времени! — всплеснула руками старуха. — Сразу и говорила бы!

Возмущенного и обиженного фырканья она уже не услышала — подхватилась и совсем молодой еще, шустрой рысцой направилась через просторный двор к дому.

Через два часа такси остановилось в районе Якиманки, и выбравшаяся с заднего сиденья Вероника Андреевна быстро пошла к приемному отделению Морозовской детской городской больницы.

Там она долго не задержалась, и, хотя время приема посетителей еще не наступило, решительную и сумрачную старуху с тяжелым взглядом почти без препирательств пропустили в неврологическое отделение. Сначала к главврачу, а потом и к праправнучке. Медсестра проводила ее до нужного коридора, указала на дверь возле окна и ушла.

Баба Ника на секунду приостановилась, прикрыла глаза и постаралась перевести дух. Потом вынула из сумки белоснежный платок с промереженными уголками и вытерла лицо. Мельком глянула на свое отражение в стеклянной двери, сердито сдвинула брови.

«Чего встала, старая? От твоей трусости дело не поправится. Взяла и пошла!»

В коридоре было пусто, двери палат плотно закрыты, и только та самая, последняя в ряду, возле окна, немного отошла от косяка. Вероника Андреевна подошла и невольно прислушалась.

Разговор велся на повышенных тонах. Мужской голос с неприятными истерическими нотками заполнял палату, почти заглушая невнятные тихие всхлипывания.

— Не говори глупостей, ты совсем дура?! Ты хоть понимаешь, что это за диагноз?! Это уже не ребенок, это все равно что труп! Заткнись! У нас ипотека и кредит на машину, забыла? Если ты сейчас не выйдешь из декрета в свой банк, а начнешь еще и мои деньги на содержание безнадежной инвалидки тратить, мы в долгах как в шелках запутаемся, понимаешь ты это куриным своим мозгом, нет?! Я сказал, подпишешь отказ, и пусть забирают в интернат, в детдом для уродов, куда там такое принимают… ЗАТКНИСЬ! Ты понимаешь, что такое — эта болезнь?! Это приговор с отсрочкой — медленная казнь! Забеременеешь и родишь нового! Но чтоб все анализы сдала заранее, поняла, тварь порченая?! Что «нет»?! Что «нет»?! Я сказал, подпишешь! А попробуешь дернуться — я тебя сам выкину на улицу, идиотку, вместе с твоим отродьем, подыхайте под забором!

Из палаты вдруг раздался звук пощечины и чуть более громкий вскрик, перешедший в рыдание, и Вероника Андреевна почувствовала, как этот звук словно по волшебству разбил ледяное оцепенение, которое охватило ее возле этой аккуратно покрашенной в белый цвет двери с вставкой из рифленого стекла.

Огненным валом по враз ослабевшему телу прокатилась ярость, выжигая противную дрожь. И уже в следующую секунду жилистая старуха как щенка за шкирку подняла и отбросила к стене хлипковатого «менеджера» в модных очках без оправы и дорогом офисном костюме.

Только мельком глянув на правнучку, испуганно сжавшуюся у кроватки с ребенком, Вероника Андреевна перевела тяжелый взгляд на зятя. Узкая в кости, жилистая, все еще не по возрасту сильная старуха легко удерживала ошалевшего от такого напора мужчину у стены, а когда он встретился с ней глазами, ругательства застряли у него в горле и вместо возмущенного вопля из него вырвался слабый сип.

— Слушай меня, слизняк, — тихо сказала старая женщина, а у ее недобровольного собеседника отчего-то холодок побежал вдоль спины. — Сейчас ты выйдешь отсюда и навсегда забудешь, как зовут мою правнучку. Ипотека эта ваша на ее имя оформлена, как и кредит на машину. А потому собирай манатки, и чтобы духу твоего не было. Молчи!

Баба Ника легко, как куклу, встряхнула дернувшегося и попытавшегося что-то вякнуть мужчину.

— Только попробуй, тля поганая, лапы свои протянуть к моей правнучке и ребенку. Только попробуй им еще хоть каплю беспокойства доставить, — ледяной взгляд буквально пригвоздил бывшего уже зятя к свежей штукатурке. — Раздавлю как таракана. И никакая милиция тебя не защитит. А посадят за убийство — так и не жалко, я на этом свете почти сто лет прожила и ничего уже не боюсь! Сейчас выйдешь отсюда, погань двубортная, и пойдешь в ЗАГС. Заявление на развод подашь. Без материальных претензий. И отказ от отцовства. Если, конечно, жить еще хочешь… Пшел!

Увесистый пинок придал недавнему родственнику скорости, и он едва не открыл дверь собственной головой. В последний момент успел руки вперед выставить, вылетел из палаты как пробка. И припустил по коридору, не оглядываясь.

Проклятая бабка напугала его едва не до мокрых штанов. В бледно-голубых, выцветших от возраста глазах он ясно увидел — не врет. У этой падлы, которой уже лет двадцать на кладбище прогулы ставят, хватит и сил, и решимости. Сядет за убийство, старая гадина, и бровью не шевельнет. Да к черту эту проклятую семейку! К черту! Пусть сами с инвалидом возятся, а квартира и машина… недостроенная однушка у черта на рогах и паршивая девятка с пробегом — невелика потеря! Он своей зарплаты и не вкладывал, на отдельном счету держал… Просчиталась бабка, у него там денег достаточно, чтобы он не захотел их при разводе делить. И зарплата хорошая, белая. А алиментов эти идиоты теперь точно не потребуют. Ну и кобыла с воза…

Под эти успокаивающие и восстанавливающие треснувшую самооценку мысли молодой менеджер среднего звена навсегда покинул Морозовскую больницу, даже самому себе не признаваясь, что смертельный ужас, глянувший на него из льдистых старческих глаз, теперь надолго останется его тайным кошмаром.

— Тш-ш-ш, моя донюшка… поплачь, детка, поплачь. И слава богу, что никчемук этот, простигоспади, сейчас нутро свое гнилое показал, а не когда поздно стало… а сейчас не поздно, ну что ты, маленькая. Все хорошо будет! Разве бабушка тебя когда обманывала? Я у главврача все о диагнозе Никушином узнала и про будущее поговорила. Есть уже лечение, а что за границей и очень дорого — не беда. Сегодня же позвоню Адам Израиличу, он давно дом купить хотел. И квартиру московскую мою продадим. Мне на старости и комната в коммуналке сгодится, зато денег хватит. А что дом? Что прадед? Всю жизнь строили? Я раньше ни за какие деньги не хотела продавать? То раньше было. И прадед твой, если бы жив был, на месте б слизня этого очкастого раздавил, а дом сам бы первый продал. Ну все, Настюшка, не реви. Ребенок проснется скоро, ей мама отдохнувшая и веселая нужна. Ложись поспи, я подежурю… А завтра и родители твои из своей заграницы прилетят, позвонила уже. И дядья с Урала не задержатся — надо проследить, чтоб обмылок этот все по закону сделал в ЗАГСе. Что значит «не надо было беспокоить»? Мы семья. Кровь не водица. Все, спи… спи, маленькая моя… Вот как по полю сон пойдет да баюшечку найдет… колокольца-васильки, спят-то в печке угольки… птички спят, и мышки спят… детки тоже спать хотят…

Вероника Андреевна поправила свою кофту, которой укрыла поверх тонкого больничного покрывала плечи правнучки, и тихонечко погладила девушку по коротко, по нынешней моде, стриженной голове. Хорошая кофта, мягкая, уютная, из очень дорогого импортного кашемира, внуки подарили. Маленькая Настенька в нее любила заворачиваться. «Баба, тобой пахнет! Буду в ней спать!»