Самая хитрая рыба - Михалкова Елена Ивановна - Страница 3

– А в вашем возрасте нужно дома сидеть, – проникновенно сказал он. – Глядеть в окошечко и компрессы прикладывать к радикулиту, а не по кустам скакать, как коза. Все, Анна Сергеевна. Нагулялись.

Я молча смотрела на него, не в силах поверить, что действительно это слышу.

– Антон! – позвали из сада.

– Берегите себя, Анна Сергеевна, – с ухмылкой пожелал Мансуров и ушел.

Я осталась стоять возле грязно-зеленого заграждения, ощущая себя одновременно маленькой, как трехлетняя девочка, и очень-очень старой.

Пару дней спустя Мансурова заставили вернуть все в прежнее состояние. Кто-то пожаловался, и он решил не обострять конфликт. Меня не оставляло ощущение, что все происходящее – начало чего-то большего, чего-то очень нехорошего, и что этот бессовестный человек, уступив, все равно рано или поздно возьмет свое.

Вернее, присвоит чужое.

Тропа была свободна, но я больше не гуляла по ней. Не могу толком объяснить причину. Меня одолевали глупые мысли: хозяин коттеджа сидит в засаде и ждет, когда я пойду мимо, чтобы…

Чтобы что?

Снова унизить меня? Поставить в глупое положение, и впрямь выйдя голым мне навстречу, со своей нагловатой ухмылкой?

Смешно, но я последовала его совету: три дня просидела перед окном, невидяще глядя сквозь стекло. И не написала ни строчки!

За последние пять лет я прерывалась единственный раз – когда меня свалил грипп. Болезнь превратила меня в тряпичную куклу. Я не смогла бы поднять даже зубочистку, не говоря уже о ноутбуке.

Ноутбук – мое самое ценное приобретение, во всех смыслах. Один взгляд на него наполняет мое сердце гордостью не меньшей, чем испытывает мальчишка, выкатывая во двор новенький велосипед с хромированными деталями. Серебристый, плоский, легкий – вещь из будущего. Когда я беру его в руки, вместо дамы, хм, элегантного возраста возникает историк, ученый, ассириолог, специализирующийся на эпохе Урук и ранних династиях. Мой многолетний труд посвящен возникновению восточных семитов в Нижней Месопотамии. Какое удивительное время, и сколь мало нам, потомкам, известно о нем!

Ассириология – моя непреходящая страсть. Знали ли вы, что аккадский язык – самый древний из письменно зафиксированных языков? Третье тысячелетие до нашей эры! Я могу часами рассказывать о силлабо-идеографическом клинообразном письме (как видите, моя область интересов простирается довольно широко). Сумир и Аккад! Я вывожу происхождение восточных семитов не к северной Аравии, как утверждается в трудах большинства моих коллег, а на территорию современной Сахары.

Мое исследование не произведет переворота в науке. Полагаю, оно останется практически незамеченным. Горстка увлеченных студентов да таких же архивных мышей, как я, обсудит монографию. Но мои семиты бредут через пустыню, кожа их смугла, бороды курчавы, ноздри их вдыхают запах верблюжьего навоза, путь их лежит в шумерскую долину и дальше, дальше – в поселок Арефьево, где в две тысячи восемнадцатом году от Рождества Христова я иду за ними следом и дышу одним с ними воздухом. Они здесь. Это я привела их сюда, их существование длится, они живее меня и непреложно бессмертнее.

На книжной полке в гостиной стоят четыре фигурки, вырезанные из кости, которые когда-то подарил мне муж. Три из них – маленькие копии статуэток молящихся – из Эшнунны, из храма Аб-у. Четвертая – моя любимая: сановник Эбих-Иль. Это адорант, фигурка, которую ставили в храме, чтобы она молилась за принесшего ее человека, и потому руки у Эбих-Иля сложены на груди в молитвенном жесте. Алебастровый оригинал находится в Лувре. Он довольно велик – пятьдесят два сантиметра в высоту. А мой персональный Эбих-Иль всего с пол-ладони. Он сидит в своей меховой юбке, и на губах его играет чудесная улыбка, насмешливо-отрешенная, словно он не паломник, а сам божок, все понимающий о нас.

Если бы Мансуров не оскорбил меня, я бы не застыла у окна на три дня – в точности как Эбих-Иль, только без намека на улыбку.

Если бы я не застыла у окна, я не увидела бы того, что произошло.

Автомобиль Мансурова – «Тойота», черная гора сверкающего на солнце металла. Подземный гараж по весне затопило, и он оставляет ее перед домом. Тем вечером он вернулся из города (я машинально отметила, что часы отбили пять) и скрылся внутри.

Вскоре на дороге появился отпрыск Коростылевых.

Его велосипед вихлялся из стороны в сторону, звонок дребезжал козлиным фальцетом, катафоты вспыхивали в лучах вечернего солнца.

Коростылев мчался к реке.

С этим юношей у нас натянутые отношения. Я много раз просила его не гонять перед моими окнами, особенно после того, как он ухитрился задавить курицу. Меня не волнует судьба глупых птиц, но по соседству обитает коротконогий мопсик, вернее, мопсица по имени Тяпа, смешное и трогательное создание. У нее умный живой взгляд, она любопытна, добродушна, не обидела в своей жизни даже букашки и преданно любит свою хозяйку. У меня есть тайная мечта – однажды поцеловать ее в нос, похожий на большую черносливину.

Тяпа часто выбирается из подворотни и валяется на обочине, в пыли, почти не различимая издалека.

Отпрыск Коростылевых не внял моим увещеваниям. Если цитировать дословно, он сказал: «Все будет норм, бабуля!»

Тяпа, как обычно, заняла свое место и дремала, не слыша ни дребезжания звонка, ни шуршания шин. Коростылев летел прямо на нее. Я махала руками и кричала через окно – но что толку! В последний момент он заметил собаку, завопил, вильнул рулем, и его вынесло с дороги на траву. Глядя, как он кубарем катится в лопухи, я испытала легкое злорадство. Велосипед ударился о борт машины и отлетел в кусты.

Переднее колесо транспортного средства еще вращалось, когда на крыльцо вышел Мансуров.

Он неторопливо спустился к «Тойоте» и осмотрел ее.

Не знаю, что заставило меня встать и выскользнуть из дома. Нога побаливала, но я добралась до дороги, остановилась возле куста и встала так, чтобы он закрывал меня.

– Ай, молодца, – громко сказал Мансуров. Голос у него был веселый и как будто чем-то довольный. – Сам встанешь или помочь?

– Сам. Ой, блин! Рука!..

– Ободрал, – посочувствовал Мансуров. – Ложку до рта донесешь, как думаешь?

Коростылев засопел и не ответил.

– Ну, ножки-то не повредил? Ходят ножки-то? – голос Антон по-прежнему был до странности ласков. – Топай ими сюда и смотри. Это – что?

– Это – что? – глупо повторил парень.

– Царапина. А вот это что?

Коростылев молчал. Я выглянула из своего укрытия: оба стояли перед машиной, наклонившись.

– Это вмятина, – удовлетворенно сообщил Мансуров. – Резюмирую: ты помял и поцарапал тачку стоимостью четыре ляма.

Я ахнула про себя.

– Знаешь, во сколько обойдется ремонт? Молчишь? И я не знаю. Может, выправят, а может, дверь под замену. – Он выпрямился. – Как договариваться будем?

– Понятия не имею, – растерялся Коростылев. – Слушайте, извините! Я не специально! Извините, пожалуйста.

– Да я тебя прощаю! – махнул рукой Мансуров. – Не в этом дело. Ущерб надо возмещать, гонщик ночных дорог.

– Я возмещу…

– Не ты, а твои папа с мамой. Ага?

Мансуров потер лоб. Я наблюдала за ним, с каждой секундой убеждаясь, что все происходящее на моих глазах, – игра и притворство. Он с первого взгляда на машину знал, во что обойдется ремонт.

– Договоримся таким образом, – сказал он, помолчав. – Предоставлю тебе выбор. Вариант первый: мы сейчас оформляем ДТП, затем твои родители компенсируют мне затраты…

– Или? – вскинулся парень.

– Или я тебе даю в морду, – буднично сказал Мансуров.

Коростылев, кажется, решил, что ему послышалось. Во всяком случае, он молчал очень долго.

– Зачем вы даете мне в морду? – спросил он, наконец.

– Объясню. Если отпустить такого, как ты, за тебя заплатят папа с мамой, поругают тебя, а может, наоборот, пожалеют: сынок ушибся, испугался, у него моральная травма… И станешь ты гонять как ни в чем не бывало. А если связать твой проступок с физическим наказанием, попросту говоря, с болью, у тебя в головушке на подкорке отложится, что ездить нужно аккуратно. И бережно относиться к чужому имуществу. Поговорку «за одного битого двух небитых дают» придумали очень, очень умные люди. Битые, кстати, если уж о том зашла речь. Получается, я теряю в деньгах, но опосредованно влияю на уровень безопасности на дорогах. На тех самых дорогах, по которым я сам езжу.