Инквизитор. Вассал и господин - Конофальский Борис - Страница 3

На заре он просил себе завтрак в покои. Пригласил офицеров, а Максимилиана послал в замок, узнать, когда курфюрст его примет.

Ещё в Хоккенхайме Волков безвозмездно выдал Рене и Бертье деньги, видя их бедственное положение. Он считал укором себе, что его офицеры ходят в разорванных солдатских башмаках и что колеты у них в локтях и на манжетах протёрты. А на их шляпы он и вовсе смотреть не мог. Оттого и не поскупился, выдав им в подарок по пять талеров. Тогда денег у него были сундуки целые. Пока их попы не отняли. И если взрослый и взвешенный Арсибальдус Рене деньги потратил с толком и теперь выглядел вполне прилично, хоть и небогато, весёлый и голосистый Гаэтан Бертье деньги потратил как минимум оригинально. Вместо нового колета, он купил себе рубашек с тончайшим кружевом, вызывающе красные сапоги выше колен и роскошный алый кушак. И теперь поверх растрёпанных в нитки манжетов и воротника у него торчали роскошные кружева. А видавшие виды широченные зелёные панталоны никак не гармонировали с красными сапогом и кушаком алого шёлка. Ничуть не смущаясь, этот диссонанс он решил с солдатской простотой, он напялил на себя свою кирасу. Рубленую и кое-где мятую, но начищенную до зеркального блеска.

Как ни странно, но Рене и Брюнхвальд также явились к завтраку в кирасах. Чуть подумав, Волков решил, что это даже неплохо. Он, конечно, пойдёт на приём без доспехов, но эти кирасы подчеркнут этакую бравость его людей. Правда, наделся кавалер, что весёлый Бертье не осмелится при герцоге надевать свою рваную шляпу.

И когда они ели молодой сыр, топлёное молоко, белый хлеб и окорок, прибежал Максимилиан и рассказал им:

– Поначалу меня в замок не пускал сержант, – юноша с трудом переводил дух, – но как я сказал, что меня послали вы и что вас пригласил барон, так сразу пустили и сказали, где найти барона.

Думал, барон ещё спит, а он не спал, я ему сказал, что вы ждёте дозволения герцога, а он сказал, что ждать не нужно, а нужно через час прийти к его обеденному залу, пока герцог завтракать будет, и тогда он вас представит.

– И всё? – Спросил Волков, чувствуя, что от волнения начинает гореть лицом.

– Нет, ещё сказал, что вопрос ваш у него решён, – проговорил Максимилиан. – И чтобы вы не волновались. Сказал, что всё будет по уговору.

– А что же за вопрос? – Пылкий и шумный Бертье даже усидеть не мог на стуле, вскочил. – Ну, кавалер, расскажите!

Волков не говорил офицерам о награде, вернее, говорил, что награда будет, но не говорил им, какая именно. Даже Брюнхвальду, кажется, про землю не говорил.

– Узнаете, господа, – ответил он с напускным спокойствием, хотя у самого кипела кровь от волнения. Просто он вида не показывал. – Придёт время, и узнаете.

Кавалер даже смог улыбнуться.

– Вот какой же вы холодный человек! – Восхитился Бертье.

– Хладнокровие очень важное качество для офицера, – нравоучительно заметил ему Рене. – Вам, Гаэтан, есть чему поучиться у кавалера.

Но Волков только показывал, что он спокоен. На самом деле он волновался. Так волновался, что расхотел заканчивать завтрак, и, чтобы избавиться от гостей, крикнул:

– Ёган, подавай одеваться.

Гости тут же встали и пошли из покоев, а Ёган принёс от прачки чистую и лучшую одежду господину. Кавалер оделся, стал осматривать себя, пока слуга держал для него зеркало. Колет, шитый серебром, был изумителен, панталоны в меру широки, из бархата. Сапоги решил не надевать, до замка недалеко, поедет в туфлях, авось грязи нет, не запачкается.

Перед тем, как ехать, он решил взглянуть и на своих людей, и был ими доволен. Даже неряха Сыч, и тот был чист и брит. А уж Максимилиан и вовсе был образцовым знаменосцем. Видно, Карл Брюнхвальд проследил за тем как выглядит сын.

Так и поехали. Дорога была не крута, но всё время шла в гору.

Волков и офицеры разглядывали замок герцога и пришли к выводу, что в нем легко можно разместить и тысячу солдат – так велик был замок. И все сошлись на мнении, что этот замок штурмом не взять и что просидеть под ним можно годы – и всё будет без толку.

Мост был опушен, и решётка поднята. Едва Максимилиан крикнул, что едет кавалер Фолькоф, офицеры и люди его, сержант сразу отошёл с дороги, пропуская их и указывая рукой:

– Езжайте к восточной коновязи. Там гости ставят коней.

Двор был велик и мощён ровным камнем. На удивление чист. Даже под коновязями было чисто, словно лошади сами разумели чистоту. Такой чистоты Волков не видал ни при дворе де Приньи, ни при дворе архиепископа. Остальных тоже поразило это. И стены были выбелены, двери чистые, словно новые везде.

Тут же во дворе их встретил мажордом. Не юный муж солидного вида и с большой тростью, что была завершена серебряным набалдашником. Кроме серьёзной трости о важности этого человека говорила не только добрая одежда, но и золотая цепь гульденов на двадцать.

– Я прибыл по приглашению барона фон Виттернауфа, – сказал Волков, бросая повода Сычу.

– Барон дожидается вас, – с едва заметным поклоном величаво отвечал мажордом.

– Ишь ты, серьёзный какой, – тихо сказал Ёган, – и не поклонится даже толком.

– И не говори, боится, спина переломиться, – согласился с ним Сыч, с интересом разглядывая цепь мажордома. – Вон сколько золота на себе носит, важная, видать, птица.

Они с Сычём так и остались при лошадях.

А всех остальных мажордом жестом пригласил следовать за ним. И все пошли. Шёл он, подлец, так, что Волков едва поспевал за ним, непросто ему было хромать по высоким и вычищенным ступеням. Да ещё если они не кончались. Подъём – коридор, подъём – коридор. Подъём – длинный коридор. Кавалер покрылся испариной, сжал губы в нитку. Ногу на ступенях стало выворачивать, словно он уже целый день ходил, становился он на неё всё тяжелее. Но просить мажордома не спешить он не хотел. Не к лицу рыцарю божьему выглядеть немощным. А вот по шее мажордому он дать хотел. Но вряд ли бы это вышло, угнаться ему за ретивым мужем не было никакой возможности. Да и догони он его – сдержался бы. Ничего, он потерпит, не для того он здесь, чтобы слуг герцога задирать. Вот и шёл он за мажордомом, сопя и стискивая зубы. Терпел боль в ноге и обиду в сердце.

Наконец, они пришли. Наверное, на четвёртом этаже замка, в гулкой зале, с большим столом и огромным камином, мажордом остановился у больших дверей. Трижды стукнул в них посохом.

– Рыцарь Фолькоф к вам, барон! – Звонко крикнул он.

– Проси, – донеслось из-за двери.

Волков подумал, что и герцог там, за дверью, быстро вытер пот с лица и пошёл к двери, стараясь не хромать сильно. Мажордом услужливо открыл ему дверь, хотя это и должен был делать лакей.

Жестом пригласил его войт, бесцеремонно останавливая всех господ офицеров, что собирались следовать за кавалером.

Те послушно остановилась. Стали разглядывать гобелены на стенах. А Бертье не постеснялся, взял стеклянный кувшин со стола, потряс его и радостно сообщил:

– Господа – вино!

Рене, Брюнхвальд и Максимилиан ничего ему не ответили и смотрели на него осуждающе. Бертье вздохнул и поставил кувшин на стол.

Барон, как увидал кавалера, так встал из-за стола и развёл руки для объятий, словно встретил старого друга.

– Кавалер, ну вот вы и добрались сюда. Рад вам, рад.

Они обнялись. И Волков, отстраняясь от барона, вдруг увидал на нём золотую цепь, ещё более тяжёлую, чем была на мажордоме. Заканчивалась цепь медалью с изображением подковы. Волков удивлённо глядел на медаль и, указав на неё пальцем, спросил:

– Обер-шталмейстер?

Они уселись за стол.

– Да, – расплылся в улыбке барон. – Его Высочество счел, что мои старания заслуживают награды. И теперь я Первый Конюший двора. Но вы не волнуйтесь, кавалер, ваши старания тоже не остались без внимания. Герцог и канцлер приняли решение, правда…

Барон замялся, немного сморщился, как от неудовольствия.

– Что? Говорите, барон.

– Был у вас недоброжелатель. И многое он сказал против вас.