Рожденный из Ада (СИ) - Беркут Кира - Страница 6

Зачем все надо было так сделать?

Он и сам прекрасно понял еще тогда, в госпитале, что теперь не имеет права видеться со своей семьей. Но вот так зачем надо было поступать? Что он им такого сделал, что за какие-то ошибки его пришлось отвечать его родителям?

Они ни в чем не виноваты. Это он тогда полез сдуру на скалу, сам же подставился под пули. А родители лежат вот тут, под могильной плитой.

Интересно, а кто на памятник разорился? Неужели родная теперь уже контора? Которая ему организовала все новое? Новую жизнь, новую судьбу, даже лицо новое.

Или все-таки тетка из Питера? Да нет, вряд ли она; она давно уже перестала с ними общаться — еще когда брат погиб. Считала, что его родители виноваты в том, что брата от Афганистана не отмазали.

— А вы откуда знали Федоровых? — раздался сзади голос, единственный, который остался родным в этом мире — голос его тети.

— Мы с Матвеем, их сыном и братом, — мужчина кивнул на памятник, — служили вместе в Чечне.

— Так Вы Матвейку знали? — голос этой женщины дрогнул от подступившего к горлу комка слез.

— Да, — мужчина смутился — тяжело говорить о себе в третьем лице, хотя в голову уже вбили то, что он сам — Матвей Федоров, умер.

— Я знаю, что он тоже погиб. Как и брат его.

— Да. У меня на руках, — мужчина отвернулся, пытаясь скрыть всю ту бурю эмоций, кипевшую внутри него.

Женщина прикрыла раскрытый от удивления рот и замолчала. Она даже не знала, что сказать.

— Простите, мне надо идти. Меня ждут, — вышел из трудного молчания мужчина.

— Да, конечно! — закивала женщина. — До свидания!

— Прощайте! — мужчина понимал, что по-другому он не имеет права ответить — с прошлым надо порвать навсегда. Он же теперь не Матвей Федоров. Этого парня привезли грузом двести из Чечни и похоронили на военном кладбище. Даже не рядом с его семьей. А может, оно и правильно? Не должен посторонний человек лежать рядом с его родными!

Он развернулся и медленно пошел прочь, заставляя свою душу поверить в то, что он больше никогда не должен сюда возвращаться.

Этого делать было нельзя — душа и сердце говорили, что он неправильно поступает, уходя от единственного своего родного человека, оставшегося на этой земле. Но умом мужчина понимал, что теперь не имеет права рисковать жизнью своей тети. Потому что если бы он остался еще хоть на несколько секунд, то не удержался бы и обязательно рассказал все о том, кто он есть на самом деле и что с ним произошло там, в горах.

Нет, надо уходить отсюда. И чем быстрее, тем лучше.

А те твари, кто все это организовал, еще заплатят за произошедшее! Вот только узнать бы, как все это произошло!

Скорее всего, у отца действительно стало плохо с сердцем. Они попали в аварию. Их привезли в больницу.

Отец был асом. Он не допустил бы гибели своей жены. Значит, авария не была такой сложной.

А вот уже в больнице все и доделали медики, специально нанятые для этой цели.

Интересно, а сколько заплатили эскулапам?

Или, по своей традиции, заставили их работать, покопавшись в грязном бельишке и найдя какой-нибудь грех?

А ведь и его также заставили согласиться на предложение. Раскопали, что во время одного из последних боев, когда они отбивали очередную колонну, в составе которой он был, он прикончил выстрелом парня, который горел заживо в подбитом "Камазе".

Раскопали и сказали, что в случае отказа он пойдет под трибунал, как военный преступник. Потому что в своего же стрелял. Получается, изменил Родине, перебежчиком стал, хотя избавил от мучений тяжких своего ровесника.

А они не подумали, что ему не так уж и легко было тогда стрелять. Но парень сам просил об этом выстреле. Потому что понимал, что выбраться из горящей машины шансов у его нет.

Что ж, Бог им судья.

Вот только зачем ни родителей тронули?

Простить такого он не смог бы и при всем своем желании. В значит, и не будет прощать. Вот только добраться бы до их ахиллесовой пяты. И тогда точно они ответят за родителей. Он не остановится теперь, уже точно. Но не сейчас. А тогда, когда у него чуть посвободнее в руках будет. Вот только чуть-чуть ослабит контора хватку. И все. Вот тогда и ответят они за родителей.

Высокий потолок сиял ослепительной белизной, настолько яркой, что даже в полумраке казалось, что он светится и наполняет своим сиянием всю комнату, освещая ее без помощи дополнительных источников света.

По телу разливалось приятное тепло от соприкосновения с тонким шелком, на котором оно лежало. Ощущения были настолько приятны, что не хотелось ни шевелиться, ни вообще куда-либо идти.

— Неужели я, наконец, умер? — подумал мужчина, оглядываясь по сторонам. — Тогда почему в раю, а не в аду, где мне положено быть?

Он ущипнул себя. Нет, жив пока еще. И это скверно в общем и целом, если не считать вот этого странного пробуждения в чьей-то роскошной квартире. Вот только как он тут оказался? Что такое произошло, что он в чьей-то квартире на кровати лежит?

Нежиться было так приятно на шелке, что не хотелось вставать вовсе. Давненько он таких приятных ощущений не испытывал. Смутило мужчину только то, что тело вовсе не чувствовало на себе никаких одеял. А что будет, когда придут хозяева квартиры, а он тут голый лежит?

Нет, однозначно надо бросать пить. Да, нелегко это. Особенно если учесть, что совесть грызет его своими острыми зубами за то, что струсил тогда в горах и пустил своего друга одного на эту злополучную скалу. А потом не смог удержать его на волнах его сознания.

В госпиталь Матвея привезли еще живого. И оперировать начали еще в вертушке. Но спасти не смогли. Даже здесь, в Бурденко, куда его отправили после того, как стабилизировали его состояние в том, местном госпитале. Он умер, не приходя в себя.

Он был на могиле Федорова. Потом приезжал на могилу родителей его и видел странного мужика, приезжавшего туда. Тот мужик стоял тогда и разговаривал с теткой Матвея. Было в нем что-то знакомое в фигуре, в осанке, в выправке. Но если бы не другое лицо и голос с заметной хрипотцой… Нет, это только в пьяном бреду могло показаться, что это Матвей. А он тогда именно в таком и был. И даже не осмелился подойти к могиле и поговорить с тетей друга. Как он смотрел бы ей в глаза? А никак. А все из-за того, что пьет, не переставая. Нажирается каждый день, как свинья.

Да, война многих его друзей сломала. Из их класса в эту мясорубку попали восемь из девяти ребят. В том числе и они с Матвеем. А вернулся он один. Остальные погибли или там, в боях, или позже в госпиталях и психушках. Война сломала многих. Эта странная, непонятная война, шедшая неизвестно с кем и неизвестно за что. Но то, что он в ней побывал, что он ее пережил, не означает, что он имеет хоть какое-то моральное право вот так нажираться до состояния свиньи и падать там, где закончил свои возлияния.

Да, если бы сейчас рядом был Матюха, он не потерпел бы такой расхлябанности от друга. Но его нет. А значит, никто ничего не может сделать. Хотя вправить ему мозги было бы неплохо.

Парень открыл глаза, зажмурился и ущипнул себя. Если уж не умер, то спит наверняка. А сейчас откроет глаза и окажется вновь в своей хрущевке, которая требует сначала прохода по ней с мешком для мусора, а потом и капитального ремонта, а эта роскошная квартира с мягкой постелью ему просто приснились!

Да, Матвей смотрит сейчас на него сверху и явно недоволен тем зрелищем, которое ему представляется.

Он сел на кровати. При этом шелковое одеяло, все-таки накрывавшее его, хоть и не ощущавшееся вообще, с тихим шелестом сползло на пол.

В глазах сначала резко потемнело. Но потом, при малейшей попытке пошевелиться, пустились в пляс разноцветные круги, которые невозможно было остановить. У него такие ощущения происходили всякий раз, когда он просыпался на утро. И означали они одно — сильнейшее похмелье, от которого он спасался только очередным запоем.