С волками жить...(СИ) - "Ores" - Страница 18

«Просто меня подожди! Ты сильный. Обуздай тварь внутри, не дай ей пожрать тебя Человека!»

Подспудно, Вик всегда ждал демона Дана. И во время секса, и во время их ссор, видел, как менялись запах и черты лица, голос и форма зрачка, напрягался и брал за глотку. Волкову всегда нравилось так «улетать». Виктору тоже. Они оба давно ходили по краю, и их чувства были настолько индивидуальны и полноценны, как и необъяснимы. Ни первый, ни второй не могли друг друга отпустить. И кто был необходимее, не считалось важным аспектом, оба были равны в желаниях и зависимости. Оборотень и инкуб, приговорившие себя к одиночеству, аномально не могли уже больше быть одни.

Вик насторожил уши в сторону Кемерово. Дан точно там. Не в Салане. Куда и зачем его понесло?! Здесь хотя бы волчья земля… Озарение прошибло током: именно поэтому инкуб и бежал из посёлка. Без Вика стая была в потенциальной опасности, и Дан уехал к гному, чтобы судьбу не испытывать. Хорошо бы к гному…

Рядом взорвались рычанием молодые волки, та несносная парочка. И в ту же минуту по лесу пронёсся отчаянный скулёж. Клыки вожака жестоко трепанули одного и второго, окрасив шкуры алым. Разом притихли все, и тишина напиталась почтительным страхом. Вожак имел полное право показать силу и призвать к уважению, сейчас он действительно сделал очень больно.

Вик

К Салану вышли вечером ближе к шести, когда уже стемнело, и снег заискрился под светом звёзд. Мясо сгрузили на площади: элемент хвастовства и охотничьей гордости никто не отменял. Перекидывались тяжело, ныряли в подготовленные пуховики и куртки, обнимались с жёнами или родителями. Молодняк трещал не переставая, так же как и головы старших. Мирра подала пуховик, удивляя, что она, я почему-то представил, как дерутся Дан и Шейн. Впервые меня так накрывало. Под весомым предлогом «хочу в туалет по-большому», я рванул к дому. При этом глаза у старосты стали такими огромными, словно и ей некстати приспичило.

В пружину свернуло уже в метре от окна, прыгаю, круша стеклину, а в ушах тонкий надрывный крик Шейна…

От Авторов

Леонид упорно молчал о том, куда направлялся инкуб. С одной стороны: пусть катится колбаской, думал Шейн, но с другой: нельзя давать этому бесу делать неотслеживаемые ходы. Обрывки подслушанного разговора создали больше вопросов, чем дали ответов. В голову старику залезть не получилось, Шейн был крайне раздосадован. А ведь часто выходило по его. Мальчишка оскалился, вспоминая, как пугал медсестёр и прислугу, читая мысли, а потом произнося их ненароком. Так жестоко он развлекался, всё глубже пробираясь в головы окружающих его людей. Отца боялись и ненавидели, но продолжали служить, Шейна неистово жалели, но устали настолько, что желали скорейшей смерти. За это пацан и мстил, узнавал потаённые фобии, и вскрывал старые раны по рубцам и шрамам.

Шейн и сам молил о смерти, чем так жалко существовать. Он даже в компьютерные игры не мог резаться больше двадцати минут; накатывала дурнота, закрывались глаза, и пальцы теряли силы держать джойстик, юзать мышкой или блуждать по клавиатуре. Аудиокниги слушал до острой головной боли, в фильмах раздражали до хуя несчастные, но вполне здоровые персонажи… Их бы в тело Шейна хотя бы на неделю, вот бы прочувствовался трагизм. Играли бы как боги, а не дешёвые комедианты! Бесили улыбки врачей, заискивающих перед отцом, подсыкающих от страха, что очередное вливание опять не поможет.

Шейн замер на пороге дома Виктора. Конечно, дверь не заперта. Здесь нет домушников, с волчьим чутьём каждого поселенца без труда распознаешь, кто наведывался в гости, когда отсутствовали хозяева… Араб толкнул дверь. За три дня дом остыл, выхолодился, вымер. Пристукивая зубами от холода и возбуждения, мальчишка добрался до камина и спешно развёл огонь. Озябшие даже в варежках пальцы чуть в пламя не сунул. От воспоминаний передёрнуло и кинуло в омут оторопи…

Ему ввели кровь оборотня, сильного, тёмного изнутри, Кирилла Вагнера. По венам помчалась река пламени и боли. Шейн захрипел и выгнулся дугой, его рвало до кровавой пены, грудь распирало, отекло горло. Рядом носились тени, роняя всё из рук от криков мальчишки. Как он ненавидел отца, за его маниакальное желание излечить Шейна любой ценой. Даже ценой такой адской боли. Начались судороги, руки и ноги свело, и они стали костенеть, а боль нарастала, разрывая вены и капилляры в голове; кровь из прокушенных, незаживающих губ сладила язык…

Шейн выдохнул… Новая капельница… Вдох… В голове зазвенело, и в глаза, под сжатые веки, полилось облегчение. Глоточки кислорода. И тут же расслабление, пульсация в паху и томящее чувство в сердце. Шейн дышал и плыл, и голос доктора уже не резал мерзким шипением слух.

— Ваш сын положительно отреагировал на образец 1555. Виктор Бойко. Оборотень. Россия.

— Отлично. Продолжайте лечение! И выпишите мне Бойко в оригинале, любыми способами. Плачу любые деньги! — в голосе отца Шейн услышал торжествующие ноты, и его опять затошнило. Но лекарство сняло все позывы и злость, заставило просто спокойно уснуть.

Его излечила кровь Вика. И теперь всё существо Шейна тянулось приручить оборотня, одеть ошейник потуже. Но мешал бес, патлатая развратная сволочь. Вик не мог настолько заблуждаться в Дантресе. Выходит… так любит?! Шейн впился ногтями в собственные предплечья: его силы сейчас ничтожно малы. Нужен укус Виктора и окончательная трансформация. И тогда… он сможет противостоять, как соперник.

— Мой прекрасный… мой Вик… зверюга! — шептал арабчонок, выглаживая себя по плечам и груди. — Возьми меня… Приди и возьми! С ума по тебе схожу!

В дальней комнате что-то упало. Шейн вздрогнул и отвёл затуманенный полубезумный взгляд от пламени.

— Кто здесь?

Тихий шёпот, похожий на шелест, настойчиво позвал, казалось, из самой головы мальчишки. Он зачарованно двинулся на зов чего-то живого и мыслящего. Шейн вошёл в комнату и увидел на полу необычный длинный нож с кожаной рукоятью, украшенной насечками и рунами. Сейчас клинок слегка светился и вибрировал, стуча по дереву. Позабыв про осторожность, араб подошёл непростительно близко: клинок протяжно прозвенел и метнулся в незванного гостя, прямо в узкую грудь…

Вик

Заговорённый клинок я услышал за секунду до дикого крика мальчишки. Гулкое монотонное начитывание заклинания в голове на непонятном языке, который потом становился родным, как тогда в спарринге с Киром. Потом уже постепенно начинал различать слова, они набегали тягучей волной:

«Подойди ко мне,

Мёртвое дитя.

Посмотри в глаза,

тебе жить нельзя.

Точит сердце червь,

кровь испорчена.

Изменили то,

что пророчено.

Ведьмин крест тяжёл,

шея нежная.

Вот тебе и смерть,

Неизбежная.»

Хорошо, что в этой комнате есть окно. В него я и вломился, разрезав себе плечо. Картина была с предсказуемо трагическим сюжетом: Шейн лежал на спине, вцепившись обеими руками в рукоять ножа, а оружие медленно тянулось лезвием к груди арабчонка. Пацан сдерживал клинок из последних сил, вены вздулись на тонких руках и лбу, кровь прилила к лицу от чудовищного напряжения. Тёмные кудри взмокли и облепили лицо. Он даже не сразу увидел меня и лишь когда перехватил пульсирующее оружие, закрыл лицо руками, судорожно выдыхая ужас.

Спустя двадцать минут мы сидели в зале и приходили в себя. Подорвало, как на шальной гранате:

— Ты какого хуя тут забыл, пацан?!

— Меня Шейн зовут…

— Да, по ходу, не Шейн, а Кощей Бессмертный!

Его глаза раскрываются шире и делаются совершенно растерянными.

— Я сюда и не собирался, знал, что дом пустой. Услышал странный голос и вошёл. Не заперто было, думал, ты вернулся и позвал. Я ж тут ещё не совсем разобрался, как себя вести. Прости, Вик, — неожиданно почувствовал себя толстокожей сволочью, сопя, начал заваривать чай, вытряхнув из чайника всю труху и предусмотрительно ополоснув на несколько раз посудину. Шейн смотрел, не отводя глаз, а у меня почему-то под этим взглядом всё валилось из рук.