Охотничьи были
(Рассказы об охотниках и рыбаках) - Толстиков А. - Страница 20

— Не вставай!

— Тащи неторопливо.

— Оттягивай от мостков, а то запутается за козлины.

— Эх, ты! Бестолочь…

Вдруг леса ослабла. Неужели рыба сорвалась? У меня и в глазах помутилось. Но тут я увидел недалеко от берега что-то черное, пузатое.

— Выбирай свою веревку! — крикнули мне. — Как рванется в глубину — оборвет. Ей-богу оборвет.

И, действительно, сом рванулся в омут. Шнур натянулся, как струна, больно врезался в руку. Тяну изо всей силы — не поддается.

— Тяни! — кричали мне болельщики. — Ни вершка не сдавай…

Снова ослабла леса. Я быстро стал выбирать ее. Сом всплыл на поверхность уже не сопротивляясь. Я выволок его из воды далеко на берег.

Рыбина была в длину с полметра и толстая, как поросенок. У меня от радости и напряжения колени тряслись, дрожали руки.

К сому подошел старый рыбак, с презрением пнул его носком сапога и проговорил:

— Соменок!..

А. Спешилов

РЫБАК РЫБАКА ВИДИТ ИЗДАЛЕКА

Весна была поздняя. Сердитые утренники задерживали таяние снега. Река прибывала медленно — по вершку в сутки. После первой подвижки льда прошла целая неделя, а лед в заторе был по-прежнему крепок и неподвижен. Даже появились свежие дороги и тропинки на льду, как осенью, после ледостава.

Только в начале мая хлынули проливные дожди. В два дня был смыт снег с полей, вздулась Кама и шумно очистилась ото льда.

Проснулась щука в озере Якунине и, как говорится, хвостом разбила хлипкий весенний лед. На озере появились рыболовы. И я, собрав свои рыболовные снасти, отправился на это озеро.

Большое оно, рыбное. По берегам густой ольховник, покрытый молодой зеленью, у воды — большие кочки.

Отыскивая удобный подход, я набрел на удильщика. И не понял сразу, старик ли это или старуха. Сидит без шапки, по самые плечи седые кудри, а на лице ни усов, ни бороды. Одет в синий домотканный армячок, из-под подола высовываются новенькие лапти с красными опушнями; онучи с голубой каемкой. Рядом большая заплечная сумка из лыка — пестерь и берестяной туес.

— Клев на уду! — приветствовал я удильщика.

— Спасибо, друг.

— Клюет ли?

— Не клюет, — ответил старик. — Погода испорухалась. Да! Сиверко дует. — Я с удивлением заметил, что у него полон туес рыбы.

Мы быстро познакомились. Когда же я подарил ему старую газету на курево и несколько мелких фабричных крючков — у старика были самодельные, — мы и совсем подружились. Звали рыболова Яков Степанович. Жил он в ближней деревне.

— Сколько тебе лет, Яков Степанович? — спросил я.

— Молодой еще. Первые десятки доходят.

— Как это первые десятки?

— На другую сотню первые десятки.

— Как живешь? Колхоз кормит?

— Сам кормлюсь. Огороды в колхозе караулю да рыбку ловлю.

На безбородом лице старика появилась веселая улыбка. Я спросил:

— Почему у тебя бороды нет? Бреешься?

Яков Степанович пощупал свой голый подбородок.

— Мне ее ни к чему… Когда я был молодой, подбородок пареными орехами шоркал, волосы и вывелись. Да!

Успокоилась напуганная моим приходом рыба и снова стала поклевывать. Я тоже закинул свои удочки.

Тишина. Только недалеко в ольховнике нет-нет да и звякнет коровье ботало. Старик проворчал себе что-то под нос, поднялся на четвереньки, вынул из пестеря большой нож-косарь, медленно встал и, хромая на правую ногу, отправился в кусты.

«Не корову ли резать?» — подумал я. Вскоре послышалась возня, в кустарнике что-то затрещало. На берег вышел Яков Степанович с ножом в одной руке и с железным колоколом-боталом в другой.

— С коровы срезал, — объяснил он. — Чтобы удить не мешала, рыбку не отпугивала… Доколоколила буренушка…

Так состоялось мое первое знакомство с Яковом Степановичем. С той поры я каждое лето во время отпуска переселялся из города в деревню к своему приятелю. Мы с ним удили рыбу, мокли под дождем, сохли под солнышком, жили в балагане, спали у костров, вместе переживали разные тревоги и приключения.

А. Спешилов

ЁРШ

Две недели стояла жара. Прибрежные травы и цветы, даже желтые кувшинки на озере, поблекли и свернулись. Совсем изленилась рыба. Ни всплеска сороги, ни игры карася, ни сердитых бросков зубастой щуки.

Озеро замерло. Лишь изредка на масляной поверхности воды пробежит водяной паук-мизгирь да вскочит пузырь от гниющих на дне водорослей.

Мы с Яковом Степановичем сидим на солнцепеке и уныло глядим на поплавки. Тоска смертная! А сидим и сидим, превозмогая жару и дремоту.

Яков Степанович вытащил из озера лески, одна с червяком — для окуня, другая с хлебом — для сороги, — поправил насадки, закинул лески как можно дальше от берега, улегся на спину между кочками, прикрыл лицо фуражкой, чтобы гнус не заедал, и захрапел.

Мне стало совсем несносно сидеть в одиночестве. Вместо двух замерещилось двадцать поплавков. Свернул я папироску. Покурю, думаю, и — черт с ней, с рыбой! Тоже завалюсь спать.

Вдруг на леске Якова Степановича заплясал поплавок и скрылся под водой.

Не стал будить я старика, а схватил счастливое удилище и вытянул на берег огромного… ерша!

Сон как рукой сняло. По рыбацким приметам, если первым попадет ерш — жди удачи: хоть он и колючий, а никакая рыба его не боится. Если же окуня первым выудишь — придешь домой или только с одними окуньками, или почти совсем без рыбы. Окунь — хищник, от него почти вся другая рыба разбегается по сторонам.

На радостях мне и пришло в голову пошутить над своим товарищем. Я вытянул из воды другую его удочку с хлебной насадкой, зацепил хвостом на крючок пойманного ерша и снова закинул в озеро.

Ошарашенный ершик стал стремглав носиться по дну. Закрутился, запрыгал легкий осокоревый поплавок. То совсем скроется под водой, то подпрыгнет в воздухе, то помчится к берегу, то от берега; то ослабнет, то натянется леска.

— Яков Степанович! — крикнул я. — Клюет!

Если бы я крикнул: «Пожар!» — не разбудить бы Якова Степановича. А тут сигнал подействовал безотказно. Старик сел на кочку, убрал нависшие на глаза седые кудри и уставился на веселый поплавок.

— Да! Клюет, Николай Александрович! — с дрожью в голосе проговорил старик. — Знать-то, лёшш, на хлебушко попался. Лёшш!

Заколотилось рыбацкое сердце. Трясущимися руками ухватился мой рыбак за комель длинного удилища.

— Айда на берег… За душой приехали. — С этими словами Яков Степанович осторожно подвел рыбу к берегу, перебросил ее через плечо и подтянул на леске к себе. Минуты две, молча, с большим удивлением, он разглядывал ерша.

Рыбакам известно, что ерши не ловятся на хлеб. Очень редки случаи, когда ерш попадает на хлебную насадку.

— Ерш на хлеб клюнул!.. Ерш! Глазам своим не верю… Да!

Свободной левой рукой старик достал из пестеря красный платок, потер глаза, снова уставился на ерша, держа его на весу.

— Николай Александрович! Да ведь ерш-то хвостом на хлеб попался!

Прошло много времени после этого случая. Как-то в удобную минуту на рыбной ловле я сознался Якову Степановичу в своей проделке. Он ни за что не хотел верить.

— И не говори. Вся наша деревня знает, хоть кого спроси, что в прошлом году у меня ерш клюнул. На хлеб! Хвостом на удочку наделся… Да!

А. Спешилов

КАМСКАЯ ВОДИЧКА

В Монастырский яр мы приехали, когда начался дождь. А ведь только что было ясно, и вдруг все небо затянули мокрые тучи и посыпал такой дождь-сеногной, что не только рыбачить, но и в шалаше сидеть стало невозможно. Нудная сырость просачивалась сквозь крышу шалаша, вода капала на руки, попадала за воротник. Подмок табачок, отсырели сухари. Остался один выход — перевернуть на песке лодку и под ее надежным днищем переждать непогоду. Так и мы сделали. Вытащили из воды лодку, перевернули ее вверх дном, сложили пожитки и сами забрались под нее.