Повесть славного Гаргантуаса, страшнейшего великана из всех до ныне находившихся в свете - неизвестный автор - Страница 4

При таком изобилии Гаргантуасу весьма было трудно воздержать себя. Он не знал цены никакой вещи; стол его всегда был покрыт наилучшим в свете кушаньем, почему и воображал везде такое изобилие; он совсем не мыслил, что большая часть его подданных в бедности тогда находилась, когда все у него было в излишестве. Гаргантуас в таком пышном положении поведением своим славу свою помрачил, и неприметно дошел до великой крайности; всякий стал худо об нем мыслить. Он сначала сидел за столом по четверти часа, потом по два часа, а напоследок же просиживал и по четыре часа. Наконец до такой лености дошел Гаргантуас, что с осми часов поутру и до десяти часов вечера за столом все проклажался.

Я оставлю всякому судить, сколько в течении такого времени пошло в страшный его желудок вина для сварения шестидесяти волов и множества других припасов, о которых здесь я не упоминаю. Он иногда разом по тридцати своих рюмок выпивал, а по окончании пирования число оных иногда простиралось и до пятисот; в таком распутстве чинил всякое неустройство, разговор же его относился только к пированию, и не позволял о другом ни о чем говорить. Гаргантуас весьма щедро награждал тех, которые приуготовляли ему вновь изобретенные соусы. В некоторый же день пожаловал он такому изобретателю соусов две тысячи пятьсот рублей в награждение. Гаргантуас часто сам занимался стряпанием, и прилагал старание свое к изобретению новых кушаньев. Он за труд никак не ставил в кухню ходить, дабы показать поварам, каким образом следовало по вкусу его кушание приуготовить. Напоследок так сделался он нравным, что никто не мог его в том удовольствовать.

В некоторый день, увидевши, что одно блюдо не по вкусу его состряпано, то взял он его и опрокинул на голову тому, который отважился его на столе поставить, потом, сошедши в поварню, схватил с сердцов до пятидесяти кухмистров, и всех в огонь побросал. По окончании сего отправления нашел большой вертел, на который и посадил, как бы на штык, такое ж число поваренков; остальные как крысы разбежались и нашли убежище под котлами, а другие в такие места скрылись, в которые Гаргантуас и мизинец не мог всунуть. Сим средством спаслись они от смерти, которая им грозила.

Гаргантина, узнавши о сыновнем распутстве, без упущения времени предупредила его в несчастиях, которым он, по беспутному своему поведению, подвергался. Она для исполнения своего предприятия искала удобного времени, поелику не всегда был он намерен слышать нравоучительные ее наставления, и так, увидевши его в некоторый день одного в комнате, вошла к нему и стала следующим образом говорить: «Я вижу с великим огорчением, любезный мой сын, что ты не стараешься быть утешением твоим родителям на старости их лет. Ты по сие время оказывал во всем великое воздержание и приводил весь свет в удивление величиною своею и премудростью. О! сколько б была я счастлива, если б ты все шествовал по прежней стезе.

Но, увы! печаль, от невоздержания твоего происшедшая, вскоре постигла радость, причиненную мне прежним твоим поведением. Воззри, радость моя, воззри на вред, который ты славе своей причиняешь; распутная твоя жизнь заставляет ныне весь народ на тебя роптать, который же пред сим был к твоей особе толико почтителен. Знаешь ли, сыне предорогой, что боги не для того тебя сотворили, чтоб ты беспредельным прихотям повиновался, но для того только единственно, чтоб ты, подобно прочим, все употреблял в умеренности».

Гаргантуас во все сие время смотрел с печальным видом в землю и испускал из очей своих слезы величиной с большую тыкву; мать, увидевши же его в весьма задумчивом положении, стала об оном хорошее мыслить, почему рассудила за благо разговор прекратить; и так, удалясь от него потихоньку, оставила одного в глубоких о своем заблуждении рассуждениях.

Разговор столь благоразумный вскоре умягчил его запальчивое сердце. Лишь увидел он одного себя в комнате, то стал с своими прежними поступками соображаться, и так заплакал он, что слезами бы мог в действо привесть водяную мельницу; он, будучи в таком раскаянии, прибежал в комнату своей матери и, обнявши ее, всю облобызал. Гаргантуас, извиняясь обо всем прежнем, встал пред нею на колени и начал таким образом говорить: «Я не знаю, благодетельница моя, какими словами изъявить вам благодарность, которую вечно буду чувствовать за полезные ваши наставления, вами с малых моих лет мне даваемые. Я вдался в совершенную погибель, от которой вы меня освободили. О, сколь вами я обязан за то!» — сказал он, держа ее в своих объятиях. Гаргантина, дивясь такой перемене, вскричала с восторгом: «Колико я обрадована иметь сына столь послушного! Итак, ты не в прежних своих пребываешь намерениях?» «Без сомнения, матушка моя», — ответствовал любезный сынок, и в доказательство чего открылся ей следующим образом:

«Я вижу ныне, что все чинимые мною неустройства происходят от великой моей лености, коей я по сю пору был предан; итак, любезная моя родительница, дабы прекратить худое мое поведение, следует мне от лишней праздности удалиться, и всегда быть заняту работою. Я точно уверен, что похвалите вы предприятие мое; вознамерился я ныне собственными моими руками построить дворец; чрез сие удалюсь от праздности, мне толико вредной». Гаргантина не только что хвалила такое намерение, но старалась еще более его охоту в том возбудить. Он о таком намерении дал знать своим друзьям и призвал искусных домостроителей, дабы с ними об том посоветоваться. Наконец, по сделании плана, Гаргантуас стал по оному дворец строить.

Гаргантуас, желая вскоре исполнить предприятие свое, повелел всю сталь и железо, в его государстве находящееся, привезть в назначенное место; ему рассудилось самому весь свой инструмент сковать, почему и велел угольщикам быть беспрерывно у сжения угольев; между тем, послал ко всем кузнецам, дабы явились они без промедления в то место, где имел он пребывание свое. После сих распоряжений пригнали множество лошаков, ослов и лошадей, кои все были нагружены железом и угольем. Мастера ж, пришедшие великими толпами, принялись возить песок, творилы делать и прочую работу нужную исправлять. Касательно ж кузнецам, они начали немедленно царское приказание исполнять; их такое множество в приходе появилось, что нашлись принужденными большую часть отослать. Гаргантуас по рассмотрению своему выбрал самых сильнейших кузнецов, дабы выучили они его железо ковать, без чего и не мог бы он восприятое намерение совершить; он, занимаясь оным рукоделием, равнялся с богом Вулканом, который то ставил себе за честь и в славу, и так, уваживая оное ремесло, вскоре оказал великие в том успехи.

Как большие молоты казались ему малыми молотками, то сковал он себе один в четыреста пуд, которым после того сделал другой весом в две тысячи пуд, а напоследок нашелся у Гаргантуаса молоточек в пять тысяч четыреста шестьдесят семь пуд; означенными ж молотками Гаргантуас сковал себе наконец клещи, которые были длиной пятьдесят аршин, и наковальню в тридцать шесть тысяч четыреста пуд.

Гаргантуас, снабдивши себя всем нужным инструментом, увидел, что еще недостает у него пешни, почему и сковал себе он такую, которой с одного маху большие каменные горы раскалывал; у него тоже напоследок нашлась для каменной работы лопатка, соответствующая величиной прежним инструментам; а обух, казавшийся ему нужным к исполнению своего намерения, ни в чем величиною вышеозначенным молоткам не уступал.