Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 79

— Заткнись, грязнокровка! — Озлобленно рычит он. — Ты отвратительна!

Он поднимает меня на ноги и толкает через всю комнату. В темноте я с силой ударяюсь обо что-то. Громкий звук разбившегося стекла дает мне понять, что я врезалась в свой туалетный столик.

Люциус наматывает мои волосы на свой кулак, притягивая меня к себе, и со всей силы бьет меня в челюсть. Разноцветные фейерверки вспыхивают перед глазами.

Стойте. Прекратите, остановитесь, не надо!

Удар.

Пожалуйста, хватит!

— Прошу вас, остановитесь!

Еще удар.

— Я же сказал, заткнись!

Он сошел с ума.

Падаю на пол и пытаюсь отползти подальше от него, но он переворачивает меня на спину и…

Боже мой! Отвали от меня! Господи Иисусе…

Он давит пяткой ботинка на открытую рану на моем плече.

— Ты никогда больше не будешь пытаться провести меня! Повтори! — Он шипит, но этот свистящий шепот слышно даже сквозь мои крики. — ПОВТОРИ!

С Божьей помощью заставляю себя выговорить сквозь рыдания:

— Я никогда больше не буду пытаться провести вас.

— ГРОМЧЕ!

— Я никогда больше не буду пытаться провести вас!

О, пожалуйста, уберите ногу, прошу вас…

Он убирает ногу с моего плеча.

Поворачиваюсь на бок, стараясь унять истерику.

— Хорошо, — говорит он.

Зажимаю рукой повязку, уже насквозь пропитавшуюся кровью, и до крови прикусываю губу.

Люциус резко вздыхает.

— Не провоцируй меня больше, — тихо и абсолютно спокойно произносит он. — И прекрати использовать эти дешевые штучки, чтобы переиграть меня. Я не потерплю такого поведения, и особенно — от грязнокровки. Буду признателен, если в будущем ты научишься контролировать себя.

Тяжелые шаги и звук открывающейся двери, а потом… дверь захлопывается.

Он..?

Вглядываюсь в темноту комнаты, но, конечно же, ничего не вижу.

И тогда я прислушиваюсь.

Ничего. Тишину нарушает лишь мое рваное дыхание.

Гермиона Джейн Грэйнджер, ж, возраст: 17

Симптомы:

А) глубокая депрессия

Б) повышенная тревожность

В) маниакальный синдром

РЕКОМЕНДОВАН ПОСТЕЛЬНЫЙ РЕЖИМ. ВРЕМЕННОЕ ОГРАНИЧЕНИЕ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ ПО ДОМУ. КРУГЛОСУТОЧНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ.

Дрожа, я сворачиваюсь клубочком, повернувшись на бок так, чтобы раненое плечо не касалось жесткого, холодного пола, но это мало помогает, потому что все тело охвачено жгучей болью от его яростных ударов…

Разум и душа тоже пропитаны болью.

Зарываюсь пальцами в волосы, больше всего на свете желая, чтобы все вокруг исчезло, растворилось, оставив меня умирать в кромешной тьме.

Хочу к маме.

А еще хочется плакать, но я лишь вздрагиваю и судорожно вздыхаю. Я не буду плакать. Моя боль останется со мной. Не доставлю ему удовольствия лицезреть, в каком я отчаянии.

Да и вряд ли он услышит мой плач?

Я больше не знаю, во что верить.

Может, это очередная его игра. Уже не в первый раз он хочет запутать меня.

Но… нет. Он бы не стал заходить так далеко, если бы хотел просто поразвлечься.

И не стал бы так выходить из себя. Он никогда не был таким. Он даже не воспользовался волшебной палочкой.

Но тогда выходит, что…

Мне необходимо верить, что все это игра, даже если на самом деле, это не так. Иначе, вывод, который напрашивается… в это просто невозможно поверить.

Ну, хорошо. Вполне возможно. Я, может быть, и не слишком хорошенькая в плане внешности и в два раза моложе него, но ведь он всегда получал то, что хочет. Вообще-то, не то что он действительно хочет меня, но, как сказала Беллатрикс, ему невыносимо думать, что в этом мире есть кто-то, чье существование всецело зависит от него, но он не может позволить себе завладеть им во всех аспектах.

Нет, в это как раз таки верится.

Но это слишком невероятно.

И хуже всего то, что завтра он накажет меня за свой поступок.

А, может, и нет… Вдруг, ему настолько противно случившееся, и он настолько зол, что предпочтет притвориться, что ничего не было.

Что это только плод моего воображения.

Выжившая из ума грязнокровка.

Постанывая и вздрагивая от боли в плече, сажусь, подтягивая колени к груди.

Почему здесь так темно? Почему, даже когда я одна, я не могу выбросить из головы образы бесконечных пыток и унижений? Я думала, что давно перестала бояться темноты.

Но, попав в плен, я стала бояться всего.

Почему я не сбежала от него, когда у меня была такая возможность?

Почему его желания и поступки теперь не только управляют моей жизнью, но и занимают все мои мысли?

Я задыхаюсь. Мои собственные мысли и эмоции лишают меня воздуха. Я все глубже окунаюсь в них. Они погубят меня.

Я ненавижу Люциуса за его власть надо мной, за то, что обращается со мной так, словно я его собственность, за то, что его тень все время маячит у меня за спиной. Мне больно думать о нем, но забыть о его существовании я не могу. Я все время думаю о нем. Всегда…

Ненавижу его всей душой!

Еще не все потеряно, Гермиона. Выход есть. Ты можешь уйти от него.

Все мысли улетучиваются из головы, вытесненные одной единственной — я еще могу стать свободной.

Наощупь ползу по полу, шаря рукой в поисках того, что поможет мне.

Я быстро нахожу то, что ищу. Осколки разбитого стекла. Острые, неровные, такие опасные. Их нельзя использовать в качестве оружия, да я и не собираюсь. Но они отлично подходят для того, что я хочу сделать.

Я поднимаю один осколок, проводя пальцем по острой, словно лезвие, стороне. Резкая боль заставляет меня вздрогнуть, и я чувствую, как кровь капает с раненого пальца.

Однажды Люциус на деле показал мне, что вены нужно резать вдоль, а не поперек — так больше шансов на «удачный» исход. Когда он порезал мои руки, я думала, поток крови никогда не остановится.

Если я сделаю так сейчас, никто не сможет остановить меня, никто не поможет и никто и ничто больше не будет удерживать меня в этом аду.

Я хочу выбраться отсюда. Сейчас же!

Я могу сделать это. И он не остановит меня, потому что будет уже слишком поздно. Он придет, а я буду мертва. Интересно, будет ли он сожалеть? Будет ли винить себя, когда найдет на полу мое безжизненное тело, лежащее в луже крови, с остекленевшими глазами и окровавленным осколком зеркала в руке?

Скорей всего, нет.

Подношу осколок к запястью, чувствуя его прохладу. Чуть посильнее нажать, и острые края порвут тонкую кожу. Я буду истекать кровью и плакать, но еще — я буду свободна.

И увижу маму и папу.

Глубоко вздыхаю и медленно веду стекло вдоль запястья. Но стоит продвинуться на полсантиметра, как в голове, будто вой сирены…

Рон.

Я не могу оставить Рона. Не могу так поступить с ним. Я нужна ему здесь, и не могу бросить его сейчас.

Я не такая эгоистка, как Люциус.

Черт!

Сжимаю зубы от злости и швыряю осколок куда подальше. Он с громким стуком ударяется о пол, раскалываясь на части.

Сегодня я разбила уже два зеркала.

Усаживаюсь поудобнее, прислоняясь лбом к коленям.

Люциус хочет, чтобы я была жива. Он может сколько угодно отрицать сей факт, но, если бы он правда так жаждал от меня избавиться, то убил бы, когда Волдеморт предоставил ему выбор. Если бы он не хотел, чтобы я была рядом, если бы ему было плевать, что со мной, он дал бы мне уйти тогда, в Норе, вместо того, чтобы, рискуя своим положением, — а, возможно, и жизнью! — вернуть меня обратно.

Если убьешь себя, то всё его старания пойдут прахом. И ты выиграешь эту войну.

Но я не зайду так далеко, даже назло ему. Он не стоит того.