Невеста смерти (СИ) - Скрипник Людмила - Страница 161

Единственным человеком, который, как ни странно, оставался в стороне от ее выздоровления, был врач-сириец, который так и не смог простить ей того, что опровергла все его прогнозы и диагнозы своей необыкновенной жизненной силой.

— Мы подходим уже к устью Тибра, — предупредил ее Кэм, спустившись откуда-то с мачт и парусов. — Будем бросать якорь в Остии?

— Нет, — твердо возразила Гайя. — Поднимаемся к городу.

Кэмиллус хмыкнул — он знал, что они уже на расстоянии видимости не только случайно встреченных торговых кораблей, но и кораблей императорского римского флота, в том числе тех, которые патрулировали морские просторы на подступах в материку и мелким островам.

— Готова к переговорам с береговой охраной? Сумеешь доказать, что мы не пираты? — на всякий случай поинтересовался Кэм у Гайи, безоговорочно признавая ее полномочия капитана, к исполнению обязанностей которого она полноценно вернулась совсем недавно.

Девушка кивнула, отбросив назад энергичным движением головы отросшие почти до плеч кудри, ставшие завиваться еще интенсивнее от влажного морского воздуха.

Она прикинула, что могло бы защитить трирему от предупреждающего обстрела, и распорядилась поднять в качестве флага самый обычный армейский плащ из двух, сохранившихся у Марса и у нее — тот самый, в который Марс и завернул тогда их доспехи, спрятав среди якобы товаров, когда выдавал себя за торговца с молодой женой. Она вздохнула — казалось, с этого момента прошла масса времени… Гайя задумалась о Дарии — все же отправляла его в тяжелом состоянии, и смог ли он вынести тяжести путешестия по морю, она не знала. А уж и сама столкнувшись с тем, каково лежать с открытой раной, когда корабль болтает и бросает из стороны в сторону разыгравшейся бурей, и вовсе не была уверена, что Дарий это выдержал, хотя и знала, что он очень сильный и готов многое стерпеть.

— Справа по борту две биремы! — крикнул наблюдатель, и Гайя побежала в надстройку срочно переодеться в форму.

На их счастье, моряки, заметившие полощущийся на ветру офицерский плащ, не стали стрелять по неопознанной триреме, очевидно, не выполнившей какие-то формальности — Гайя и даже Кэм не знали всех тонкостей взаимоотношений между военными кораблями. Они лишь взяли их на прицел, ощетинившись лучниками по ближайшим к ним бортам обоих небольших, маневренных кораблей, и велели замедлить ход, красноречиво продемонстрировав «воронов», которые намертво могли соединить два корабля носами. Чаще «воронами» пользовались пираты, но не брезговали и моряки — когда охотились за пиратами.

Загорелый и обветренный морской трибун лет тридцати пяти легко перескочил на палубу триремы по сброшенной его воинами доске и остолбенел, разглядев, что командир непонятного корабля к тому же еще и женщина. Он не сразу это понял, разглядев сначала блестевшие в ярких лучах полуденного солнца начищенные доспехи на двух спокойно и уверенно приветствующих его с борта офицерах. Даже то, что один из них был худощавым и невысоким, его не особенно смутило — особые требования к росту и стати предъявлялись толко при наборе в преторианскую гвардию. Но вот когда трибун разглядел таки фалеры на груди хрупкого офицера, оказавшегося старшим центурионом как ни странно, преторианской гвардии, то его обуяли сомнения. А когда офицер, поприветствовав его, отточенным движением снял шлем и мелодичным негромким голосом назвался Гайей Флавией, морской трибун решил, что впервые за годы службы его одолела морская качка, хоть море и было на удивление спокойно в этот день.

Гайя улыбнулась, видя смущение морского трибуна, чьи светло-каштановые глаза под выцветшими от солнца бровями смотрели одновременно жестко и удивленно:

— Вот пергамент с приказом, подписанным императором Октавианом. Мы с центурионом Марсиусом Гортензием возвращаемся в Рим, к месту службы, — и прибавила совсем негромко, наслаждаясь расширяющимися глазами трибуна. — В когорту спекулаторум.

— А трирема? У нее давно сбито название с борта, и даже отпечатки букв уже не читаются.

— Нам она досталась уже такой, — и Гайя вкратце поведала историю захвата триремы и разрушения лже-маяка, не забыв упомянуть о доблести Кэмиллуса и остальных ребят.

Трибун мельком проглянул пергамент, выдержавший все перепетии путешествия оба конца по морям и пустыне, качнул головой, протягивая Гайе и Марсу поочередно руку:

— С возвращением. Я оставлю вам своего человека, чтобы вы беспрепятственно прошли к городской пристани. Они и линию воды в реке знает, и сможет объясниться с постами тамошними. Удачи.

Трибун попрощался и перскочил на свой корабль, гребцы которого слаженно взмахнули веслами, отводя хрупкое суденышко в сторону.

Гайя обернулась с досадой — она не могла понять, почему Кэм не пожелал выйти и встать рядом с ней и Марсом. Вряд ли его могло смутить отсутвие формы — он же возвращался с задания совершенно иного рода, чем они. В конце концов, она решила, что как раз особенность задания Кэма и не вдохновляла его на общение.

Но не только это мучило девушку в отношении седовласого воина. Накануне у нее состоялся разговор с Кэмом, содержание которого она даже Марсу не смогла бы сейчас, не обдумав все до конца, поведать. Делов в том, что Гайю чем дальше, тем больше стали мучить смутные ощущения, вспоминающиеся ей из тех бредовых снов первых суток после ранения. И все чаще ей стало казаться, что произошло нечто странное — не случайно сны со временем становились не туманнее, а все отчетливее. И то, что она не невеста смерти теперь, а невеста настоящего воина, да еще и вроде как двоих… Почему-то она смогла заговорить об этом именно с Кэмиллусом — ее неудержимо влекло к нему, так напоминающему ей Рагнара своей статью и татуированным телом и Тараниса — васильковыми глазами.

Кэм не стал даже улыбаться в ответ на ее осторожные и непривычно робкие слова. Он тоже заметно боролся с собой — и поведал девушке то, что помогло вытроить обрывки в единое целое, как смальтовую мозаику в руках опытного мастера.

Кэмиллус долго не решался сказать Гайе самое главное — что она отдана Аидом именно им обоим. Не смог и в этот раз. Но хотя бы успокоил ее — она не сходит с ума ночами, вспоминая прогулку по полям асфоделий, она действительно там побывала, и они с Марсом помогли ей вернуться. Кэма больше заботило другое — он должен был завершить ритуал. Закрыть шрам под ее лопаткой таким же узором, какой покрывал весь его торс. Но девушка не дрогнула и вымолвила, глядя ему в глаза:

— Пфффф. О чем ты переживаешь? Подумаешь, иголка и краска… Разве это боль?

Он пожал покрытыми черным узором плечами:

— Боль. Терпимая, но боль.

Гайя без тени бравады вздохнула:

— Когда мне пришлось учиться рукопашному бою, то мы стояли лагерем на каком-то утоптанном каменистом поле. У меня за плечами было только пара месяцев службы, и падать голыми коленками на мелкие камни и твердую, как тот же камень, землю, было неприятно. Но тогда я была не готова, потому и чувствовала. Но все равно виду не подавала. А теперь-то…

Кэму захотелось подхватить на руки ее и прижать к своей груди и никогда больше не отпускать навстречу всем этим камням, ножам, веслам, столько лет подряд пытающимся изуродовать ее изящную стать — пока безрезультатно, и даже шрамы затягивались у нее на удивление легко и почти бесследно.

— Ты кошка, — прошептал он, глядя в ее зеленоватые, мерцающие в отблесках морской волны глаза. — Живучая, гордая, независимая и прекрасная. И необыкновенно преданная и нежная для того, кого сможешь полюбить…

Трирема медленно входила в порт Вечного города. Их уже встречали — очевидно, морской трибун отправил вестового, и виаторы. Быстро преодолевая малые расстояния на пределе возможностей специально подготовленных коней, передавали весть от одного к другому, обогнав корабль.

Гайя выстроила свою команду и, волнуясь, шагнула навстречу префекту, отрапортовала — и упала ему на грудь, схваченная в охапку сильными по-прежнему руками старого воина и прижатая как драгоценная находка. Префект обнял ее, отбросив все уставы и условности, на глазах стоящих на берегу спекулаториев, бросивших все дела и притихших торговцев, торговых и военных моряков, прочего портового люда.