Под пологом пьяного леса - Даррелл Джеральд - Страница 31

• Предыдущая
• 31/42
• Следующая

— Buenos dias. Tiene un bicho?[52] — спросил я, показывая на танцующий мешок.

— Si, si, senor, un bicho muy lindo[53] , — серьезно ответил он.

Я решил развязать мешок и посмотреть, что там находится, но сперва нужно было выяснить, с кем я имею дело: я не хотел давать лишние шансы обладателю такого длинного когтя.

— Es bravo?[54] — спросил я.

— No, nо, senor, — улыбаясь, ответил индеец. — Es manso — es chiquitito — muy manso[55].

При моем знании испанского языка мне трудно было объяснить, что молодость зверя еще не говорит о его кротости. Большинство своих самых внушительных шрамов я приобрел от детенышей, на первый взгляд неспособных убить и таракана. Уповая на бога и пытаясь вспомнить, где хранится пенициллиновая мазь, я схватил ерзающий мешок и развязал его. На несколько секунд все стихло, а затем между складками показалась длинная, изогнутая, вытянутая морда с маленькими мягкими шерстистыми ушами: спрятанные в пепельно-сером мехе, на меня взглянули два крохотных затуманенных глаза, похожие на влажные черные смородинки. Последовала новая пауза, затем на конце морды раскрылся маленький, четко очерченный рот и из него аккуратно высунулся тонкий серовато-розовый язык. Он тут же спрятался обратно, рот раскрылся чуточку пошире и издал звук, который не поддается описанию. Это было нечто среднее между рычанием собаки и хриплым мычанием теленка со слабым намеком на простуженный вой пароходной сирены во время тумана. Звук был таким громким и необычным, что Джеки с испуганным видом выскочила на веранду. К этому времени голова животного снова скрылась в мешке, и теперь оттуда торчал лишь кончик его носа. Джеки взглянула на мешок и нахмурилась.

— Что это за штука там торчит? — спросила она.

— Это кончик носа детеныша гигантского муравьеда, — радостно отозвался я.

— Это он так страшно кричит?

— Да, он только что приветствовал меня по обычаям, принятым у муравьедов.

Джеки тяжело вздохнула.

— Мало того, что нас весь день оглушают сойки и попугаи, теперь к ним добавится еще и этот фагот.

— Он будет спокойным жильцом, когда приживется у нас, — безответственно заявил я, и, как бы отвечая мне, муравьед высунул голову из мешка и повторил свой сольный номер на фаготе.

Я шире раскрыл мешок и заглянул внутрь. Меня поразило, что столь маленькое существо, длина которого от изогнутого рыльца до конца хвоста не превышает двух с половиной футов, может издавать такие оглушительные звуки.

— Да ведь он еще совсем крохотный! — изумленно сказал я. — Ему, должно быть, не больше недели от роду.

Джеки подошла ближе, заглянула в мешок и замерла от восторга.

— Ах, какая прелесть! — заворковала она, считая само собой разумеющимся, что перед ней самка. — Ах ты моя маленькая… Рассчитайся скорее с хозяином, я возьму ее домой.

Джеки подняла мешок и осторожно понесла его в комнату, оставив меня вдвоем с индейцем.

Вернувшись домой, я попытался вытащить муравьеда из мешка, но это оказалось нелегкой задачей, так как длинные загнутые когти на его передних лапах вонзились в мешковину, словно клещи. В конце концов мы с Джеки совместными усилиями вытащили зверька. Впервые мне приходилось иметь дело с детенышем гигантского муравьеда, и я с удивлением обнаружил, что почти во всех отношениях он является копией взрослого животного. Основное различие заключалось в том, что шерсть у детеныша была короткая, а на спине вместо гривы длинных волос торчала грядка редкой щетины. Хвост детеныша, напоминавший лопасть весла от каноэ, покрытую волосами, также не походил на огромный волосатый хвост взрослого муравьеда. К моему огорчению, средний большой коготь на левой лапе животного был сорван и висел на ниточке. Пришлось осторожно удалить его и продезинфицировать ранку на пальце; муравьед отнесся к этой операции очень спокойно, он лежал у меня на коленях, уцепившись одной лапой за брюки, и терпеливо дожидался, пока мы обработаем другую. Я думал, что муравьеду предстоит до конца жизни ходить без большого когтя, но ошибся: коготь постепенно начал снова отрастать.

В мешке и у меня на коленях муравьед вел себя с большим достоинством и уверенностью, но как только мы спустили его на пол, он с диким ревом начал беспорядочно кружиться и кружился до тех пор, пока не наткнулся на ногу Джеки. С радостным криком он вцепился в нее и принялся карабкаться вверх. Так как брюки у Джеки были очень тонкие, зверек больно царапался, и нам стоило немалого труда отцепить его. Муравьед тут же прилепился, словно пиявка, к моей руке, и не успел я опомниться, как он взобрался на мои плечи и улегся там наподобие лисьего воротника, свесив мне на грудь с одной стороны свой длинный нос, а с другой стороны хвост и вцепившись когтями в шею и спину, чтобы не упасть. Попытка снять его была встречена негодующим фырканьем, зверек еще сильнее вонзил в меня когти, и это было так больно, что я решил оставить его в покос на время ленча. Пока я ел тепловатый суп, муравьед дремал у меня на плечах: я старался не делать резких движений и не будить его, так как, испугавшись, он мог еще глубже вонзить мне в шею свои железные когти. Все осложнялось еще и тем, что Паула отказывалась заходить в комнату. Я не мог спорить с ней, так как любой неосторожный поворот головы подвергал серьезной угрозе мою яремную вену. Подкрепившись, мы предприняли новую попытку снять муравьеда с моих плеч, но после того как он разорвал мою рубашку в пяти местах и поцарапал шею в трех, мы оставили его в покое. Трудность состояла в том, что как только Джеки удавалось отцепить одну лапу и она переходила к другой, муравьед немедленно возвращал первую в прежнее положение. Я начинал чувствовать себя Синдбадом, которого оседлал хромой старик. Внезапно мне пришла в голову мысль.

— Набей мешок травой, дорогая, и когда отцепишь одну лапу, положи ее на мешок.

Эта простая уловка дала блестящие результаты, и мы спустили на пол набитый травой мешок, за который крепко уцепился муравьед с блаженным выражением на морде.

— Как мы назовем ее? — спросила Джеки, обрабатывая мои боевые раны.

— Как тебе нравится Сара? — предложил я. — Мне кажется, это имя к ней подходит. Давай назовем ее Сара Хагерзак.

Итак, Сара Хагерзак вошла в нашу жизнь. Она оказалась на редкость очаровательным, милым существом. До встречи с нею мне уже приходилось иметь дело с гигантскими муравьедами; я поймал несколько взрослых животных во время поездки в Британскую Гвиану, но никогда не обнаруживал в них ни особенного интеллекта, ни яркой индивидуальности. Сара вынудила меня изменить мое мнение.

Прежде всего она оказалась исключительно голосистой и без малейших колебаний начинала кричать во все горло, если ей что-либо не нравилось, между тем как взрослые муравьеды обычно очень молчаливы и лишь изредка позволяют себе издавать тихое шипение. Стоило запоздать с кормежкой или отказать зверьку в ласке, когда он этого требовал, и муравьед добивался своего одной только силой своих легких. Хотя я не мог преодолеть соблазна приобрести детеныша муравьеда, я покупал его с тяжелым сердцем, так как даже взрослые муравьеды, соблюдающие и на воле очень строгую диету, с большим трудом привыкают к той пище, которую им дают в зверинцах. Попытка выходить детеныша муравьеда, которому исполнилась всего одна неделя, сулила, мягко говоря, мало надежды на успех. С самого начала пошли затруднения с кормлением: соски, которыми мы располагали, оказались слишком велики для крохотного рта Сары. Паула приступила к лихорадочным поискам и нашла у кого-то в поселке потертую соску. Соска была тех же размеров, что и наша, но от длительного употребления сделалась мягкой, и Сара сумела к ней приспособиться. Она так привязалась к этой соске, что, когда впоследствии у нас появилась возможность предложить ей другую, она отказалась и упорно требовала старую; она сосала ее с таким ожесточением, что соска из ярко-красной сделалась бледно-розовой, а потом и вовсе белой. Она стала настолько дряблой, что уже не держалась на горлышке, а отверстие в ней до того расширилось, что молоко лилось теперь в горло Сары не маленьким ручейком, а обильной струей.

• Предыдущая
• 31/42
• Следующая