Досье Дрездена. Книги 1 - 15 - Батчер Джим - Страница 44

— Это же глупо, Гарри, — сказал я сам себе. Наверное, я был не в настроении прислушиваться к собственным советам. Я обошел комнату, принюхиваясь к запахам ее духов и крови. Кровь еще не вытирали. Должно быть, позже этим придется заняться домовладельцу. Не знаю. Подробности вроде этой в кино не показывают.

Потом я обнаружил, что лежу на полу, на ковре у огромной Линдиной кровати. Я лежал на боку, свернувшись калачиком, спиной к кровати, а лицом к откатной стеклянной двери, которая вела в ее маленький, мощеный бетонной плиткой дворик. Мне не хотелось ни идти куда-нибудь, ни делать что-нибудь. Бесполезно. Все бесполезно. Я все равно умру, если не завтра, то послезавтра — наверняка.

Хуже всего то, что мне было на все это наплевать. Я так устал от всего того волшебства, которое мне пришлось творить, от ходьбы, от синяков и ссадин, от недосыпа. Было темно. Темно со всех сторон.

Кажется, я заснул. После всего, что случилось, мне просто необходимо было поспать. Во всяком случае, я не помню ничего до того момента, когда я проснулся от бившего в глаза солнца.

Я зажмурился и прикрыл глаза рукой. Утро у меня вообще не самое любимое время суток. Солнце уже выглянуло из-за крыш домов на противоположной стороне улицы, и веселые весенние лучи струились сквозь занавески на Линдином окне прямо мне в мозг. Я пробормотал что-то и повернулся на другой бок, лицом к приятной темноте под Линдиной кроватью, спиной к теплому свету.

Но я не уснул. Вместо этого я обозлился на самого себя.

— Что, мать твою, ты делаешь, Гарри? — громко, в голос спросил я.

— Лежу, чтобы подохнуть, — равнодушно отвечал я себе же.

— Черта с два, — заявила та часть меня, что оказалась умнее. — Вставай с пола и марш за работу.

— Не хочу. Устал. Уходи.

— Не так ты и устал, раз говоришь сам с собой. А значит, не настолько и для того, чтобы убрать задницу из крокодильей пасти. А ну открывай глаза! — настойчиво потребовал я.

Я съежился, не желая подчиняться какому-то там себе, но глаза все же открыл. В солнечном свете квартирка Линды Рэндалл казалась почти праздничной, окутанной тонким слоем позолоты — все еще пустая, но согретая какими-то добрыми воспоминаниями. Недалеко от моего лица лежал под кроватью школьный календарь, заложенный в нескольких местах фотографиями. Рядом лежала фотография в рамке: совсем еще юная Линда Рэндалл со счастливой улыбкой на лице, ничуть не похожей на ту, которую я видел у нее всего позавчера. Она стояла в мантии выпускницы университета, стояла с симпатичного вида парой лет пятидесяти. Наверное, ее родители, решил я. Она казалась счастливой.

А еще чуть дальше, на самой границе освещенного утренним солнцем пятна, лежал маленький красный цилиндрик с серой крышечкой.

Мое спасение.

Я выудил его из-под кровати. Я весь дрожал. Я встряхнул коробочку, и в ней что-то застучало. Я открыл ее и вытряхнул пленку на ладонь. Хвоста из кассеты не торчало: значит, пленку отсняли, но еще не проявляли. Я убрал ее в коробочку, снова защелкнул крышку, порылся в карманах ветровки и достал другую коробочку — ту, что нашел рядом с озерным домиком Виктора Селлза. Коробочки были неотличимы друг от друга.

Мысли мои крутанулись в голове и устремились по новому следу. Находка открывала передо мной целый ряд возможностей, и где-то там, среди них, таилась одна, дававшая мне шанс выбраться из всего этого живым, спасти все, что продолжало пока висеть на волоске.

И все же кое-что оставалось неясным. Я не знал точно, что происходит. Зато у меня появилась потенциальная зацепка — связь между расследуемыми убийствами и оборванными поисками пропавшего мужа Моники Селлз, Виктора. У меня появилась еще одна нить, только времени на то, чтобы ее распутать, оставалось совсем немного. Мне ничего не оставалось, как встать и быстро, как можно быстрее взяться за дело. Хорошего чародея не так-то просто одолеть.

Я вскочил, подобрал с пола свои посох и жезл, и двинулся к двери. Меньше всего мне нужно было, чтобы меня отловили на опечатанном полицией месте преступления. Меня бы просто-напросто арестовали, сунули в камеру, и я был бы мертв, не успев даже предстать перед судом. Я уже заглядывал вперед, планируя свои дальнейшие шаги: попытаться найти фотографа, приезжавшего на озеро к дому Виктора Селлза, потом проявить эту пленку и посмотреть, действительно ли на ней запечатлено нечто, ради чего кто-то мог убить Линду Рэндалл.

Именно в эту минуту я услышал какой-то шум и застыл. Шум повторился — негромкое царапанье.

Кто-то повернул ключ во входном замке и отворил наружную дверь.

Спрятаться под кроватью или в ванной я никак уже и не успевал, и в любом случае я не хотел лишаться свободы передвижения. Поэтому я ринулся вперед, стал за полотном открывающейся двери и затаил дыхание.

В комнату вошел мужчина — невысокий, худой и взъерошенный. Темные, начинавшие седеть волосы были собраны в хвост на затылке. Верхнюю одежду его составляли темные брюки и темный пиджак; на плече висела пухлая сумка-кофр. Он прикрыл за собой дверь и огляделся по сторонам. Впрочем, как и большинство людей, теряющих способность ясно мыслить от волнения, он увидел меньше, чем стоило бы, и хотя краем глаза он должен был заметить меня, этого не случилось. На первый взгляд он производил впечатление вполне приличного человека: четко очерченный подбородок, волевые скулы.

Он пересек комнату и замер, уставившись на окровавленную постель. Я увидел, как руки его судорожно сжались в кулаки. Он издал странный, сдавленный звук, потом резво опустился на четвереньки и принялся шарить руками под кроватью. Поиски его становились все более лихорадочными, и я услышал, как он громко выругался.

Пальцы мои нащупали в кармане гладкую поверхность коробочки. Так-так. Таинственный фотограф, прятавшийся на улице у дома Виктора Селлза, сам явился сюда искать пленку. Я ощутил чувство сродни тому, какое испытываешь, уложив на место последний кусок особо сложного пазла — забавное удовлетворение, к которому примешивается изрядная доля самодовольства.

Я тихонько поставил свои жезл и посох в угол у двери и прицепил на грудь своей черной ветровки полицейский пропуск с моей фотографией. Потом потуже запахнул куртку, чтобы из-под нее не было видно двусмысленной футболки, и постарался поверить в то, что незнакомец слишком взвинчен и передрейфил, чтобы обращать внимание на мои тренировочные штаны и ковбойские сапоги.

Держа руки в карманах, я захлопнул дверь каблуком.

— Так-так, — произнес я, не давая ему опомниться. — Вернулись на место преступления, да? Я так и знал, что мы поймаем вас, стоит только подождать немного.

В любой другой день реакция незнакомца заставила бы меня покатываться от хохота. Он дернулся, стукнулся головой о низ кровати, взвыл, вынырнул из-под нее, повернулся, попятился и опрокинулся на кровать, увидев меня. Я поменял мнение о его внешности: губы у него были пухловаты, глаза, напротив, мелковаты и слишком близко посажены, придавая ему вид хищного, настороженного хорька.

Я холодно прищурился и не торопясь двинулся к нему.

— Не могли удержаться подальше от этого места, так?

— Нет! — выпалил он. — О Господи! Вы же не поняли! Я фотограф. Фотограф, ясно? — он порылся в висевшей на боку сумке и достал фотоаппарат. — Я снимаю. Для газет. Я и сюда пришел, чтобы посмотреть, не найду ли чего интересного.

— Бросьте, — дружески посоветовал я ему. — Мы оба прекрасно знаем, что вы здесь не для того, чтобы снимать. Вы искали вот это, — я достал из кармана коробочку с пленкой и повертел у него перед носом.

Он закрыл рот и как оглушенный уставился на меня. Потом на коробочку. Потом облизнул пересохшие губы, но так и не сумел выдавить из себя ни звука.

— Кто вы, — спросил я, стараясь говорить резко и внушительно. Я пытался представить себе, как бы держалась в подобной ситуации Мёрфи, будь я сейчас у нее в центре, на допросе.

— Э... Уайз. Донни Уайз, — он судорожно сглотнул, не сводя с меня перепуганного взгляда. — Я что, попал в какую-то неприятную историю?