Моя семья и другие звери - Даррелл Джеральд - Страница 14
- Предыдущая
- 14/62
- Следующая
— Святой Спиридион, защити меня! — громко воскликнул Яни, и усы его заколыхались, — Господи, спаси нас и помилуй!
Он стал озираться вокруг, пытаясь определить, откуда это взялось столько шуму, и заметил меня, сидевшего с притворной скромностью на каменном заборе. Я поздоровался с ним очень ласково и вежливо, как будто ничего не случилось, и спросил, хорошо ли он спал. Яни встал на ноги, улыбнулся, энергично почесал живот.
— А, это от твоего шума у меня раскалывается голова? Будь здоров, будь здоров. Садись, маленький лорд, — он вытер стул и предложил его мне: — Рад тебя видеть. Может, пообедаешь со мной и выпьешь вина? Очень жаркий сегодня день, очень жаркий. От такой жары может расплавиться бутылка.
Он потянулся, громко зевнул, обнажив беззубые, как у младенца, десны. Потом, повернувшись к дому, закричал:
— Афродита… Афродита… проснись… иностранцы пришли…маленький лорд сидит тут у меня… Принеси чего-нибудь поесть… ты меня слышишь?
— Слышу, слышу, — донесся из-за ставней заглушенный голос.
Яни опять обратился ко мне:
— Сегодня собирался гнать своих коз в Гастури. Только было очень жарко, слишком уж жарко. В горах камни так раскалились, что от них можно было прикурить папироску. Поэтому я решил лучше пойти к Таки и попробовать его молодого вина. Святой Спиридион! Что за вино!.. Как будто кровь дракона и само течет в горло… Что за вино! Когда я вернулся домой, воздух совсем меня сморил, вот я и задремал тут.
Он вздохнул глубоко, но без покаяния и достал из кармана помятую жестянку с табаком и серую папиросную бумагу. Его смуглая огрубелая рука вынула щепоть табаку, а пальцы другой руки ловко разровняли его и быстро скрутили папиросу. Оборвав свисающий по концам табак, он бросил его обратно в жестянку и стал прикуривать от большой металлической зажигалки с фитильком, крутившимся, будто рассерженная змея. Подымив с минуту в задумчивости, Яни смахнул с усов крошки табака и снова полез в карман.
— На вот, возьми, ты ведь интересуешься божьими тварями, — сказал он, доставая из кармана плотно закупоренную бутылочку, наполненную золотистым оливковым маслом. — Посмотри, что я поймал сегодня утром. Притаился под камнем, как сатана. Хитрая бестия, борец. Такого борца больше нет, он может ужалить своим задним концом.
Бутылочка, до краев наполненная маслом, светилась, как бледный янтарь. Внутри нее, в самой середине, был заключен маленький шоколадно-коричневый скорпион с хвостом, загнутым на спину наподобие турецкой сабли. Скорпион был мертв, он задохнулся в своей вязкой могиле. Вокруг его трупика в золотистом масле образовалось легкое, как дымка, мутное облако.
— Вот, видишь? — сказал Яни. — Это яд. Он весь был наполнен ядом.
Я спросил, зачем надо было сажать скорпиона в масло.
Яни довольно хмыкнул и потрогал усы.
— Разве ты не знаешь, маленький лорд? — спросил он весело. — Ты ведь целыми днями ползаешь за ними на животе. Ну ладно, я тебе скажу. Кто знает — может, это тебе пригодится. Сперва надо поймать скорпиона, живого скорпиона. Лови его осторожно, как перышко в воздухе. Потом положи живого — запомни, живого — в бутылку с маслом. Дай маслу закипеть, пусть он там издохнет, и пусть свежее масло пропитается ядом. А потом, если кто-нибудь из его собратьев вдруг ужалит тебя (да спасет тебя от этого святой Спиридион), потри ужаленное место этим маслом, и тогда оно не станет болеть, жало тебе будет нипочем, все равно что укол булавки.
Пока я переваривал это интересное сообщение, на пороге домика показалось морщинистое лицо Афродиты, алевшее точно зернышко граната. В руках у нее был металлический поднос; где стояла бутылка пива, кувшин воды и тарелка с хлебом, оливками и инжиром. Мы с Яни выпили вина, разведенного водой до бледно-розового цвета, и молча приступили к еде. Несмотря на беззубые десны, Яни откусывал хлеб, жевал его торопливо и проглатывал большими кусками, так что вздувалось его морщинистое горло. Покончив с едой, он отодвинулся от стола, старательно вытер усы и снова принялся за беседу, как будто и не прерывал ее.
— Я знал одного человека, такого же пастуха, как и я сам, который отправился как-то на праздники в дальнюю деревню. На обратном пути, разморенный вином, он решил немножко соснуть и выбрал себе место под миртами. Пока он там спал, из-под листьев выполз скорпион, забрался ему в ухо и ужалил.
В этом драматическом месте Яни остановился, сплюнул через забор и скрутил себе новую папироску.
— Да, — вздохнул он, — это очень грустно… такой молодой человек. Маленький скорпиончик ужалил его в ухо… жик! — вот так. Бедный парень не находил себе места от боли. Он с криком носился среди оливковых деревьев, ветки царапали ему лицо… Как это было ужасно! Никто не слышал его криков, никто не мог прийти на помощь… ни один человек. Обезумев от боли, он бросился бегом к деревне, но не сумел добежать до нее. Он упал замертво вон там, в долине, недалеко от дороги. Мы нашли его на другое утро, когда отправились на работу в поле. Какой у него был ужасный вид! Ужасный! От такого маленького укуса голова его раздулась, как шар, и он был мертвый, совсем мертвый.
Яни горестно вздохнул.
— Вот почему, — продолжал он, вертя в руках бутылочку с маслом, — я никогда не рискую спать в горах. А на случай, если выпью с друзьями и забуду об опасности, у меня всегда с собой бутылка со скорпионом.
Потом разговор перешел на другие, не менее увлекательные предметы, и только примерно через час я поднялся со стула, стряхнул с коленей крошки, поблагодарил старика и его жену за гостеприимство и, получив на прощанье в подарок кисть винограда, отправился домой. Роджер не отступал от меня ни на шаг и не отводил глаз от моего кармана, так как уже успел заметить виноград. Отыскав наконец оливковую рощу, темную и прохладную от длинных вечерних теней, мы сели у мшистого бугорка и разделили виноград поровну. Роджер поедал свои ягоды целиком, вместе с косточками и всем остальным, а я выплевывал косточки во все стороны, образовав вокруг себя кольцо, и с удовольствием воображал, как на этом месте когда-нибудь разрастется пышный виноградник. Покончив с виноградом, я перевернулся на живот и, подперев руками подбородок, принялся исследовать бугорок.
Крохотный зеленый кузнечик с длинной, меланхолической мордочкой беспокойно перебирал своими задними ножками; хрупкая улитка задумчиво сидела на веточке мха, мечтая о вечерней росе; пухлый алый клещ величиной со спичечную головку пробирался, будто охотник, через моховую чашу. Это был микроскопический мир со своей пленительной жизнью. Пока я наблюдал за медленным продвижением клеща, в глаза мне бросилась одна любопытная вещь. В разных местах на зеленом плюше мохового покрова проступали бледные круглые пятна величиной с монету. Увидеть эти едва приметные кружочки можно было только под определенным углом. Они как будто все время двигались и изменялись, напоминая мне полную луну, выплывавшую из-за облаков. Я лежал и думал, откуда могли взяться эти круги. Они были слишком беспорядочно разбросаны, чтобы принять их за след какого-нибудь животного, да и какое это животное могло разгуливать по такому крутому бугру? К тому же они не были похожи на отпечатки. Я потыкал травинкой в край одного пятна. Все оставалось неподвижным. Тогда я начал думать, что это какая-нибудь особенность самого мха, и снова потыкал один кружок травинкой — на этот раз посильнее. И вдруг у меня засосало под ложечкой от невероятного волнения: мой стебелек травы как будто нащупал скрытую пружину, и весь кружок поднялся, точно крышка люка. К моему удивлению, это и вправду оказалась крышка с аккуратно скошенными краями, подбитая с обратной стороны шелком. Крышка плотно входила в устьице тоже обтянутой шелком шахточки, которую она прикрывала. Одна ее сторона прикреплялась к краю люка шелковым клапаном, действовавшим, как дверные петли. Я рассматривал это замечательное произведение искусства и размышлял, кто же его мог создать. В глубине шелкового туннеля мне ничего не удалось разглядеть, и стебель травы тоже ничего там не нащупал. Долго созерцал я это фантастическое жилище, пытаясь отгадать, какое существо его соорудило. Я подумал, что это какая-нибудь оса, только раньше мне никогда не приходилось слышать, чтобы осы устраивали себе гнезда с потайной дверью. Надо немедленно выяснить, в чем тут дело. Пойду прямо к Джорджу и спрошу, знает ли он, что это за таинственный зверь такой. Я свистнул Роджеру, который в это время старался выдрать с корнем оливковое дерево, и бодрой рысцой пустился в путь.
- Предыдущая
- 14/62
- Следующая
