Твое имя (СИ) - Платунова Анна - Страница 18

Мара прижалась к стене, закрываясь руками, не вполне осознавая, что делает, и думая только о том, что на столе рядом с хлебом лежит нож. Кухонный нож. Он не слишком острый, но ничего, пойдет и такой.

По лицу Бьярна одно за другим скользнули непонимание, обида и раскаяние.

— Мара, ну что ты… Это же я… Это я, птаха…

Он протянул к ней руки, как показывают открытые ладони диким животным, убеждая, что не причинят им вреда. Мара прерывисто дышала, следя за ним испуганными глазами.

— Пожалуйста, Бьярн, не подходи, — сказала она, пытаясь сохранять остатки хладнокровия, но голос ее подводил.

Он застыл словно на невидимой границе, разделяющей их, — не подходил ближе, но и не отступал.

— Мара, девочка… Не знаю, что с тобой случилось и кого ты сейчас видишь, но это я. Разве я когда-нибудь тебя подводил?

Мара качнула головой: «Нет».

— Я не хотел тебя пугать.

Он проследил за ее взглядом, который Мара то и дело кидала на злополучную ложку.

— Я никогда не сделаю тебе больно. Веришь мне?

Мара кивнула: «Да».

— Я только хотел сказать тебе, что не уйду и не брошу тебя. Вместе придумаем что-нибудь. Да хоть в обоз наймемся. Я просто удивился, что ты вот так просто хотела меня вышвырнуть…

— Я не… — голос Мары сорвался, пришлось начать сначала. — Не вышвырнуть. Освободить.

— Ладно. Ладно, птаха. Я ошибся. И ты ошиблась. Все хорошо.

Мара почувствовала, как ее отпускает. И тут же ослабли ноги, так что она сползла по стене и села на пол. Чего она так испугалась? Это же Бьярн. Тот, кто заштопал ее рану. Поделился частью жизненной силы. Тащил ее на руках… Теперь ее трясло от чувства вины и собственной глупости.

Бьярн опустился рядом на колени. Мара увидела, что он протягивает ей свою чашку со взваром. Она допила. Он сел, облокотившись о стену. Мара, стараясь показать, что действительно ему доверяет, что все случившееся сейчас — недоразумение и просто какое-то наваждение, пересилила себя и положила руку ему на сгиб локтя. А потом и голову на плечо. Он ее напарник. Надежный и верный. Не страшно ведь, если два напарника просто посидят рядом…

Бьярн накрыл ее ладонь своей пятерней.

Поцеловал волосы.

Поцеловал застывшие, превратившиеся мгновенно в камень, губы. Он не чувствовал, как Мара под его поцелуями превращается в ледышку. Она оцепенела и даже не дышала.

— Мара… Как ты не видишь… Я люблю тебя, птаха моя…

Отстранился, пытаясь поймать ее взгляд, и наткнулся на дикий ужас в потемневших глазах.

— Отпусти… — произнесла она одними губами.

Бьярн поднялся и ее тоже поднял на ноги. В его глазах горело отчаяние.

— Отпустил. Не держу.

Мара сделала два шага назад, ближе к столу и ножу на доске.

— Любишь, — повторила она. — Любишь меня.

И вдруг начала хохотать так неистово и жутко, что Бьярн вскинул голову, будто его ударили, и ушел, тихо притворив за собой дверь.

Он ушел, а Мара все никак не могла перестать смеяться, сама понимая, что с ней творится что-то неладное.

Но ведь это правда смешно. Что тут можно любить? Стриженые волосы? Обветренные губы? Обломанные ногти? Тело, изуродованное шрамами. Он сам столько раз ее штопал — все видел. Так к чему эта глупая шутка?

Рот горел огнем от его поцелуя. Бьярн пах медом. Медом. Проклятье.

Мара схватила подушку и вцепилась в нее зубами, лишь бы только унять этот смех, что раздирал ее на части. Ничего, завтра все закончится. Бьярн пойдет своей дорогой, а она своей.

Светловолосая девочка, уже почти девушка, старательно перерисовывала изображение из книги на лист бумаги. Если бы кто-то мог сейчас заглянуть через ее плечо, он, несомненно, удивился бы, ведь такие юные особы должны рисовать цветы или что-то другое, такое же милое, но старательная художница пыталась перенести на бумагу изображение человеческого легкого. Которое, к слову сказать, казалось ей не менее прекрасным, чем цветок или бабочка. А тот единственный человек, который мог наблюдать за ее работой, нисколько не удивился бы, а скорее похвалил бы свою воспитанницу за усидчивость и старательность.

Он, кстати, скоро явился, удовлетворенно кивнул, увидев, чем занята девочка, и не стал мешать, занялся своими делами — принялся изготовлять вытяжку из листьев Молочного Стреловида для облегчения боли. Только когда время подошло к обеду, он окликнул ученицу:

— Зайчонок, пойдем пожуем, что Всеединый послал.

— Сейчас, дедуля… У меня вот тут, посмотри, не очень выходит…

Профессор Вигге подошел и встал за ее спиной, разглядывая рисунок, который был еще неловким, пока совсем детским, но очень старательным. Улыбнулся, стараясь, чтобы она не заметила его улыбки, а вслух произнес:

— Отлично, зайчонок. До поступления еще четыре года, ты успеешь подготовиться, я обещаю.

Девочка вздохнула. Она была еще не очень уверена в своих силах, но надеялась, что все получится.

— Ты еще обещал, что в следующий раз, когда в город позовут, ты мне разрешишь самой осмотреть больного.

— Помню, помню… Ну, раз обещал…

Биргер Вигге, профессор и известный даже самому Вседержителю медикус, несколько лет назад дал себе зарок отойти от дел. Что-то случилось тогда в Академии медицины, и происшествие это не давало ему покоя. Профессор Вигге бросил кафедру, которую возглавлял, своих студентов, свою безбедную жизнь и удалился в лес, чтобы вести уединенное тихое существование.

Но обмануть свое истинное призвание не так-то просто. Как бы Биргер Вигге ни стремился уйти от своей судьбы, но в конце концов все в округе — и в небольших деревушках, вроде Зилушек и Сморилок, и в городке покрупнее, Лабранте, — узнали о том, что в лесу проживает талантливый медикус, способный вытащить человека буквально с того света. Из города за ним обычно присылали телегу, а деревенские жители чаще приходили сами, если в силах были идти. Если же нет, то профессор Вигге, ворча и ругаясь, отправлялся на помощь больному, даже если за ним прибегали ночью.

Поначалу юная воспитанница, зная о желании дедули Биргера отойти от дел, ревностно охраняла его покой. Сейчас ей смешно было вспоминать о том, как утром первого дня новой жизни она пыталась спровадить с крыльца растерянного молодого мужчину.

— Нет, он никого больше не станет лечить! — выговаривала она ему, уперев руки в бока. — Не трогайте его. Оставьте в покое!

— Кто там? — сварливо окликнул из глубины домика профессор Вигге, а потом и сам шагнул на порог, оттирая пальцы от чернил обрывком тряпицы.

Проситель бухнулся на колени. Глаза его были будто два темных омута, полных безнадежности.

— Жена от бремени не может разрешиться… Второй день уже… Помоги! Всеединым заклинаю, помоги!

— Почему так поздно пришел? — профессор Вигге тут же стал сдержан и собран, больше на разговоры тратить время не стал, ушел в дом и вернулся через минуту с холщовой сумкой, перекинутой через плечо. — Пошли.

— Меня возьмите! — пискнула девочка.

— Зачем ты там, глупая. Хочешь помочь — в доме прибери или…

— Возьмите! — крикнула она, разозлившись. — Ты не понимаешь! Я спасти могу!

Профессор Вигге внимательно посмотрел на нее и, видимо, понял.

— А, вот оно что, — только и сказал он. — Ну, идем.

Так и повелось с тех пор, что таинственный медикус, живущий в лесу, являлся на особо тяжелые случаи вместе с юной некроманточкой, которая всем и каждому сообщала о том, что некромантка она по рождению, а на самом деле ей очень-очень хочется стать медикусом, когда она вырастет. Она обязательно поступит в Соувере в Академию и сделается самой лучшей!

Дедуля Биргер сначала посмеивался, а потом незаметно, постепенно стал ее учить. Он не зря считался в свое время не только талантливым медикусом, но и выдающимся учителем. Профессор умел так аккуратно и легко вложить знания в головы самым нерадивым студентам, что в Академии ходили слухи, что без магии здесь не обошлось.

Девочка под его руководством изучала книги, помогала при операциях, готовила настойки и лечебные отвары. Порой она даже не понимала, когда профессор Вигге учит ее, а он учил ее постоянно.