Мирные завоеватели
(Избранные сочинения. Том IV) - Оссендовский Антоний - Страница 14

Дни тянулись скучно и однообразно. По ночам не спали, раздраженно думая о том, что они позабыты и никто не заботится ни о них, ни о важных работах, законченных ими.

Однако, они ошиблись. Тот, кто должен был прибыть к ним, давно уже был в пути. Он вышел на эскадренном миноносце № 17 из Нагасаки и спустился к югу, после чего шел мимо берегов Ляодунского полуострова и Корейского побережья, в некоторых местах подходя к берегу и осматривая то таинственные знаки, нанесенные белой краской на прибрежных утесах, то неизвестно кем поставленные сигнальные вехи. Иногда он спускал шлюпки и подходил к самому берегу, где его встречали японцы или китайские рыбаки и о чем-то шептались с ним. Так путешествуя, он постепенно приближался к южной части Амурского залива и был уже близко от урочища Славянка и той бухты, где укрылась барка Мый-Ли.

Пришел он в бухту ночью. Миноносец № 17, покрытый по бортам окрашенным в цвет дерева брезентом, с необыкновенными мачтами и беспомощно висящими на них парусами совершенно не напоминал собой тех мрачных, глубоко сидящих и острых, как лезвие ножа, судов, которые в начавшееся делаться уже тревожным время бороздили Японское море по всем направлениям от Цусимы и до Татарского пролива. Когда он вошел в бухту, на барке все спали, даже дежурный матрос; он расположился среди пустых бочек и кругов канатов и мирно уснул. Даже трубка выпала из его рта. Коса его черной змеей извивалась по палубе, а по ней, никем не тревожимые, ползали пауки и огромные тысяченожки, охотящиеся за ними.

Часовой вскочил, как ужаленный, когда о борт барки мягко ударился неслышно подошедший с потушенными огнями и с глушителям и на трубах миноносец.

На палубу барки вбежали японские матросы, и один из них крикнул:

— Позвать хозяев!

Но в трюме уже слышали этот окрик, и вскоре один за другим вышли Вольф, Салис Швабе и их помощники. Одновременно по перекинутому трапу на барку взошел низенький, приземистый мужчина с редкими седеющими бакенбардами и грубым, но энергичным лицом.

— Кто из вас капитан германской службы — Карл Вольф? — спросил он глухим голосом.

Вольф вышел вперед и поднял шляпу.

— Я — капитан флота его императорского величества императора Германии! — ответил он. — С кем имею честь говорить?

Прибывший черными выразительными глазами скользнул по фигуре капитана, правый угол его губ поднялся кверху, что сразу придало его лицу какое-то зловещее выражение, совершенно не похожее на улыбку.

— Адмирал Уриу! — прикладывая по-военному руку к фуражке, бросил прибывший. — Мне бы хотелось немедленно осмотреть исполненные вами работы.

— Мы готовы! — ответил Вольф.

— В таком случае, прошу вас! — сказал Уриу, указывая на миноносец. — Кроме того, я имею предписание доставить вас и господина Салиса Швабе в один из корейских портов.

— Совершенно верно! — ответил Салис Швабе. — Нам неудобно было бы явиться не по железной дороге в наш город. Это могло бы вызвать подозрение…

Но адмирала Уриу, вероятно, мало интересовали те соображения, которыми руководствовались эти люди. Он молча пошел на миноносец, а Салис Швабе позвал Мый-Ли и расплатился с ним. Пожимая ему руку, Салис Швабе сказал:

— Мый-Ли, вы доставите обоих инженеров к берегу у острова Путятина, и с того часа вы свободны.

Через несколько минут миноносец так же неслышно отошел и, слившись с мраком, плывшим над бухтой, вышел в море.

Через несколько часов после этого вдоль корейского берега, стараясь скрываться в бухтах, медленно подвигалось к югу судно с какими-то странно болтающимися парусами и тремя большими трубами, какие всегда бывают на миноносцах.

Это был миноносец № 17, на котором адмирал Уриу совершал осмотр приготовлений, предшествовавших вспыхнувшей через пять месяцев после этого войне.

Во многих бухтах адмирал Уриу имел свидание с китайскими рыбаками или японскими купцами, которые устраивали радиотелеграфные станции и подготовляли запасы мин.

Недалеко от Дальнего в небольшой бухте работала целая флотилия японских рыбаков. Когда судно, скрывавшее под своей странной наружной оболочкой один из лучших миноносцев, вошло в эту бухту и проходило мимо сампанов и барок с рыбаками, то люди, бывшие на них, вытягивались по-военному и молча приветствовали стоявшую у передней мачты угрюмую, коренастую фигуру адмирала.

Бухта эта лежала на пути от Дальнего до Порт-Артура, и только весной 1903 года ее заарендовали японские рыбопромышленники Касухи и Одара, имевшие большие магазины в северной части Японии и вывозившие сушеную рыбу в Китай.

Лишь только начался улов рыбы, в арендованную японцами бухту прибыли четыре парохода, доставившие на своих бортах целую флотилию рыбачьих челноков.

На берегах бухты сразу выросли шалаши и временные дома, и работа закипела. С утра бросали сети и вылавливали рыбу, которую тут же развешивали, солили и вялили. Когда же вечерело и над водой появлялась та непрозрачная, обманчивая дымка, которая скрывает очертания предметов и делает туманной даль, с сампанов в воду по спущенным лестницам сходили люди в костюмах водолазов. Происходило это всегда у выхода из бухты, ближе к тому месту, где обычно проходили большие торговые и военные корабли.

Долго работали водолазы, пока об этом не узнали власти. Однажды в бухту неожиданно после заката солнца влетел русский миноносец. Он бросил якорь у входа в бухту и спустил шлюпку.

Офицер начал допрашивать промышленников, зачем понадобились водолазы, но получил вполне успокоительный ответ. Ему сказали, что водолазы заняты ловлей трепангов, устриц и морской капусты.

Смотритель промыслов, старый, хитрый японец Терраши-Тогу сказал:

— Я должен заметить, что, конечно, это незаконно, так как ловля трепангов и устриц при помощи водолазов совершенно опустошает море. Но что поделать? Мы в чужой стране и при том в стране, которая сама не умеет использовать своих богатств. Пусть другие хоть этим воспользуются. Вы меня, конечно, поймете!

Говоря это, японец хихикал и подобострастно втягивал в себя воздух и, в конце концов, увидев, что ему поверили, рассказал, что водолазы недавно добыли большую устричную раковину и, что так редко случается в этих северных водах, нашли в ней довольно крупную жемчужину. Старик сбегал в шалаш и принес жемчужину величиной в горошину, красивого серо-стального цвета, отсвечивающую нежными сине-зелеными огнями.

В этой именно бухте миноносец № 17 провел несколько дней, причем адмирал Урну вместе с Вольфом осматривал некоторые места, на которых стояли сампаны и где всякую ночь спускались в воду водолазы.

Потом с миноносца темной ночью перевезли с большой осторожностью какие-то большие круглые предметы с цепями, заканчивающимися небольшими якорями. Их опустили в воду, и они скрылись в пучине до тех пор, пока им не суждено было вновь появиться и принять участие в той кровавой бойне, свидетельницей которой должны были сделаться эти тихие воды.

В октябре уже ни одного сампана не было в бухте, и заброшенные и пустые стояли шалаши, а неубранная рыба гнила на берегу.

Из Берлина Вотан ехал, значительно успокоенный. Прием, оказанный ему в министерствах и приглашение на важное заседание комиссии, куда правительством допускались лишь наиболее доверенные лица, доказывали старому Вотану, что ему нет повода опасаться за свою участь.

Когда он откланивался у военного министра, тот горячо пожал ему руку и сказал:

— Многоуважаемый господин Вотан! Ваша доблестная служба отлично известна правительству Германии и ее императору. Его Величество, осведомленный о пребывании вашем в Берлине, лишь за недостатком времени не мог вас принять, но он поручил мне высказать вам его благодарность и уверенность, что и впредь германцы, принявшие подданство другого государства, никогда не перестанут быть германцами в лучшем значении этого слова. Из всех тех совещаний, участником которых вы изволили быть, вы, конечно, поняли, что ближайшая задача Германии — ослабить при помощи внешних сил Россию раньше, чем вспыхнет у нас война с этой огромной страной. Мы надеемся, поэтому, что вы сделаете все зависящее от вас, используете все свои силы, все связи и все свое влияние, чтобы помочь японской армии и флоту достигнуть того результата, который прежде всего необходим и полезен для Германии.