Эластичность. Гибкое мышление в эпоху перемен - Млодинов Леонард - Страница 8

Через триста лет после кончины Уиллиса нам уже не нужно дожидаться смерти, чтобы заглянуть человеку в голову. Технологии позволяют нам изучать мозги, покуда они живы, и помогли открыть целое новое поле когнитивной нейробиологии – изучение того, ка́к мы думаем и как мышление производится мозгом.

Одна из ключевых установок когнитивной нейробиологии – в том, что структура и форма мысли не зависят от ее предметного содержания. Иначе говоря, умственная деятельность, приводящая к рождению новых предприятий, шампуней и блюд, фундаментально не отличается от той, что производит новые научные теории, живописные полотна или симфонии. А потому, приступая к разговору об эластичном мышлении, мы имеем возможность сперва рассмотреть природу самой мысли вообще.

Зачем у животных развился мозг? Философ Карл Поппер подошел к этому вопросу косвенно, написав, что «вся жизнь – решение проблем»[29]. Слова Поппера отражают взгляд эволюционной биологии: она рассматривает животных как биологические машины, стремящиеся выживать и воспроизводиться. В этом смысле животные воспринимаются как устройства, прокладывающие себе путь от одной задачки к другой. Эволюция животного мозга, таким образом, есть развитие, за много-много эпох, все более совершенных машин для решения задач. Перемещение ноги на один шаг вперед есть решение задачи перемещения отсюда туда, но и сочинить стихотворение или написать картину означает тоже решить задачу – задачу самовыражения на ту или иную тему или предъявления определенного чувства. Таков взгляд на мышление, распространенный среди нейробиологов и психологов.

Действительно ли вся жизнь – «решение проблем», рассуждать непросто, особенно применительно к царству животных, однако в значительной мере это все же так и есть, никуда не денешься. Камень, лежащий на горке, никаких усилий для того, чтобы переменить свою судьбу, не прикладывает. Растения – живые, однако мало что способны изменить в своей судьбе. По сравнению с животными они не могут перемещаться, поэтому справляться с переменами им приходится куда реже, но и способности к этому у них меньше. Они пускают корни, что более-менее целиком определяет среду обитания того или иного растения, и выживают, как умеют, – либо погибают. Животные же устроены так, что условия их жизни им менять под силу, под силу и выбираться из обстоятельств и положений угрожающих к более благоприятным. Это полезная способность, однако из-за подвижного образа жизни любой особи приходится постоянно действовать, чтобы решать разнообразные задачи и загадки, с которыми она сталкивается. Решения животные находят, применяя данные, полученные с помощью органов чувств или другими способами, какими можно выяснить, что происходит во внешней среде, и задействовав мозг – или подобные мозгу структуры, – обрабатывающие сенсорные данные; в результате животное способно истолковывать динамические ситуации и выбирать подходящий порядок действий.

Но эволюция экономна и не сотворит мазерати там, где хватило бы и мопеда. А потому для решения своих задач у животных есть три все более усложняющихся метода обработки информации, о которых я уже говорил ранее: программный, аналитический и эластичный. Первый разбирается с простыми рутинными задачами, а все остальные решаются вторым и третьим методами.

Тут возникает интересный вопрос: если организм перерабатывает данные, означает ли это, что он думает? Слизевик, простенький амебоид, помещенный в лабиринт, сообразит, как добраться до еды. А если эту еду разместить в двух разных точках посреди лабиринта, слизевик перегруппируется так, чтобы проникнуть в оба эти места наиболее эффективно, – обретет форму, которая позволит ему дотянуться до обоих мест[30]. Слизевик решает задачу. Мышление ли это? И если мышлением мы это не считаем, то почему? Где провести черту?

Согласно словарю, мыслить – «рассуждать, анализируя явления действительности и делая выводы; представлять в мыслях, воображать; рассчитывать, предполагать, считать»[31]. Учебник по нейробиологии формулирует несколько более технически: «Мышление есть акт внимания, определения и выработки осмысленного отклика на внешние стимулы… характеризуется способностью производить цепочки идей, многие из которых возникли впервые»[32].

В сути своей эти определения говорят нам, что мышление есть оценка обстоятельств и создание осмысленного отклика посредством производства идей. Это означает, что программная обработка данных, какую производит слизевик, до мышления не дотягивает. Слизевик не оценивает обстоятельства, а откликается на стимул во внешней среде. Слизевик не производит идею, а следует заранее запрограммированному порядку поведения. То же верно и для гусыни, стерегущей яйца у себя в гнезде.

Таким образом, исключая из определения мышления полностью автоматическое подчинение программе у организма (или компьютера), мы просто создаем договоренность, проводим условную черту. Важно понять вот что: согласно такому определению мы именуем мышлением то, чего в животном бытии немного – или даже совсем чуть-чуть. Мысль в животном царстве – штука исключительно редкая, это не правило, поскольку животные в основном ведут типовую жизнь. И все у них – в основном, поступающих, как роботы, – вполне ладится. А наши отклики суть результат ли мышления, или же мы тоже почти всю жизнь проводим по программной привычке, бездумно?

В конце 1970-х психолог Эллен Лэнгер с двоими коллегами написала революционную статью, где задалась вопросом: «В какой мере мы способны действовать без полного осмысления?»[33] В значительнейшей, заключили авторы статьи, что отражено в ее названии: «Неосмысленность якобы осмысленных действий».

Всем известно, что мы время от времени включаем «автопилот». Однако по-настоящему потрясающе в статье Лэнгер то, что подобное запрограммированное поведение типично и для наших «сложных общественных взаимодействий». Под «сложными» Лэнгер не подразумевала театральную постановку или макиавеллиевские интриги. Речь шла попросту о всяких взаимодействиях, где на кону было хотя бы что-то, пусть и незначительное. Лэнгер с коллегами пришли к выводу, что мы, оказываясь в знакомых обстоятельствах такого рода, склонны вести себя несознательно, подчиняясь запрограммированным последовательностям и относительно немного приспосабливая свои поступки к свойствам текущей ситуации.

В одном эксперименте, представленном в статье, исследователь располагался рядом с копиром и обращался к людям, подходившим распечатать копии. Исследователь говорил: «Простите, у меня пять страничек. Можно мне к ксероксу?» Шестьдесят процентов пользователей ксерокса пускали просителя к машине. Но некоторым адресовали тот же вопрос в такой формулировке: «Простите, у меня пять страничек. Можно мне к ксероксу? Потому что я спешу». При такой постановке вопроса просьбу удовлетворяли 94 % пользователей.

Как и с гусыней, вроде бы – осмысленное поведение. Кажется, будто те, кто бы оказался среди 40 % отказывающих по первой формулировке, отозвались по-другому благодаря тому, что им предложили объяснение, что позволило им оценить остроту своей необходимости в сравнении с той, которая у человека «спешащего».

Но исследователи употребили и третий вариант: «Простите, у меня пять страничек. Можно мне к ксероксу? Потому что мне нужно копии сделать». Эта версия просьбы по устройству похожа на благоприятную: утверждение, запрос, подкрепление. Но содержимое у этих двух вариантов разное. На этот раз «подкрепление» бессодержательно. Фраза «нужно копии сделать» никаких дополнительных сведений к предыдущим «у меня пять страничек» не добавляет.