Артемида. Изгнание (СИ) - Хант Диана - Страница 42

Гермес неопределённо кивнул, и всё-таки поджёг сигару. Спохватился, предложил коробку нам. Мы одинаково брезгливо наморщили носы и поджали губы и отказались.

– Ты вспомнила? – спросил он у меня.

– О чём?

– Не придуривайся, Артемис. О вас.

– Да, – я не стала ходить вокруг да около.

– И ты понимаешь, что сейчас происходит с Полом?

Я покачала головой.

– Я… с тех пор, как вспомнила, об этом думаю. Похоже, он меня ненавидит. Я только не понимаю, за что. Был один момент – в Минске – в последнюю нашу встречу, где я решила, было, что особой ненависти у него ко мне нет, просто равнодушие. В любом случае, он не помнит. Это совершенно точно.

Гермес кивнул.

– Это я заметил. Так вот как можно было отдать ему Свиток? По крайней мере, пока он в таком нестабильном состоянии.

– Псих, – согласилась я.

И никто не стал спорить.

А в моём представлении Пол как будто бы раздвоился. С одной стороны, я не смогу забыть то, что вспомнила, с другой – его глаза, полные неподдельной ненависти, угрозы. Жестокое равнодушие по отношению к Иде. Она-то чем братцу не угодила?

Ладно. С Полом понятно, что ничего не понятно. Но нам с Идой было одинаково интересно, как пропал Свиток.

Гермес с Дафной переглянулись.

– Вообще-то Артемис, охрана говорит, что видела тебя возле хранилища.

Видимо, возмущение так явно обозначилось на моём лице, что Дафна поспешила заметить:

– Если бы Дельфион не заперла вас вчера…

– Да что там свидетельство охраны, запись сохранилась. Теперь, когда я точно знаю, что в это время вы находились на выставке, на территории выставки, поправился Гермес, ещё больше непонятно. Обратите внимание на время записи.

Гермес протянул нам с Идой планшет, а сам сзади встал.

Запись камеры наблюдения отчётливо показывала мою фигурку, осторожно крадущуюся к сейфу. Сомнения не было. Не было бы, если бы не одно но. Я не поворачивала к камере лица. Платье – один в один похоже на то, что было на мне вчера, но в хранилище было темно, и хорошо рассмотреть цвета не получалось. И прическа. Ида вчера соорудила из моей короткой стрижки некое подобие греческой причёски. У «меня» в записи, если хорошенько приглядеться, волосы были уложены таким образом, чтобы сымитировать короткую стрижку. Но мы с Идой сразу обнаружили несоответствие. И Дафна щёлкнула языком.

– Кто-то явно хотел, чтобы на тебя подумали.

– Причём, кто-то, кто был осведомлён, что охране положено тебя пропустить, – подтвердил Гермес.

– Что значит, пропустить? – удивилась Ида.

– Сейф не открывать, конечно, – поспешил уверить нимфу Гермес. – Но меня вызвать и дождаться. Я же не знал, пойдёшь ли ты на выставку, которую, я как мог, для вас подготовил. Ну и для души, конечно, – смутился он под взглядом Дафны. – Но и соскучился по семье, да!

– Знать о том, пойдёте ли вы на выставку, или попытаетесь проникнуть в дом Андриса Таубе, мы не могли, – пожала плечами Дафна.

– А спросить не судьба? – подняла бровь Ида.

Океанида не спасовала.

– Под пристальным контролем Диты? – хмыкнула она. – Без вариантов. Кстати, она и попыталась проникнуть сразу на территорию, так сказать, объекта.

– И что?

– И ничего, – ответил Гермес. – Посидели, выпили. Хорошо посидели, кстати. Дита – она ведь не вредная. Просто запуталась.

– Гермес явно дал ей понять, что не отдаст Свиток никому, кроме тебя.

– А она что?

– А она слишком умна, чтобы спорить в открытую.

Внезапно раздался шум со стороны входной двери, крики, ругань, грохот чего-то тяжёлого, звон разбитой посуды. Всё это заставило Иду вскочить с места и встать между мной и дверью, Дафна тоже вздрогнула, я ограничилась тем, что нахмурила брови, уж очень знакомым мне показался голос, сыплющий проклятиями, а Гермес выпустил очередной клуб дыма, и вопросительно уставился на меня.

Я не удержалась, чтобы не подмигнуть брату, предвкушая что-то крайне весёлое. Гермес спрятал улыбку в уголке рта, и уставился на дверь в кабинет, взглядом, каким смотрит в занавес зритель на премьере. Он бы ещё театральный бинокль взял.

Кстати, зря бинокля под рукой не оказалось, потому что открывшаяся картина была достойна кисти мастера. И по системе Станиславского я сказала бы точно – верю.

Вначале были только крики, перемежаемые робким голосом с просительными нотками. Голос, прерываясь, видимо на то, чтобы сдерживать кого-то, настроенного очень решительно, вежливо, но твёрдо тараторил по-английски:

– Нет, мисс, нет.

– Ни в коем случае…

– У меня инструкции, простите, мисс…

А в ответ на все реплики один и тот же, но веский аргумент:

– Ничего, мне можно!!!

Вперемешку с голосом, видимо, горничной, или экономки, кто тут у мистера Таубе трудится, я не знаю. Нам же с Идой Дафна дверь открыла.

Причём прислуга продолжала что-то лепетать в том же контексте на английском, а возмущённый женский фальцет – на русском. Но от этого становилось ещё веселее.

Но самое веселье началось, когда в кабинет, отталкивая миловидную горничную в длинном сером платье в пол, тоже, между прочим, в античном стиле, – эх, и скучает братик по Олимпу! – ворвалась Дита в окружении двоих океанид.

Надо сказать, что для возмущения и даже явно демонстрируемой лютой злости ни у Диты, ни у её сопровождающих не было никаких оснований: в конце концов, мы с Идой не просили вчера запирать нас в туалете, и вызывать в номер наряд психушки и полиции. Так что кое-кто здесь сам себе злобное Буратино. И это точно не мы с Идой.

Вот скажите мне, вы видели когда-нибудь лысую океаниду?

Еще вчера мы бы с Идой удивились такому вопросу, и сказали бы с совершенной уверенностью – нет, не видели.

А сегодня уже не скажем. Потому как видели.

М-да.

Роскошную голубую шевелюру Дельфион как корова языком слизала. И хотя череп у океаниды оказался совершенной формы, и, на мой взгляд, в красоте и очаровании она не потеряла, от накатившего приступа прямо-таки гомерического хохота нас с Идой это не спасло. Нимфа, вон, даже на пол сползла.

Калли, впрочем, повезло больше Дельфион – сейчас причёска океаниды больше вчерашней напоминала мою собственную. Только затылок бритый. Эх, надо было им ещё вчера днём в шампунь депилятор налить, глядишь, Калли перед камерой меня изобразила бы куда убедительнее! А в том, что в записи мы видели именно Калли, у меня сомнений не было.

Дите повезло, пожалуй, больше всех. Наини свою шевелюру сохранила. А бритые виски сейчас в моде.

Спорим, такой богиню любви Афродиту ни стены этого дома, ни твердь сего мира ещё не видела.

Левый висок красавицы-брюнетки выбрит наголо. Шею украшает изящная, кажущаяся невесомой, татуировка, изображающая стайку птичек-галочек и какие-то завитушки. В левом ухе три серьги. Маленькое кольцо в носу, слегка увеличенные, по сравнению со вчерашним, ярко-алые пухлые губы. Одета сестрица в короткие джинсовые шорты и белый топ, стилизованный а-ля мужская рубашка с закатанными рукавами и завязанная выше пупка, кстати, с пирсингом с алым сверкающим камнем. Из обуви – ярко-алые босоножки на неизменных шпильках.

Собственно, татуировки украшали и плечи нимф. И обнаженную ножку Дельфион. Как и пирсинг – у Дельфион проколото крыло носа, у Калли – нижняя губа. Смотрелся новый стиль этой троицы, скрывать не буду, отпадно. Только сдаётся мне, что Дафна рада до беспамятства, что её Мойры от сей смены имиджа уберегли.

Вон сидит, губу закусила. Еле держится.

Чего о нас с Идой не скажешь. У нимфы, сжавшейся в комочек на полу, даже слёзы из глаз брызнули, разогнуться не может, за живот держится. А я… Я, кажется, икать от смеха начала.

Нет, они хороши, и всё такое. Но сама мысль о лысой русалке почему-то жутко смешной кажется.

Вот отчего они так припозднились, значит. Спасибо им в шляпу, дали нам время на испить шампанского. В тату-салоне были, имидж меняли.

– Мерзавка! – это Дита, естественно, мне.

– Гадина!! – всё туда же.