Кинжальный огонь
(Рассказы) - Богдаев Алексей Николаевич - Страница 8

Ну, теперь вперед, Галерин! Что тебя ждет, безусый паренек? Выдержишь ли ты испытание на прочность? Или ты ночью потеряешься в пути, упадешь где-нибудь в яму, и никто не поднимет тебя? Или угодишь под колеса, и раздавят тебя в лепешку? Тебе ведь восемнадцать исполнилось! Так будь же мужчиной, а не слюнтяем эдаким! Прояви волю, заставь себя выдержать и боль, и хмель, и трудности! Помнишь Рахметова у Чернышевского — на гвоздях ведь спал, выносливость воспитывал в себе… А ты? Разве ты не можешь? Сможешь, раз надо! Сможешь, если захочешь, если себя переборешь! Не один ты. Тысячи таких на фронте, в тылу, в госпиталях терпят, мучаются, страдают, но борются! Менее, чем через год, ты будешь торжествовать Победу, если выживешь, если вынесешь эту тяжелую кровавую бойню! Так будь же молодцом, Лешка, может, тебе повезет. А сейчас держи испытание на марше. Выдержишь — никогда больше так трудно не будет!

Шли сначала быстро. Затем часа полтора колонна тянулась по песчаной полевой дороге, прошла через лес, минула хутор и вышла на широкую магистраль. Батальоны несколько раз останавливались, и снова гармошка марша растягивалась. Внезапно оказались на берегу Вислы. Мост был взорван, и его черные фермы повисли косыми глыбами над водой. Переправа находилась слева, выше по течению. Подход к ней за три километра заторен техникой, повозками, пехотой. Повсюду стояли регулировщики с фонариками и жезлами, пропускающие колонны. Соблюдался строгий порядок. Внизу переправа обозначалась тусклыми подсветками над водой, с берега на фоне черной глади это выглядело красиво.

Третий батальон спустился к наведенному мосту почти бегом и быстро преодолел его. Настил покачивался на понтонных плотах. Казалось, под ногами дышит земля. Реку почти никто не видел. Было темно и сыро. Лишь фонарики освещали путь…

Прошло более часа, как форсировали Вислу. Восстановился размеренный ритм марша. Солдаты устали. Пора бы привал сделать…

Наконец-то! Сержант Галерин облегченно вздохнул, сел на обочину дороги, ноги в кювет, оперся на локоть, спиной на вещмешок, ствол автомата зажал в руке и мгновенно уснул.

Как это случилось — не помнил. Слышал только рядом слова: «…Километров тридцать с гаком отмеряли…» Он все глубже проваливался в сон. Алексей не слышал команд, голосов, совсем потерял бдительность. Раньше с ним такого не было. Колонна построилась, а Галерин все спал. Кто-то сильно тряхнул его за плечо, но сержант не проснулся. Как лунатик, встал и пошел. Стоило огромных усилий, чтобы проснуться на миг, осмотреться. Глаза слипались сами, сознание не поддавалось контролю. Спать! Спать! О, как хочется спать! Никогда в жизни не хотелось так спать, как на этот раз. Что бы он отдал за десяток минут покоя… Вдруг Галерин полетел… Он рухнул в кювет, вскочил от испуга и снова упал. О, как тяжело! Но надо! Понимал, что надо вставать, надо идти, но не мог. Сердце замирало, сознание отключалось, тело не слушалось. Собрав все силы, встал, ноги сами пошли вслепую неведомо куда… Сквозь сон, Алексей почувствовал, будто какая-то сила подхватила его, и он будто наплаву или в полете… Очнулся, увидел рядом Чуркина. Тот держал его под руку, тормошил, что-то говорил, но безусый сержант ничего не воспринимал. Тогда находчивый солдат привязал Лешкину руку к армейской повозке. Теперь правая рука стала чужой, не подчинялась воле сержанта и не отпускала его. Рука тянула куда-то все тело, а ноги безотказно шагали сами. Машинально левой рукой Лешка проверил автомат. Все в порядке! Проснулся на секунду, открыл глаза, увидел повозку, а на фоне ночного неба маячили упитанные крупы Славяна и Сивого. Чуркин шептал на ухо:

— Теперича спи, теперича можно…

Пехотинцу стало легче: не надо себя контролировать, принуждать. Можно поспать. И он спал натурально, как там, на соломе, в уютном катухе. Ему ничего не снилось, дышалось легко, свободно: он просто крепко спал…

Сколько прошло времени, сержант Галерин не знал: может — час, может — два. Неожиданно услышал лошадиный храп: это Славян продул носовые от натуги. Алексей проснулся. Глаза широко раскрылись, сознание обрело реальность. Все четко видно вокруг. Рассвет: заря осветила полнеба. Сон мгновенно исчез. Наш герой оглянулся и неожиданно для себя крикнул:

— Я выспался. Чуркин! Отвяжи руку. Теперь мне хорошо!

— Ну вот, чего и надо было. Поспал, теперича будем роту догонять! Мы в хвосте батальона оказались.

Утром батальон вполз в большую деревню. В центре возвышался костел. Перед ним — обширная площадь, прошитая песчаными дорожками, бегущими по красноватому спорышу. Сказочно красиво. Чистенький городок не затронула война. Здесь тихо и спокойно. Жители ухоженных домов стояли у оградок и наблюдали за движением измученных людей. Здесь заранее распределили дворы по подразделениям. Сержант Галерин подвел свое отделение к небольшой усадьбе с двухэтажным домом. Пожилой хозяин стоял у ворот со своей женой. Они почтительно раскланялись.

— Прошу, пан сержант! — распахнул калитку поляк и показал, куда идти. Вошли, пулемет поставили посреди двора. Солдаты, как куры, уселись кто на дрова, кто на доски, а кто на скамью. Было видно, что они очень устали.

— Пан сержант! Почивать тамо будете! — хозяин показал на второй этаж и жестом пригласил Галерина войти в дом. Они поднялись по крутой лестнице наверх и вошли в обширное помещение. Это был великолепный зал, уставленный по всем стенам изысканной старинной посудой музейной редкости: тонко расписанные статуэтки из белой глины, фаянсовые чайные сервизы, инкрустированные золотом, вазы, часы, обрамленные художественным изваянием в бронзе или кафеле, барельефы, фигурки. На других стеллажах — деревянные поделки, ларчики, коробочки, рожки и прочие диковинки. Никогда и нигде Лешка не видел подобной красоты. Все сияло и золотилось, удивляло тончайшей росписью. Посредине огромной гостиной — круглый стол с резными ножками и венские стулья с бархатными сиденьями. Никакой другой мебели не было, лишь белоснежная голландская печь чуть выступала в зал и сияла золотыми розеточками…

«И это все для нас, солдат? — подумал Галерин. — Это здесь-то спать предлагают?» Гость ощутил неловкость и хотел отказаться, но старик дружелюбно отклонил сопротивление и стал сходить вниз. Спускаясь за ним, Галерин снова задумался: «Нет ли здесь подвоха? Может, специально выставлено, чтобы соблазнить, а потом уличить… Но нет! Человек не льстит, не заискивает и совершенно не боится нашего присутствия. Видно, что люди добрые от природы, открытые, гостеприимные…»

— Вот что, товарищи, — обратился командир отделения к солдатам, — здесь живёт богатая семья. Нам предлагают отдыхать в зале, где очень дорогая и красивая сервировка. Так вот приказываю: пальцем ничего не трогать! Люди нам доверяют! Чтобы был порядок… Располагаться головой к столу. Дневальный во дворе с оружием у пулемета. Смена через час. Первым заступает Закиров… Остальные — за мной!

Уже на ходу сержант добавил:

— Вон там уборная, да аккуратней!..

Пока отделение получало распоряжение на отдых, старик заволок два снопа овсяной соломы в зал и оставил их у стола. Теперь он стоял на крыльце своего дома, принимал парад входящих солдат, кланялся каждому и что-то говорил по-польски. Улеглись не сразу. Сложив вещмешки под стол, бойцы раздевались, озирались по сторонам и медленно обходили зал, любуясь красивыми вещами. Некоторые улыбались, как во сне, разглядывая невиданное творение рук человеческих. Но усталость брала свое: расстелив шинели на соломе, пехота падала и тут же засыпала, прижав к себе автоматы.

Прошло два часа. Дневальный Галимов подал команду троим заготовщикам получать завтрак. Бряцание котелков, фляжек прогнало сон. Люди стали подниматься, выходить во двор поплескаться свежей водичкой. На пороге гостиной появилась приятно одетая старушка в белом фартуке. Она держала огромную сковороду — жаровню — и искала подход к столу. Шагнув, поставила поддон, на него жаровню и положила на стол горсть изумительных золоченых вилок. Ушла молча, но вскоре вернулась с караваем душистого хлеба и горой соленых огурчиков. Зал наполнился захватывающим ароматом жареной картошки с луком и горячего хлеба. У солдат потекли слюнки!