Кинжальный огонь
(Рассказы) - Богдаев Алексей Николаевич - Страница 2

— Наконец-то догнал! — облегчённо вздыхал он.

— Качнём его и разбежимся, — шутили друзья, — пусть сам приземляется, как знает.

— Блудный сын вернулся! — добавлял кто-то под общий смех.

Голодный, продрогший, не спавший ночь, усталый солдат лез на свою полку, где лежал его паёк: хлеб, сахар, консервы. Наученный горьким опытом, он ни на шаг не отходил от вагона. Даже по лёгкой нужде не рисковал спрыгнуть. Да и дневальный по вагону теперь цыкал на него:

— А ну, подальше от дверей! Вон щелка с той стороны, валяй!..

Волгу пересекли утром. В Горьком хорошо пообедали, пополнили продовольствие, воды набрали. Весь день и ночь мчались, как угорелые. В разбитом войной Брянске кормили в огромной комендантской столовой, куда помещался целый эшелон людей маршевого полка. Питание было поставлено так, чтобы едущие на фронт солдаты могли поесть горячее хотя бы раз в сутки. Никто не задумывался всерьёз, откуда берётся еда на эту многотысячную ораву…

На других станциях людей мыли со сменой нательного белья. Обязательно применяли «душегубки»: после них в раскалённой одежде не оставалось ни одной вошки. В такие дни эшелон стоял много часов и можно было прогуляться в свободную минуту, город посмотреть или то, что осталось от города. Здесь похозяйничали фашисты. Теперь — освобождённая земля! В ней заново возрождалась жизнь.

Кто-то пустил слух, будто немцы на оккупированной территории всем девушкам клеймо на ноге ставили. Теперь девчата это клеймо прячут, забинтовывают.

— Вот бы встретить такую, посмотреть на клеймо, — шепнул Жезнов Суханову.

И встретили-таки двух! У одной из них выше щиколотки повязка белела. Девушки сидели в скверике, беспечно беседуя.

— Смотри! Прямо по курсу! Вот объект для исследования! Вперёд! — радостно всполошился Сашка Жезнов. Вместе с Петром прибавили шаг. Подошли, поздоровались, представились по-фраерски, присели рядом:

— Трудно вам было, девушки? Немцы вас мучили? — начал Саня.

— Да уж, мучили! Работать заставляли с утра до вечера, грозились в Германию угнать. Многих отправили в неволю… Мы так рады, что свои подоспели…

Время торопит. Саня перешёл в наступление:

— Ранение что-ли у вас на ноге, девушка?

Та, что с повязкой, смутилась, покраснела:

— А почему вас интересует моя нога? — с удивлением посмотрела в упор на военного.

— Да нет, я просто раненых не видел. А вы… ходите, наверное, хромаете? — смущённо оправдывался Сашка и тоже покраснел.

Петька Суханов понял, что надо выручать друга, напыжился и начал врать:

— Я полковой фельдшер! Санинструктор батальона, в этом разбираюсь!.. Нет ли у вас абсцесса? Покажите-ка рану, больная! Я окажу вам профессиональную помощь!

Девушка не знала, что делать, совсем смутилась и глянула на подругу. Та прильнула к ней, говорит:

— Ну, развяжи! Что тебе, жалко что-ли?

— Да не больная я совсем, это у меня так просто.

Всё же девушка разбинтовала ногу, но никакого клейма там не было. Обыкновенная болячка! Солдаты переглянулись и прыснули. Они еле сдерживали хохот. Ничего не понимая, сконфуженные девчата совсем растерялись, бросили бинт и побежали прочь от нахалов.

— Ну, брехуны, наврали-то как? А? Никакого клейма у них нет! Надули нас, дурачьё. — сокрушался Сашка. — а жаль, девушки были хорошие, скромные… досадно получилось. Петька.

— Да ладно, не переживай… Пошли обратно. Пора! Хватит, нагулялись! — поставил точку Суханов.

Парни зашагали к вокзалу.

На освобождённой от фашистских захватчиков земле всё было разломано, сожжено, разбито. Казалось, и сама земля изувечена. Сколько печей стоит, а домов нет, одни развалины. Да и людей совсем не видно.

Длиннющий военный эшелон, крадучись, полз по этой израненной земле и все время просил пить. Жара, а воды нет. Солдатские запасы быстро иссякали. Поэтому на любой станции старались запастись водой. К паровозу бегали, из тендера брали. Иногда останавливались у реки или водоёма. Подавалась команда: «С ведрами в голову эшелона!» Солдаты становились в три-четыре цепочки, передавали ведра, сливая воду в черную бездонную утробу паровоза. Эта проблема решалась запросто, без особых помех. Напившись, эшелон продолжал продвигаться на запад.

На сей раз поезд остановился на четвертом пути. Станции не было, и людей не видно. На месте вокзала была груда камней, а рядом будка — это место дежурного по станции. В будке — чайник, кружка, на столике картофельные очистки — так уж уловил глаз. Но то, что увидел молодой сержант у паровоза, заставило его остолбенеть: на краю воронки лежал человек в военной форме без головы. Босые ноги, белые, как снег, на плечах совсем новенькие погоны капитана. Видимо, налет был недавно! Предыдущий эшелон ушел, оставив за собой смерть. И некогда, и некому было оплакивать гибель офицера…

«Почему ты здесь, опомнись, сержант! Ах, да, ты прибежал к паровозу набрать в котелок водички! Так бери же, пока не засвистел паровоз…» Уже не помнил парень, когда воды набрал, бежал вдоль эшелона, задыхаясь. Шок еще не прошел, ужас охватил сознание…

Вдруг с крыши товарного вагона послышался крик:

— Лешка! Лешка! Смотри на крышу! Это я, Анатолий!.. Сусаники, школу, Золотую гору помнишь?.. Ну, держись! — солдат прыгнул на парня прямо с крыши. Лешка не устоял, упал, водичка из котелка с радостью вырвалась и торопливо поползла в траву на обочине полотна. Он все еще не опомнился от увиденной страшной картины и совсем оторопел от неожиданной встречи со школьным другом. Оба вскочили на ноги. Друзья обнялись:

— Да ты ли это, Анатолий! Глазам своим не верю! Без гитары тебя плохо представляю. — кричал радостно Лешка, стряхивая воду.

— Да, это я! Я, Леша, дорогой! Вот счастье! Какая встреча! А? Ну, ты где? В каком вагоне? Пошли, сейчас поезд пойдет… Я доложу… с тобой… к тебе, — на ходу кричал Анатолий.

Алексей Галерин стоял, не помня себя от впечатлений, ботинки мокрые, в котелке воды — на дне, растерянный какой-то, но уже в хорошем настроении. Через пару минут прибежал Анатолий Иваньков и с той же радостью доложил под козырёк:

— Отпустили на перегон. Лёша, до следующей станции! Пошли!..

Лёшка был старше Анатолия на один год, до войны они учились вместе. Удивительный мальчишка этот Иваньков. Его тонкие пальчики ловко бегали по грифу любимой гитары, изливавшей чудесную мелодию. И главное — он пел. Это ведь талант — играть и петь! Кто его научил этому, Лёшка не знал, только полюбил Толика за его протяжные задушевные песни.

Одна из них очень хорошо получалась у Иванькова:

Мелодия этой шахтерской песни захватывала дух у всей довоенной молодежи…

Галерин держал Анатолия за руку и торопился узнать:

— Анатолий, а ты гитару с собой везешь?

— А как же! Я без нее умру от скуки!

— И сейчас она с тобой?

— Да ты что, не веришь? Хочешь, сбегаю в свой вагон?

— Не надо, потом, верю! Сейчас поезд пойдет. Вот наш вагон. Залезай быстрей!

У дверей расступились, пропуская своего и чужака.

— Вот, друга встретил, однокашника. Примите, братцы, гитарой откупится, сыграет. А сейчас потолковать надо.

— Заходи, гитарист! Зовут-то как тебя?

— Рядовой Иваньков Анатолий Иванович! — весело по-военному козырнул гость. Все одновременно засмеялись.

Усевшись поудобнее на нарах в укромном уголке, друзья задушевно беседовали. Анатолий рассказывал Лешке о том, что сам пережил и что отец сообщил в письме:

— Поселок нефтяников, где мы жили, немцы сожгли. Шесть месяцев они хозяйничали на Северном Кавказе. Дальше наших Сусаников и Хадыженска не пошли. Горы не смогли преодолеть, да и наши поддали им такого жару, что фашисты начали драпать… Помнишь, на Золотой горе стояли огромные цистерны с нефтью, — сожгли, когда отходили. Нефть горела до самой речки. В сорок втором разбомбили нефтеперегонный завод в Туапсе. Зарево было видно за перевалом. Нефть даже на море горела. Помнишь озеро Крутое в горах? Куда раков ловить ходили, песни всем классом пели? Там тоже какая-то трагедия произошла. А я тогда в техникуме учился. Ветеринар-зоотехник из меня не получился, война помешала…