Лейтенантами не рождаются - Ларионов Алексей Павлович - Страница 1

Глава I

ПОДМОСКОВЬЕ

Каждый год отдаляет нас от исторической даты — дня Победы нашего народа над фашистской Германией. За 55 лет о войне написано немало, к сожалению, есть правда и ложь, особенно много ее распространяется в последние годы. По заказу пишутся пасквили на советскую действительность, в том числе измышления о начале, ходе и завершении войны, чтобы умалить роль советского народа в победе над фашистской Германией.

Волею судьбы я оказался в этой грандиозной «мясорубке». Попытаюсь воспроизвести отдельные моменты своей жизни, связанные с войной, не исключаю, что мои суждения очень субъективные. Мне шел в ту пору восемнадцатый год.

Я жил в сибирском городе Тюмени. 20 июня 1941 г. в нашей школе состоялся выпускной бал десятиклассников. Мы решили 22 июня вместе с учителями собраться на Андреевском озере и устроить прощальный вечер. Днем, часа в 2–3, к нам прибежали ребята из города и объявили — началась война.

Представьте себе, что все мы это известие восприняли очень спокойно, вернулись в город, я пошел в горвоенкомат и подал заявление о зачислении меня в ряды Красной Армии и отправке на фронт. В экстренном выпуске тюменской газеты мое заявление и заявления некоторых других добровольцев были опубликованы. В этот период в Тюмени я жил один, родители в начале июня уехали в Выборг, к месту работы моего отца. Забегая вперед, отмечу, что с отцом мы больше не встретились, он умер в блокадном Ленинграде.

Время шло, выступил по радио В. Молотов. Война разгоралась, немцы, не считаясь с потерями, стремительно продвигались вперед. Мы же к войне оказались не готовы, воевали вначале, как в русско-японскую войну, по принципу «сила есть — ума не надо», неся огромные потери.

Я каждый день ходил на призывной пункт, но на фронт меня не брали и, наконец, где-то в середине июля принесли повестку на отправку с одной из воинских команд.

В день отъезда приехала из Ленинграда мать с предписанием адмирала Кузнецова командировать меня в распоряжение Краснознаменного Балтийского флота. Но было уже поздно. На вокзале я попрощался с матерью и уехал, но не на фронт, а в Томское артиллерийское училище. К сожалению, набор в него был уже закончен, и нас перевели в северный городок, куда эвакуировалось Киевско-Белоцерковское стрелково-пулеметное училище.

В училище я проучился три месяца вместо двух лет по программе. В середине ноября 1941 г. нас собрали по тревоге, приказав сдать оружие, погрузили в товарный поезд. Нужно заметить, что за период учебы боевые стрельбы (три патрона, дистанция 100 м) были всего один раз, боевые гранаты мы не видели, а о бутылках с горючей смесью и представления не имели.

Переформирование проходило на станции «Татарская», в 150–200 километрах от Омска. Воинские звания нам не были присвоены. В училище я был заместителем командира взвода, а на формировке был назначен командиром взвода курсантов. Оружие нам не выдали, вместо винтовок были деревянные палки, на которых обучались рукопашному бою. В середине декабря мы прибыли в Хотьковский монастырь. (В то время это было Подмосковье, в 15 километрах от Москвы, а теперь район столицы.) Хотьково, особенно железнодорожный мост, немцы часто бомбили. Оружия у нас не было, мы пугливо озирались по сторонам. Ночью нас построили в колонну, зачитали приказ о том, что немцы в районе Истры форсируют канал и наша задача — не допустить немцев в Москву, опрокинуть их на канале и вести наступление в направлении г. Клина. Мы спросили: «А как быть с оружием?» Последовал ответ: «Если к месту боя не доставят, будем отнимать оружие у немцев». Оружие нам подвезли, когда до встречи с немцами оставалось 1,5–2 километра. Винтовки, патроны, гранаты получали прямо с машин и с ходу вступали в бой. Наша 41-я стрелковая курсантская бригада, впервые встретившись с противником, оказалась в самом пекле. Немцев мы не только остановили, но и погнали на запад. Так на нашем участке, всего в 15 километрах от центра Москвы, начался разгром немцев под Москвой.

В этот момент, кроме нашей курсантской бригады, других воинских частей здесь не было, стык был открыт, но немцы об этом, видимо, не знали. Сюда были брошены курсанты нескольких училищ из разных городов, в том числе и из Москвы. И именно им, курсантам, принадлежит большая заслуга в ее спасении. К сожалению, о мальчишках-курсантах, их боевых подвигах мало информации в документах и литературных источниках.

Молодые ребята смело атаковали, энергично продвигались вперед. На западном берегу канала, отсекая огнем немцев от берега, втянулись в широкий овраг, поросший мелким лесом и весь заваленный замерзшими лошадиными тушами. Это попали под штурмовку пикировщиков конники генерала Белова, пытавшиеся прорваться из окружения. На этом участке в тылу у немцев действовали два крупных конных соединения: корпус генерала Л. Доватора и корпус генерала Белова. Об их подвигах было много сообщений в прессе и по радио. Генерал Л. Доватор был смертельно ранен.

С боями мы прошли Волоколамск, Клин. На западной окраине г. Клина шли кровопролитные бои с переменным успехом.

Наше наступление под Москвой пошло на убыль и в начале января 1942 г. захлебнулось. Однако бои были ожесточенные. В это время в Москву по приглашению Ставки Верховного командования съехалось большое количество иностранных корреспондентов и представителей военных миссий. В пропагандистских целях для них было показано специально организованное наступление наших частей. В нем участвовала и наша 41-я стрелковая курсантская бригада. Была поставлена задача — выбить немцев из впередилежащего населенного пункта и стремительно «оседлать» перекресток шоссейных дорог. Немцы хорошо организовали оборону в подвалах жилых домов. Вся местность впереди простреливалась ружейно-пулеметным огнем. Мы находились на опушке леса, между нами и немцами было широкое снежное поле. Мороз в этот день был ниже -40 градусов.

С утра до поздней ночи наш взвод восемь раз ходил в атаку. Немцы подпускали нас метров на 100–150 и огнем укладывали на снег. Пять раз в этот день я получал пополнение из маршевых рот. Не успевал ознакомиться с личным составом, наспех назначал командиров отделений и — снова в атаку. Были ранены и убиты командир батальона, начальник штаба и командир роты. В этом бою я был дважды тяжело ранен. Произошло это так. Когда захлебнулась очередная атака, те, кто остался в живых, залегли в 50–80 метрах от передней траншеи немцев. Казалось, один бросок и — все, но огонь немцев был настолько плотным, что практически было невозможно не только поднять голову, но и пошевелиться.

Психологически для солдат это очень страшно: сильный огонь, рядом никого нет, а тот, кто находится поблизости, лежит и не шевелится, кажется, что все убиты и только ты один живой. Нужно принимать решение самому: двигаться вперед, лежать и не шевелиться или отползать на исходные позиции. Желание выжить в большинстве случаев заставляет солдат двигаться назад. Роль командиров отделений, взводов и рот в этот момент очень трудная. Они сами лежат в боевых порядках пехоты, и тот из них, кто встанет и попытается поднять курсантов вперед, сразу же будет убит или тяжело ранен, все команды отдаются лежа, но когда солдат не видит действий своего командира, они малоэффективны.

И наступает момент, когда все живые начинают отползать назад. Убитых выносить некому, тяжелораненные остаются замерзать на снегу. В период такого отхода бывает много убитых и раненых.

Я со своим взводом тоже вернулся на исходные позиции. От взвода осталось девять человек, способных стоять в строю. В это время подошла новая маршевая рота. Получив пополнение, мы пообедали, выпив по триста граммов, вместо положенных ста. Водка была получена на весь личный состав, а пить-то ее досталось тем, кто остался в живых. Роту построили, командир роты тут же отдал боевой приказ на очередное наступление и предупредил, что позади наступающих будет поставлен заградотряд с пулеметами, и каждый будет расстрелян на месте, если он попытается вернуться назад.