Вне зоны доступа (СИ) - Резник Юлия - Страница 30

— А тут… — всхлипнула мать. — Вот за что он так со мной, а?

— Я не знаю, мама… На отца это совсем не похоже.

— Не похоже… Да… Я тоже думала, что не похоже… И ты посмотри только, как ошибалась!

— Наверное, это нормально — ошибаться. И папа… Что, если он тоже ошибся? Просто ошибся, мам?

— Ошибся? — ревела мать. — Нет, как можно? Я же его… я же для него… Я все, Ясь, я до конца… Думаешь, я не хотела ему сына родить? Еще как хотела! Но ведь он сам запретил! Запретил…

— У тебя было три выкидыша, — напомнила я матери, укачивая ее в руках. — Папа просто заботился о тебе… И так сильно переживал, ты бы знала. Помню, как тебя забрали в больницу, когда мне было тринадцать… Я долго не могла уснуть, вышла во двор, а там отец плачет… Взахлеб, понимаешь?

Мама кивнула и зарыдала еще горше. Впрочем, я и сама едва держалась. Слезы матери как будто кожу с меня сдирали. И зря она думала, что я стану защищать папку. Прямо сейчас мне хотелось здорово его отходить. Так, чтобы мозги встали на место… И чтобы потом на место встала вся наша жизнь. Вот только ничего уже не будет, как прежде. Пашка — живое напоминание об отцовском предательстве. Мать не сможет его принять, а отец… вряд ли сможет бросить.

— Как он мог, Яська? Я все время спрашиваю себя, как он мог? Я ведь на других смотрела и думала, что со мной никогда такого не случится… И вот… Не случилось. На улицу не выйти, чтобы не нарваться на сочувствующий взгляд!

— А ты у него спроси, мам. И как он мог, и что теперь… Он — мужик? Вот и пусть скажет!

— Он даже извиниться не пришел.

— Приходил. Только ты делала вид, что его не замечаешь.

Мать вспыхнула, вытерла фартуком слезы.

— Сказал бы хоть что-то… А то стоит. Рожи виноватые корчит… Или нет, пусть лучше молчит! Так я еще могу обманываться, что сумею его простить.

— Мама, — прошептала я, чувствуя, как от страха за родителей на голове шевелятся волосы, — ну, что ты такое говоришь? Простишь… конечно, простишь! А он… он все сделает, чтобы ты никогда об этом не пожалела, слышишь? Мамуль…

На последнем слове я всхлипнула и осеклась. Сердце колотилось в груди, отдавая в сжавшееся горло и под подбородок. Мне было физически плохо от того, что происходило. Мне было физически плохо…

— Не могу… Сейчас не могу, ни видеть его, ни слышать.

Мама высвободилась из моих объятий и медленно, шаркая ногами, как вековая старуха, поковыляла к себе. Чтобы не застонать от отчаяния в голос, я закусила пальцы. Прислонилась к прохладной стене и скользнула растерянным взглядом по своей когда-то стерильной кухне. О прежнем порядке теперь мне можно было только мечтать. На столе вперемешку лежали румяные помидоры, перец и зелень… Из носика электромясорубки в большую миску с глухим звуком стекали капли томата. Ляп-ляп. В огромной кастрюле шипела вода, и позвякивали стерилизующиеся в ней банки. В воздухе пахло чесноком и маринадом — так привычно и по-домашнему, что от этого еще сильнее хотелось плакать, ведь я знала, что все привычное и понятное осталось в далеком прошлом. Крышка на кастрюле подпрыгнула, выпуская облачко пара. Резкий звук вывел меня из транса. Я сделала вдох и закашлялась — пар будто обжег меня изнутри. Тяжело дыша, подошла к плите, выключила конфорку и, чтобы хоть чем-то себя занять, принялась возиться с аджикой. До прихода Данила оставалось полным-полно времени. Если он, конечно, придет… Как приходил каждую ночь до этого. Наши встречи тайком были такими странными. Как будто мы не взрослые люди, которые могут делать все, что им заблагорассудится, а глупые несмышленые дети. Ладно… Что теперь? Так уж повелось и полностью нас устраивало. Ни я, ни Данил не были готовы к тому, чтобы о нашей связи узнали. Может быть потому, что эта самая связь была настолько хрупкой и уязвимой, что её мог разрушить малейший сквозняк.

— Я ведь так и не договорила, — раздался ломкий, будто надтреснутый, голос за спиной. Я обернулась. В сумерках, что в лесу сгущались намного быстрей, фигура матери в дверях казалась такой беззащитной и хрупкой, что, казалось, дунь ветер — и она растает растворится, как будто мираж. Стряхнув со лба пот, я преодолела разделяющее нас расстояние и щелкнула выключателем, находящимся прямо у матери за спиной, разгоняя по углам тени и собственный страх.

— А ты присаживайся. Я чайку сделаю, и все обсудим.

— Да тут особенно и нечего обсуждать. Звонили из какого-то магазина. Мобильной связи, что ли?

Не замечая, в какое состояние меня повергли ее слова, мама взялась укутывать перевернутые вверх тормашками банки, а я… Я покачнулась. Ухватилась одной рукой за столешницу, а другой за горло, в котором колошматило сердце, царапая его и сжимая. Излишне мелодраматично, наверное, и даже пошло. Как в кино с дерьмовыми сценарием и игрой. Ненавидя собственную слабость, но, в то же время, не в силах уже стоять прямо. На секунду замирая в какой-то точке, как в терпкой хвойной смоле. Замедляя дыхание и течение времени. Путаясь в мыслях… Тех мыслях, от которых меня бросало из крайности в крайность. Душа замирала от глупой, по капле просочившейся в сердце надежды и липкого мерзлого страха. Больше всего в этом мире я бы хотела услышать Птаха! Больше всего я боялась его услышать…

— Ты не знаешь, что им от тебя нужно?

Дрожащими пальцами я отвела волосы от лица и тряхнула головой, соображая, как мне поступить дальше.

— Знаю. Я восстановила свой старый номер. Наверное, уже можно забрать симку.

Я дернулась, бросая жадный взгляд на висящие на стенке часы. Седьмой час — сегодня в город ехать не было смысла. Эх, мама! Ну, почему? Почему ты не рассказала мне об этом хотя бы час назад?!

Вспышка злости погасла так же быстро, как и вспыхнула. Торопиться мне было некуда. Как не было никаких поводов думать, что Птах позвонит мне сразу же, как только я вставлю старую симку в новенький телефон. Может быть, поэтому я и бесилась? От этой страшной изнуряющей неопределенности. Иногда мне казалось, что я и вовсе схожу с ума. Не знаю, как это объяснить. Наверное, мне так сильно хотелось быть рядом с Птахом, что он стал мне чудиться. В другом. Чужом… Я уже несколько раз ловила себя на том, что вслушиваюсь в голос Данила излишне пристально. И угадываю, улавливаю в нем до боли знакомые нотки. Всматриваюсь в лицо, ловлю открытые улыбки, жаркие всполохи в глубине глаз… И всё это, всё абсолютно: то, как я чувствую его, то, как его принимаю, как ему отдаюсь, кажется, в реальности могло бы случиться только с одним мужчиной. Птахом. Но случилось не с ним. И от этого тоже было больно, и сладко, и страшно, и еще много-много чего…

Бред… ну, ведь бред же, как ни крути! Данил не Птах — ясное дело. Но он рядом, он близко! Он такой реальный, живой, настоящий. Теплый и смешливый… Совсем не такой, каким мне запомнился тогда, годы назад. Настолько… глубокий, самодостаточный, но в то же время умеющий любить и ненавидеть. Имеющий силу прощать. Может быть, именно этими качествами он мне и напоминал Птаха? Или же было что-то еще? Например, они оба ходили по краю. Чем занимался Птах, я так и не узнала, а вот Данил… Данил взялся расследовать историю с заповедником. Ко всем моим страхам добавился еще один — страх за его жизнь.

— Ясь, я что-то не то сделала, да? Нужно было тебе сразу сказать? Это важно?

Я перевела взгляд на мать и покачала головой.

— Нет, все нормально. Ты точно не хочешь чая?

— Нет.

— Тогда я к себе пойду. Поздно уже, и дождь этот…

Я неопределенно взмахнула рукой, как будто дождь хоть как-то объяснял мое желание спрятаться от всего мира, и вышла из кухни. День догорал, тени деревьев становились все выше и выше, пока не слились в одно серое унылое пятно, наползающее на дом. Дождь прекратился, тучи развеялись, и лишь в высоких макушках елей запутались пушистые обрывки подсвеченных закатным солнцем облаков.

Данил так и не пришел. Я не видела его всего сутки, но и этих часов оказалось для меня слишком много. Я томилась, изнывала по ставшему таким привычным ощущению физической близости. Той близости, которой я и не знала раньше. Или давно забыла… Кончики моих пальцев подрагивали от желания коснуться Данила, провести по его груди, слушая биение сердца, вдохнуть полной грудью его аромат. Прожить весь тот спектр эмоций и чувств, который, отсекая ненужные мысли и страхи, окунает в голые ощущения. Ни один телефонный разговор не может этого дать. Сейчас я это понимала, как никогда. А тогда я просто себя обманывала…