Вне зоны доступа (СИ) - Резник Юлия - Страница 19

— Означает ли это, что ты хочешь повторить? — сипел я сквозь стиснутые от ломящего виски напряжения зубы.

— Еще раз? Сегодня?

— Завтра и послезавтра… Столько, сколько мы сможем себе позволить.

Внутренние мышцы Яны конвульсивно сжались, в который раз за этот вечер я громко выругался. Стиснул ее талию, не давая пошевелиться. Позволяя себе насладиться по полной этими сладкими сокращениями.

— Отпусти! — рыкнула Яна. — Я хочу… — она снова приподнялась и опустилась, поерзала и чуть наморщилась.

— Больно? — забеспокоился я.

— Немного саднит с непривычки…

Я замер, позволяя Яне принять решение. Послать меня подальше или… О, да… Не послать. А вместо этого накрыть моими пальцами изнывающий бугорок, подталкивая к действию, и снова на мне качнуться.

— Так? — я облизал пальцы и чуть надавил.

— Да… О, да… господи.

Она так и не ответила на мое предложение стать любовниками. Да я и сам о нем на время забыл, подхваченный новой волной желания. Понял это, только когда мы, вновь финишировав, лежали, приходя в себя.

Яна потянулась к телефону, чтобы проверить время.

— Ну, вот, отдохнула, называется, уже отцу ужин везти пора…

— Давай я отвезу?

— Серьезно? Чтобы все поняли, чем мы здесь занимались?

— Они и так поймут.

— Нет. Если мы прекратим это.

— Но я не хочу прекращать! — сорвалось с моего языка, прежде чем я успел подумать.

— Не хочешь?

— Нет! Не хочу. Мы взрослые люди. Нам хорошо в постели… и я не понимаю, почему мы не можем время от времени там бывать.

— Потому что мы несвободны? — прошептала Яна. По ее коже прошла рябь. Яна поежилась. Обхватила себя за плечи. И хорошо, что в этот момент она на меня не смотрела. Потому что, видит бог, я не сразу нашелся, что ей сказать.

— Да, но… Сейчас рядом с нами никого нет. И что-то подсказывает мне, что ты не позволила бы случиться тому, что случилось между нами, если бы не была уверена в том, что имеешь на это право. У вас… свободные отношения?

— Я не знаю, — Яна встала с постели и потянулась к брошенному на спинке стула халату.

— Ты не можешь этого не знать, — мягко заметил я. Она обернулась:

— Я не знаю, есть ли вообще… эти отношения. Иногда мне кажется, что они мне всего лишь приснились. А как с этим у тебя?

— Я… люблю одну женщину. Но, может быть, я это слишком поздно понял.

— Когда её потерял?

— Надеюсь, что этого не случилось.

— Извини… Надеюсь, ты прав.

— Я тоже надеюсь, что у тебя все образуется. А пока… почему бы нам не держаться вместе? Мы можем помочь друг другу.

Нам не стоило этого делать. Не стоило… Осознание совершенной ошибки пришло не сразу. В момент, когда наши тела и души сплетались, я меньше всего задумывалась о последствиях. Я вообще ни о чем не думала. Только чувствовала. Каждый раз. Еще и еще. Впитывала в себя эти эмоции. Втирала в кожу, как наркоманы втирают в слизистые остатки дури. Только этими эмоциями я и жила. Только этим эфиром дышала. У меня не было секса тысячу лет, и на это я, наверное, могла списать свое безумие. Если бы не одно «но». Так хорошо мне не было ни с кем. Никогда в действительности. Лишь в моих грезах о Птахе. Моих так и не сбывшихся грезах…

Ставшим привычным движением я выудила телефон из кармана и покосилась на дисплей. Замерла, не решаясь набрать выученный на память номер. Впервые с момента нашего с Птахом знакомства я не чувствовала в себе уверенности, что могу ему позвонить. Как будто действительно сомневалась, что имею на это право. И злилась. Так злилась! Потому что сам Птах не считал, что должен хранить мне верность. И никогда не настаивал, чтобы это делала я. У нас вообще были очень странные отношения. И Данил будто чувствовал это. Иначе к чему была его реплика о том, что я никогда бы не вступила с ним в связь, если бы не считала, что имею на это право? Признаться, меня задели его слова. Не потому, что они были правдивы. Отнюдь. Просто это прозвучало, как если бы я совершенно отчаялась. Но это было не так. Во мне жила здоровая женская гордость. Я бы никогда не стала делить Птаха с другой… Если бы он хотя бы раз дал понять, что у меня на него есть хоть какое-то монопольное право. Но он не давал. И не обещал ничего. За все это чертово время.

Меня захлестнула злость. Я захлопнула дверцу шкафа и прислонилась лбом к прохладной зеркальной створке.

— По-моему, не случилось ничего такого, из-за чего тебе бы стоило биться головой о стены, — раздался смеющийся голос за спиной. Я оглянулась. Данил стоял позади полностью одетый.

— Я вспомнила, что не забрала свои любимые рибоки из ремонта, — сухо заметила я, — не хотелось бы идти завтра в другой обувке. Маршрут ты выбрал не самый легкий.

— Хм… Не думаю, что его можно перенести, — почесал в затылке мой недавний любовник.

— А я и не прошу, чтобы ты переносил. Ну, поехали? Подброшу тебя домой.

Всю дорогу Данил молчал. Лишь на самом подъезде к дому родителей спросил кое-что о нашей предстоящей вылазке. Я объяснила. Помимо желания мой голос прозвучал довольно сухо. Как будто я тем самым выказывала Данилу свое недовольство. Хотя, ну, в чем мне его было винить?

— Ты только не решай ничего сегодня.

— Почему?

— Потому что сейчас ни ты, ни я не сможем дать адекватной оценки случившемуся.

— Что, уже и сам жалеешь о том, что мне предложил? Не слишком ли быстро?

— Не жалею! Просто хочу разобраться в том, что чувствую, на свежую голову.

— Хороший план! — похвалила я с некоторым сарказмом в голосе. Сарказмом он пропитывался всегда, когда я была вынуждена прятать за ним, как за щитом, свои настоящие чувства. И, кажется, Данил это понимал. Это подтверждала его ироничная скупая улыбка.

Соловьев спрыгнул на землю с подножки и оглянулся на меня через плечо.

— Не вздумай трепаться о том, что было, — зачем-то предупредила я, как будто и впрямь думала, что он побежит докладывать о случившимся всем желающим.

— Эта тайна уйдет со мною в могилу.

Я фыркнула и, ударив по газам, резко сдала назад.

За время, пока мы кувыркались с Данилом, отец пришел в себя и успел вынести мозг всем, кто пытался ему помочь. Собственная слабость давалась ему нелегко. В этот раз даже мать с трудом справлялась с его капризами, хотя обычно он старался ее не расстраивать.

— Я не выпишу тебя домой!

— С каких пор в нашей амбулатории появился стационар?!

— С тех самых, как ты попал в него с пулевым ранением!

Я нахмурила брови и уставилась на отца, давая понять, что со мной лучше не спорить. Он так же яростно посмотрел на меня в ответ. Ей богу, я не считала, что его жизни хоть что-то угрожает, но береженого, как известно, бог бережет. Нам нужно было перестраховаться.

Несмотря на то, что в упрямстве отец мне не уступал, в тот день сдался он довольно быстро. И это только лишь подтверждало, что я была абсолютно права — выписываться домой ему рано.

— Что сказал следователь? — тихонько спросила у матери, когда отец уснул.

— Ищут. Пока ничего непонятно.

— Думаешь, губернаторские? — тяжело вздохнула я.

— А больше, кому?

Я пожала плечами. С того времени, как в наших краях сменилось руководство — вокруг отцовского заказника стали происходить странные вещи. Если не сказать страшные. Совсем недавно под видом оздоровления леса здесь стали валить деревья и вывозить тот в неизвестном направлении. И все было бы хорошо, если бы местные не знали, что ни в какой чистке наш лес не нуждался.

— Ему несколько раз угрожали, — неожиданно призналась мать.

— Угрожали? И ты мне ничего не сказала?!

— А что бы ты сделала? Толку, что я об этом узнала? Разве он отступится? Нет… Как баран ведь. Вон — шороху навел. Экологов на уши поднял. И это после всего!

— О господи, — я растерла лицо и сжала пальцы на переносице. Возмущение матери мне было понятно. Точно так же, как и принципиальность отца. Сама такой была. Правдолюбкой. Баба Капа шутила, что от родителей я переняла все самые худшие качества. В какой-то мере я была с ней согласна. Правда в наше время была не в почете. Правда стала отличным поводом вас уничтожить. Убрать, как единственного заговорившего свидетеля, позволившего себе озвучить то, на что более лояльные и менее принципиальные старались не обращать внимания. Проще говоря, назвать вещи своими именами.