Тайна трех смертей
(Избранные сочинения. Том I ) - Оссендовский Антоний - Страница 27

Ему не дали докончить крик и быстрые шаги бегущего студента.

— Товарищ Старцев! Раух! — кричал, вбегая в лабораторию, маленький, юркий хохол Педашенко. — Бегите на выручку! Немцы затевают скандал, их очень много, а нас двое, причем с нами Вера Михайловна и еще студентки. Мы…

Но Старцев уже не слушал. Он торопливо сбрасывал халат, который трещал при каждом его движении. Стянув его и на ходу уже надев пиджак, Старцев, не ожидая товарищей, побежал к выходу. На площади, перед храмом Сорбонны, стояла группа людей. Старцев сразу заметил Веру Михайловну. Она стояла, опустив голову, а какой-то грузный, краснощекий студент, наклоняясь к ней, старался заглянуть в лицо. Человек пять других заграждали доступ русскому студенту, который обращался за помощью к толпе, собравшейся на тротуаре, но из любопытных никто не желал вмешиваться и, пожимая плечами, они ухмылялись, следя за происходящим. Две девушки стояли рядом с Верой Михайловной и не уходили, так как студент, при первом же шаге, хватал их за руки, стараясь удержать.

Старцев быстро шел в сторону этой группы. Его не заметили, так как он обошел площадь и сразу очутился рядом с Верой Михайлов ной и ее подругами.

— Идемте, сударыни! — сказал он по-французски, и они пошли.

Краснощекий студент опешил и громко выругался по-немецки.

Старцев сразу повернулся и, подойдя к студенту, сказал ему холодным, звенящим голосом:

— Слушайте, коллега! Мы, русские, знаем европейские языки, но мы не привыкли, чтобы при наших женщинах так называемые интеллигентные люди произносили ругательства.

— Что это такое? — крикнул немец, сжимая кулаки.

— Ничего особенного. Только то, что вы должны извиниться перед дамами и немедленно для собственного вашего блага убраться отсюда, куда вам будет угодно!

— Я не желаю извиняться… — опять закричал немец и подошел вплотную к Старцеву.

— В таком случае, — сказал мрачным голосом Старцев, — mesdames, я вас очень прошу на минуту отвернуться.

С этими словами студент коротким, но сильным толчком в грудь немца отбросил его от себя, и тотчас же два быстрых, ловких удара по шляпе и затылку свалили противника с ног. Подоспевшие Педашенко и Раух с оставшимися студентами вступили в схватку с немцами.

Бежали, размахивая белыми палочками, всевидящие полисмены, и вскоре вся компания, кроме девушек, очутилась у комиссара.

При выходе к Старцеву подошел побитый им студент и протянул согнутую пополам визитную карточку.

— Я — Бильдер, Вилли Бильдер из Потсдама, вызываю вас на дуэль. Сабли… Три дня срока… Мой адрес ваши секунданты найдут на моей карточке.

Он приподнял шляпу и ушел с независимым видом, громко насвистывая бравурный марш.

Стар отправился в славянский клуб.

Собрание было многолюдное. Толпа студентов разных славянских народностей возбужденно обсуждала выступление немецких товарищей на лекциях в различных учебных заведениях Парижа. Об этом Старцев ничего не знал, но понял, что нападение Бильдера на русских студенток имело несомненную связь с общей тактикой немногочисленных, но сильно сплоченных немецких корпораций.

Секретарь клуба, всегда молчаливый и угрюмый чех Иосиф Мртичка, взял Старцева под руку и увел его в соседнюю комнату, где рассказал ему, что сегодня во многих аудиториях совершенно неожиданно поднялись немцы и предложили французам изгнать некультурных славян. Когда французские студенты на это предложение ответили свистом и возмущенными криками, немцы демонстративно покинули аудитории.

— Вероятно, — говорил Мртичка, — нашему клубу придется иметь с немцами горячее дело. Они будут вызывать нас на резкие выступления, станут попросту провоцировать, и нас парижская полиция, не любящая шума среди иностранцев, без всяких церемоний закроет.

В общей зале, Старцеву с трудом удалось несколько успокоить собравшихся студентов и рассказать о происшествии на площади перед храмом Сорбонны и о вызове Бильдера.

После заседания, Старцев обратился к присутствующим с такой речью:

— Товарищи! Вам, вероятно, известно, что я человек миролюбивый и никаким смертоносным оружием не владею. Вот почему мне кажется, что если во время дуэли Бильдера не свалит молния или апоплексический удар, мне придется подвергнуться основательному кровоиспусканию. Теперь другой вопрос: кто желает быть моими секундантами? Где-то я читал, что полагается иметь двух свидетелей, которые могли бы потом рассказать, как тебя по всем правилам избили.

Среди воцарившегося молчания, к Старцеву подошел усатый, расфранченный, как модная картинка, поляк Рулицкий и сказал:

— Я к вашим услугам, товарищ, так как эти дела мне знакомы!

При этих словах он любезным движением указал на длинный шрам, идущий от виска до подбородка, и продолжал:

— Я вижу, что среди здешних товарищей специалистов по дуэли немного, поэтому я позволю себе пригласить в качестве другого вашего секунданта французского капитана Патино, большого мастера, забияку и весельчака. Он же вас хоть немного потренирует…

Условившись с Рулицким относительно встречи его и Патино с секундантами Бильдера, Старцев просил его зайти к нему в квартиру барона Рауха.

Когда Старцев ехал к товарищу, на сердце у него был неприятный, щекочущий холодок, но какое-то радостное чувство, усиливающееся по мере приближения к дому, где жил барон Раух, заглушило эту щемящую, тоскливую боль.

В передней студент с удовольствием заметил широкополую серую шляпу с эдельвейсом и весело улыбнулся.

Все общество находилось в первой комнате, служившей и гостиной, и кабинетом.

На диване сидели дамы, а по всем стульям, на подоконнике и просто на полу разместились студенты.

Перед диваном, поставив перед собой низенькую скамеечку, молодой скульптор Бржега лепил из глины головку пианистки Таньевой. Это была совсем юная девушка, только что окончившая консерваторию. Ее бледное, с детски мягкими линиями, прекрасное, как у ангела, лицо с огромными невинными глазами вдохновляло уже многих художников.

Старцев искал глазами Веру Михайловну. Ее в комнате не было. Отсутствовал и Раух.

Николай Львович обеспокоился и, извиняясь, начал протискиваться в сторону балкона.

Дверь была открыта и здесь Старцев нашел Веру Михайловну и хозяина. Раух стоял, опершись спиной о решетку балкона и теребя листья лаврового дерева, растущего в кадке. Он казался смущенным, и его близорукие глаза блестели.

Девушка нетерпеливо морщила брови, хотя старалась казаться спокойной. Увидев Старцева, она быстро встала и подошла к нему.

— Наконец-то вы! — вспыхнула она. — Я страшно тревожилась за вас, а милый барон очень плохо развлекал меня, настраивая на еще более грустный лад.

— Как так? — спросил Раух.

— Ну, да вы мне твердили о вашей любви и о серьезном намерении лишить меня свободы, — засмеялась она и повернулась к Старцеву: — Как дела? Что за нелепость эта дуэль? Конечно, вы не обратили никакого внимания на вызов этого Бильдера?

— Обратить не обратил, а секундантов послал! — засмеялся Старцев. — Да я еще поспорю с ним! Меня будет обучать какой-то знаменитый капитан Патино.

Раух грустно смотрел на Веру Михайловну и молчал.

Это заметил Старцев и сказал:

— Пойдемте в комнату — я спою! А то мы незаметно для самих себя впадаем в грустный тон. А собственно говоря — нечего, потому что не отрубит же немец Бильдер мне голову и не перережет меня пополам?

Таньева уселась за пианино, и Старцев начал петь.

Уже заря начала заниматься над Собором Богоматери, и на прозрачном небе, как кружево, чернелись Saint-Chapelle и башня Св. Якова, когда пришел Рулицкий. За ним вошел маленький и круглый, как шар, Патино.

Они увели Старцева в столовую и сообщили ему об условиях поединка. Противники должны были встретиться через три дня в парке военной школы.

— Не скрою от вас, — заметил, шевеля нафабренными усиками, Патино, — что Бильдер — противник серьезный. Мы навели справки в соседних манежах и узнали, что немец считается чемпионом боя на саблях. Вы хоть как-нибудь деретесь?