Чистый лист - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 29

— И кому вы планировали пересаживать органы гомункула? — спросила с подозрением. — И чье сознание в него вселять?

— Если бы получилось — нашли бы кому, — отмахнулся Стевич. — А заранее такие вещи планировать глупо и бесчеловечно. Это же эксперимент, кто знал, чем он закончится? Вдруг тело окажется нестабильным? Вот пересадишь кому-то сердце, а оно через луну разложится на составляющие… Нет уж. Предваряя твой следующий вопрос — тебе это не грозит, не дергайся.

Я вздохнула. Легко сказать — не дергайся! Мог бы про эти свои опасения не говорить. Да и про остальное — тоже. С другой стороны, все это неприятно, но… они же не разобрали меня на ценные составляющие, когда все пошло не так. Поэтому — какая разница?

— А из чего вы меня собирали? — полюбопытствовала я.

— Ты точно уверена, что хочешь это знать? — очень ехидно осведомился Стевич, насмешливо выгнув брови.

— Уже не уверена. Но — говори, а то меня любопытство замучает.

— Три литра донорской крови от разных людей, два литра молока, немного минеральных удобрений, мела и некоторых других элементов. Пятьдесят килограммов говяжьей обрези, костей и потрохов из лавки мясника, — перечислил Горан, с искренним злорадным удовольствием наблюдая за моей реакцией. — Чем изменяемое вещество ближе к результату по структуре и составу, тем проще и эффективней работа.

— Ясно, — через несколько секунд протянула я, рассеянно пялясь в пространство перед собой и пытаясь как-то уложить в голове информацию. Потом нервно хихикнула. — Дефицит финансирования, пособия лепятся из говна и палок.

— Ну, не настолько фатально, — со смешком возразил Стевич. — Все-таки это не мусор и не отходы. Мясо использовали вполне свежее.

Я бросила на него задумчивый взгляд, пытаясь на глаз определить, издевается он так или утешает, а потом не выдержала — и расхохоталась.

— Только Маю об этом не говори, ладно? — попросила с трудом сквозь смех. — А то мало ли как он воспримет…

Стевич задумчиво осмотрел меня с головы до ног — не то прицеливаясь, не то прицениваясь, и в конце концов заметил:

— Не думаю, что он проявит брезгливость. Не думаю, что он вообще обратит на это внимание! Но если хочешь — не скажу, будем считать врачебной тайной.

— Это что же получается, если кто-то меня коровой обзовет, мне и возразить нечего будет? — задумчиво предположила я и вновь захихикала.

Под чуть насмешливым взглядом Стевича чувствовала себя глупо: сама пошутила, сама посмеялась. Но ничего поделать с немного истерическим весельем не могла.

— Горан, а ты не знаешь, что могло так повлиять на Мая? Не только ведь мое общество, правда? — протянула задумчиво. — Я, конечно, само очарование, да и цвета — черный с белым — действительно кажутся противоположными, поэтому процесс видится естественным. Но хотелось бы, знаешь ли, подробностей. Не в научных терминах, на пальцах. Как именно это работает?

— Если я выясню точно, ты сможешь прочитать об этом в каком-нибудь толстом научном журнале, — со смешком отмахнулся мужчина. — А то еще, может, Ивичевскую премию дадут, — размечтался он.

— Мы будем за тебя болеть. Погоди, тебе премию… а как же те двое ребят аспирантов? — вспомнила я.

— Я с ними поделюсь, — весело фыркнул Горан. — Что, думаешь, мерзавец задвинул пару юных дарований? Не переживай за них, они как работали со мной, так и работают. Ты просто с ними по графику не совпадаешь. А зачем они тебе?

— Да просто так. — Я развела руками. — Хочется немного расширить свой круг знакомств, а больше я кандидатур не вижу. Нет, Май чудесный и лучше всех, но мне как-то даже неловко постоянно ходить за ним хвостом. В идеале мне бы, конечно, подружку… Жалко, что сестра его такая психованная.

— Сестра, — задумчиво повторил Горан, вздохнул и махнул рукой. — Там тоже не все гладко и очевидно. Смотреть надо, а она мне не пациент и не друг.

— Ладно, не хочешь про нее — давай опять про Мая, — легко согласилась я. — Расскажи, что на самом деле случилось с его дирижаблем?

— А можно я просто спокойно займусь своими расчетами? — Стевич воззрился на меня с укором.

— Нет, — твердо ответила я и пояснила под его взглядом, полным восхищенного возмущения такой наглой прямолинейностью: — Ты меня создал? Вот и будь добр отвечать на вопросы собственного детища. Ты же отец трех детей, ну должен же что-то понимать! — добавила не без ехидства.

— Они пока еще слишком маленькие для того, чтобы отвлекать меня от работы.

— Или жена у тебя слишком добрая, — легко парировала я. — Горан, ну мне скучно, у меня же даже книг с собой нет! Зато представляешь, как здорово будет, когда Май меня заберет?

— Жду не дождусь, — иронично отозвался Горан, но бумаги свои все-таки отложил.

Ничего внятного он, правда, рассказать не сумел, но не из вредности, а по неосведомленности. Дирижабль потерпел крушение в горах, где поиски выживших и обломков осложнялись очень трудным, изрезанным рельефом и потому опасной ветровой обстановкой. Поиски начали почти через полсуток после крушения — пока поняли, что и где случилось, наступила ночь. К вечеру первого же дня повезло, обломки обнаружили, но добраться до них так сразу не удалось — ни самолет, ни шар посадить возможности не было. Но, судя по виду обломков дирижабля, найти выживших надежды не было.

А на третий день после крушения Мая подобрали местные пастухи. Истощенного, израненного, чуть живого, в беспамятстве — почти в пятнадцати километрах от места аварии, если по прямой. Как именно он туда добрался, оставалось загадкой: даже потом, придя в себя, Недич так и не сумел вспомнить обстоятельства аварии.

И, пожалуй, не было ничего удивительного в том, что подобное появление капитана погибшего дирижабля всем показалось подозрительным. Это я твердо знала, что ничего дурного Май сделать не мог просто потому, что это Май, а со стороны чудился мерзкий душок. В скандальной горячке громкой трагедии озвучили поспешные выводы — надо было найти виноватого. Младшего Недича взяли под стражу прямо в больничной палате, когда он не то что сбежать — говорить едва мог.

Но, надо отдать должное как владыке, так и ведущему дело следователю, дотошность не позволила им вынести приговор на одном только основании фантастического везения, поэтому через три недели собранная и тщательно оснащенная экспедиция добралась до места аварии. Еще через полторы луны экспедиция вернулась с результатами, из-под стражи Мая выпустили, но продолжили трепать нервы.

Именно тогда он нашел убежище в Зоринке. Старый ректор университета хоть и не встречался лично с каждым служащим, но, похоже, был в курсе последних новостей и показал себя при этом, на мой взгляд, очень достойно. Всех недовольных и интересующихся, почему преступник на свободе и что он вообще забыл в таком замечательном учебном заведении, профессор Дудкович вежливо посылал. Мол, профессиональные качества преподавателя Зоринку устраивают, а к его боданию с законом университет отношения не имеет. Человек на свободе, не прячется, его не задерживают? До свидания, господа.

В итоге после долгой муторной волокиты обвинения с тезки сняли. Авария была названа результатом несчастного случая, невиновность капитана — доказана. Владыка объявил младшего Недича новым князем и даже публично извинился. Май столь же публично пообещал служить владыке, народу и стране верой и правдой, а историю потихоньку замяли. Хотя подробный отчет так и не опубликовали, что некоторое время подстегивало слухи и сплетни о том, как и какой ценой Недич договорился с владыкой. А потом затихли и они.

Сволочь этот владыка. И следователи его — сволочи! Можно подумать, они действительно все это время не могли отличить несчастный случай от злого умысла! А потом ручки умыли, а бедному Маю отмывайся! А он этой сволочи еще и присягал…

— Ты в курсе, что уже наговорила на луну ареста за оскорбление правящей семьи? — со смешком предупредил Стевич, наблюдая за моими метаниями по лаборатории.

— Да хоть на год! Бедный Май… Ух, мне бы этого владыку вместе со следователем, я бы им глаза выцарапала! Как можно было так долго разбираться?!