Горечь войны - Фергюсон Ниал - Страница 18

(Будто в доказательство справедливости его выкладок, Либкнехта убили в январе 1919 года солдаты, когда он попытался организовать в Берлине путч в большевистском стиле.)

Хотя антимилитаристская кампания СДПГ не помогла предотвратить Первую мировую войну, она оказала сильное влияние на ученых, и это озадачивает историков. Как ни удивительно, в кайзеровской Германии противники войны были столь многочисленны и активны, что приходишь к мысли, что их жалобы по поводу роста милитаризма служат доказательством обратного. Хотя сейчас опубликовано ошеломительное количество книг о германском милитаризме, не все авторы признают, что сам этот термин происходит из левой пропаганды ¹⁴⁸. Историки, придерживающиеся марксистско-ленинской традиции, до 1989–1990 годов повторяли доводы Либкнехта. Так, согласно Цильху, милитаризм являлся проявлением “агрессивного характера буржуазии, заключившей союз с юнкерством” и их “реакционных, опасных устремлений” ¹⁴⁹.

В немарксистской историографии большее влияние получил подход Эккарта Кера, немецкого собрата Дж. А. Гобсона. Кер принял выдвинутый до войны довод СДПГ о том, что союз крупных землевладельцев и промышленников в кайзеровской Германии содействовал, среди прочего, проведению милитаристской политики. Он сделал два замечания: во-первых, прусская аристократия взяла верх над своими младшими партнерами (промышленниками и другими группами реакционной буржуазии), а во-вторых (здесь Кер звучит как Антонио Грамши и другие поздние марксисты), милитаризм являлся отчасти продуктом автономных государственных институтов. Иными словами, довод Кера учитывает не только классовые интересы, но и бюрократическую и ведомственную заинтересованность. Несмотря на это, Кер не слишком отличался от ортодоксальных марксистов. Отталкиваясь от собственного тезиса, гласящего, что все внешнеполитические решения были обусловлены внутриполитическими общественно-экономическими факторами, Кер переходит на язык, мало отличающийся от языка современников-марксистов.

Доводы Кера, отброшенные немецкой исторической наукой после его ранней смерти, в 60-х годах приняли Ганс-Ульрих Велер и Фриц Фишер ¹⁵⁰. Согласно типично “керовскому” учебнику Велера по немецкой истории кайзеровского периода, милитаризм преследовал не только экономические цели (обеспечивая промышленности военные заказы), но и представлялся средством в борьбе с социал-демократами, а также служил объединяющим принципом для массового шовинизма и скрывал “антидемократическое” политическое устройство Германской империи ¹⁵¹.

Заметим, что идея, будто агрессивная внешняя политика помогала правительству рейха справиться с внутриполитическими неурядицами, была не фантазией Кера и Либкнехта, а реальной стратегией правящих кругов. Прусский министр финансов Иоганн Микель и Бернгард фон Бюлов (предшественник Бетман-Гольвега на посту рейхсканцлера), безусловно, нагнетали милитаристские настроения, чтобы укрепить в рейхстаге позиции “государственнических” партий: Консервативной и Национал-либеральной, как прежде поступал и Бисмарк. Поэтому кое-кто в 1914 году действительно считал, что война “укрепит патриархальные порядки и образ мыслей”, а также “остановит наступление социал-демократов” ¹⁵².

Но следует сделать оговорку. Та идея, что агрессивная внешняя политика может ослабить позиции левых во внутренней политике, отнюдь не была открытием немецких консерваторов. Она стала тривиальной во Франции уже при Наполеоне III, а к началу XX века сделалась почти повсеместным оправданием империалистической политики. Более того, между немецкими политиками, военными, крупными землевладельцами и промышленниками было больше разногласий, чем иногда думают ¹⁵³. Не было ничего необычного, например, в том, что по меньшей мере двум депутатам от Национал-либеральной партии из сельских округов (Герману Пааше и [Отто фон] Девицу) пришлось прекратить свое членство в Германском союзе обороны (DWV): их избиратели из Союза сельских хозяев (BdL) сочли чересчур радикальным призыв DWV к увеличению армии. Подчеркну: антимилитаристские настроения были свойственны и прусским консерваторам. Вполне можно приписать решения, принятые в Потсдаме и Берлине в июле-августе 1914 года, желанию повлиять на радикальную “националистическую оппозицию”. Бетман-Гольвег высказался о крайне правых так: “С этими идиотами нельзя проводить внешнюю политику”. Еще свеж был в памяти Агадирский кризис (1911), когда министр иностранных дел Альфред фон Кидерлен-Вэхтер подвергся нападкам радикальной националистической прессы ¹⁵⁴.

Таблица 1. Доля населения, представленная в нижних палатах парламентов (1850–1900 гг.)

источник: Goldstein, Political Repression in Nineteenth Century Europe, pp. 4f.

прим. Всеобщее избирательное право позволило голосовать 40–50% населения.

Наконец (и это важнее всего), те, кто впоследствии занимали пост рейхсканцлера, прекрасно понимали, что милитаризм может вернуться бумерангом. В 1908 году Бюлов заявил кронпринцу:

В июне 1914 года Бетман-Гольвег, преемник Бюлова, точно угадал, что “мировая война с ее непредсказуемыми последствиями неимоверно усилит социал-демократов, поскольку те выступают за мир, и опрокинет не один трон” ¹⁵⁶. Оба хорошо помнили русский опыт 1905 года – как и российский министр внутренних дел Петр Дурново, предупреждавший Николая II в феврале 1914 года: “В случае неудачи… при борьбе с таким противником, как Германия… социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна” ¹⁵⁷.

Итак, в канун Великой войны милитаристы были далеки от доминирования в европейской политике. Напротив, их влияние шло на убыль – не в последнюю очередь из-за демократизации. Таблица 1 демонстрирует расширение избирательного права в ведущих странах во второй половине XIX века. Накануне войны в большинстве будущих стран-соперниц социалистические партии, открыто антимилитаристские, пользовались широкой поддержкой избирателей (табл. 2).

Таблица 2. Электоральная поддержка социалистов в некоторых европейских государствах накануне Первой мировой войны

источник: Cook and Paxton, European Political Facts, 1900–1996, pp. 163–267.

Во Франции на выборах в апреле 1914 года вновь победило левое большинство, и президент Пуанкаре поручил социалисту Рене Вивиани сформировать правительство. (Премьер-министром мог стать и Жозеф Кайо, однако в марте его жена Генриетта, пытаясь не допустить публикации своей переписки с мужем, застрелила Гастона Кальметта, главного редактора Figaro.) Жан Жорес, социалист-германофил, находился в зените влияния. В Петрограде на Путиловском заводе прошла трехнедельная забастовка, которая после 18 июля перекинулась на Ригу, Москву и Тифлис. В 1914 году в забастовках принимало участие более 1,3 миллиона рабочих (около 65% промышленного пролетариата России) ¹⁵⁸. Даже там, где социалисты не были особенно сильны, милитаристов не привечали. В Бельгии Католическая партия, располагавшая абсолютным большинством в парламенте, противодействовала военным приготовлениям. И нигде левые, настроенные против войны, не имели влияния большего, чем в Германии – стране с одной из самых либеральных в Европе избирательной системой. Однако довоенные рассуждения немецких антимилитаристов оказались настолько убедительными, что мы и сейчас видим их в учебниках истории. Правда, вывод можно сделать противоположный: мы недооцениваем масштаб антимилитаризма в то время. Все говорит о том, что европейцы отнюдь не стремились воевать.