Подружка (СИ) - "Deus Rex" - Страница 12

Похоже, Валера успел меня рассмотреть со спины. Отводит растрепанные волосы, касается губами шеи, а руки расстегивают пуговицы на моей рубашке. Медленно и осторожно, как дорогую вещь распаковывает, как фарфоровую куклу раздевает. Ткань скользит по плечам и вниз, к ногам, он опускается на колени сзади, тянет вниз резинку кружев — да, я люблю красивое белье — и целует ягодицы, слегка прикусывая и сразу зализывая. Мягко толкает вперед — опираюсь руками о спинку кровати и расставляю ноги.

— Тош, — стринги скатываются до щиколоток, резинка натягивается, дыхание греет кожу под ягодицами, губы повторяют дорожку имитированных чулок. — У тебя такие ноги красивые…

— А еще что? — мурлычу я, покачивая бедрами.

— Все в тебе красивое. Но твои татухи меня почему-то заводят больше всего. А на шее не хочешь такую же сделать?

Пальцы вплавляются в кожу на бедрах, и очертания предметов в глазах теряют четкость. Губы на точечках, на бантиках, на переплетениях черных рисованых кружев.

— Чтобы совсем как поблядушка выглядеть?.. Ты хочешь, чтобы сделал?

— Был бы не против.

— Сделаю, Лер. Резинки рядом с лампой. Как пользоваться смазкой ты и без меня знаешь.

Пока он шуршит фольгой, я тащу к себе подушку, устраиваясь на спинке животом и опираясь на руки. Залитые гелем пальцы проталкиваются в меня на удивление легко, аккуратно, я, повернув голову, смотрю на него сквозь спутанные волосы, и ловлю взгляд, когда он входит в меня. От напряжения, оттого, что приходится удерживать натянутые стринги, ноги подрагивают.

— Лерочка, — говорю я, перекатывая во рту его имя как карамельку — вкусно. — Давай медленно, хочу тебя всего.

Он выше, поэтому ему вполне удобно трахать меня, ухватившись за спинку кровати рядом с моими руками и рвано дышать в плечо. Прижиматься грудью к моей спине и самозабвенно, нарочно лениво, с оттягом трахать, пока у меня не начинают дрожать руки, и тогда он, поднимая их над моей головой, заводит дальше и заставляет сцепить пальцы на своей шее. Его руки ложатся на мой член, а я скулю, вжимаясь в крепкие бедра. Спортсмен, хули, мыщцы каменные, горячие, и дыхалка хорошая, поэтому имеют меня долго, набирая темп лишь ближе к концу.

— Тош, не стони так, — просит он тихо. — Кажется, презик порвался и я могу не успеть вытащить и…

— Кончай в меня, — отвечаю я, подставляясь под ласку его рук. — Вместе помоемся.

Ладони впечатываются в мое тело, поднимаясь выше и выше, по животу, ребрам, соскам, пока не обхватывают плечи. Теперь он натягивает меня как хочется ему, вытрахивая, кажется, последние мои мозги.

Презик порвался — где-то внутри разливается тепло, я чувствую пульсирующие выпирающие венки на его члене и кончаю сам после пары движений. Он выходит в этот раз осторожнее, сдергивает ненужную резинку и раздевается догола, перехватывая затем еще недееспособного меня под бедра, как панду, и идет в ванну.

— Ай, бля, горячая, — ворчу я, пока он удерживает меня у стенки, регулируя температуру воды.

— А так? Не слишком горячо?

— Так еще горячее, — отвечаю, целуя его губы, по которым успел за этот час соскучиться.

— Да, как-то слишком, — фыркает он.

После душа, я, завернутый в теплый халат, сижу на кухне, терпеливо вырезая глазки из неудачно купленной картошки для борща, а Валера промывает рис для плова. Все так хорошо, что я совсем не удивляюсь, когда телефон Валеры звенит тревожно и он берет его тоже без особого энтузиазма.

— Да, привет, — отвечает он и одними губами добавляет — мама. — Сегодня нет, собирался остаться… Да, у Антона.

Он хмурится, выслушивая долгую, явно неприятную речь, а потом молча отключается.

— Сказала, что вообще могу домой не приходить, — спустя пару минут произносит Валера.

— А и не надо, — вздыхаю я. — Оставайся у меня. Не только на ночь.

И он остается. Мало кто верит в наши отношения, главное — что верю я, пока мама Валеры шлет мне гневные смс с просьбой отстать от ее сына, а его папа втайне передает тортики и домашние вафли на любые праздники. В конце концов, все — даже Дэн, с которым Валера снова начинает общаться, приучаются видеть нас парой.

Валера устраивается на подработку барменом, — этот сасный бармен не раз имеет меня, разложив на стойке после закрытия, наплевав на камеры — я получаю повышенную стипендию как отличник и активист, и на жизнь нам вполне хватает. Конечно ссоримся. До разбивания кружек и драк, когда он заламывает мои руки, а я кусаюсь и пинаю его в чувствительные места. Но это — мелочи. Потому что…

— Потому что я люблю тебя, долбоеб ты! — ору я, убегая от него и закрываясь в комнате на вопрос, почему я с ним живу, раз он такая свинья, что не может сам бросить вещи в стирку, не дожидаясь меня с пар.

— Я тебя, долбоеба, люблю не меньше! — орет он, дергая дверь. — Но это не значит, что можно швырять в меня ложками!

Нефертити смотрит на нас с похуизмом — она и не к такому привыкла.

На нашу годовщину совместной жизни, когда я достаю из морозилки клубнику для пирога, в дверь звонят, и открываем мы ее вместе, соображая, ждем ли кого-то в гости. Стоящая на пороге сероглазая дама смотрит на Валеру с нескрываемой тоской.

— Проходите, как раз чай пить собирались, — говорю я, отступая.

— Проходи, — вздыхает Валера. — Мам?

Дама вдруг куксится, как трехлетняя девочка, и со всхлипом тянется к нему.

— Три чашки ставь, — говорит Валера, опять одними губами, но я научился понимать его и без слов.

Я почти всего его выучил. Любить кого-то — сложно, но так необходимо. Особенно, если тебя любят в ответ.

========== Масенькая, про папу ==========

Комментарий к Масенькая, про папу

Сразу, пока не забыла

Да, в наши отношения никто не верил. И похуй, потому что верил я, и этого было достаточно.

У Антона есть целый ворох раздражающих привычек — он не любит долгие разговоры по телефону, бесяче лопает жвачкой, особенно когда я пытаюсь сосредоточиться на конспектах, забывает мыть за собой посуду, как и кормить кошку, которая теперь просит жрать исключительно у меня, никогда не собирает мусор, и, даже видя, что в ведро уже ничего не влезает, пристраивает сверху очередную банку из-под йогурта в лучших традициях египетских пирамид. Его волосы по всему дому, и мне порой кажется, что я живу со снежным человеком.

Привычка читать стихи в тему и без меня не вымораживает — я с самого начала знал, что в его голове сплошной раздрай, и он слегка сумасшедший, потому что не задумывается над тем, как на него реагируют люди.

Он похож на девчонку — со спины в ванной или когда изображает собачку, прогибаясь подо мной. Но, стоит ему открыть рот, и образ пустоголового андрогина, скупающего все шмотки из новой коллекции какого-то важного хрена куда-то пропадает.

Сегодня он заявляется в шелковом комбинезоне с тигровыми полосами и в ботфортах, какие носят шлюхи в фильмах про гангстеров, только на плоской подошве, с обмотанной пищевой пленкой шеей и сумасшедшими глазами.

— Ты так по улице шел? — поднимаю бровь я, пока еще спокойно.

Он знает, как меня перетряхивает от его выходок в плане совсем уж эпатажных шмоток, но этот комбинезон — просто вершина.

— Не нравится? — ухмыляется он.

— Честно — говно какое-то, будто на распродаже у яжмамки какой отбил.

— Вообще он стоит как твоя месячная зарплата и я его не покупал — папа привез с показа мод в Италии. Из своей личной коллекции. Он, кстати, в гости зайти обещал.

Таким образом, спустя год, я узнаю, что у Тоши, оказывается есть родители — ну не в форточку же его надуло, разумеется. Отец — модельер, забывший русский язык, и мать — фотомодель на пенсии, до сих пор снимающаяся в порно.

— Хочешь посмотреть? — спрашивает он, демонстративно врубая ноут.

— Нет, я не хочу знакомиться с тещей таким… способом, — морщусь я и перевожу взгляд на его шею. — Ты чего обмотался-то?

— Татуха. Новая. Опять. Как ты и хотел.