Салют из тринадцати орудий (ЛП) - О'Брайан Патрик - Страница 21

Сэр Джозеф, чья политика неподвижного лежания и поедания огромного количества сухарей после первых кошмарных часов принесла свои плоды, отправился в Лондон сразу после того, как выпил чаю с кексами в «Короне». Джеку он сообщил:

— Предполагаю, что приказы передадут телеграфом адмиралу Мартину, как только я представлю доклад. Нет сомнений, что, официально или нет, но я увижу вас обоих в начале следующей недели.

Они проводили Блейна до дилижанса.

— Дружище, думаю, Диана сейчас в крайне деликатном положении, и если мы внезапно появимся, это ее до крайности потрясет, —  на обратном пути заметил Стивен.

— Подозреваю, что так, — вздохнул Джек, уже собиравшийся было послать за лошадьми. — Напиши скромную вежливую записку, подразумевающую, что ты можешь пребывать сейчас по соседству, и мы ее пошлем с Бонденом или Килликом, или с обоими в повозке.

— Повозка, из которой выбираются Бонден и Киллик, безусловно поднимет тревогу — чудовищный предвестник плохих новостей, путешествующих с такой скоростью и демонстративностью. Мальчик на муле подойдет лучше.

Мальчик на муле отправился с такой запиской «Дорогая, прошу, не тревожься или никоим образом не беспокойся, если в ближайшее время нас встретишь. Мы в полном порядке и шлем свою любовь».

Друзья собирались издалека поглазеть на «Диану», но налетели на командира порта, жизнерадостную душу, который настоял раздавить вместе бутылочку: «Мне сегодня семьдесят четыре, не можете же вы мне отказать». В зале присутствовали и другие морские офицеры, их он тоже пригласил. Некоторые оказались очень хорошо знакомы Джеку, в том числе три пост-капитана. Как и большинство пост-капитанов, свое одиночество на море они компенсировали необычной болтливостью на суше. Здесь же обнаружился и главный врач флота вместе с одним из медиков из госпиталя в Хасларе — тоже очень общительные люди.

Струился разговор, бутыли приносили и уносили, время шло. Наконец, сын хозяина заведения встал рядом со Стивеном:

— Доктор Мэтьюрин, сэр, — вставил он слово в рассказ Стивена о фиксации сломанных костей басринским методом, — там снаружи экипаж, а в нем вас спрашивают какие-то дамы.

— Иисус, Мария и Иосиф, — пробормотал Стивен, вылетая прочь из комнаты.

Диана сидела у ближнего окна. Она высунулась и закричала:

— Мэтьюрин, дорогой, ну что же ты за чудовище такое. Так пугать невинных женщин!

Внутри экипажа голос Софии дошел до визга:

— А Джек не здесь? Ты же сказала, что Джек должен быть здесь.

Диана открыла дверцу и собралась спрыгнуть, но Стивен взял ее за локти и спустил вниз:

— Дорогая, ты славно поправилась. — И, нежно поцеловав жену, добавил: — София, почему бы тебе не зайти и не повидать Джека, адмирала Мартина и других моряков? Они пьют портвейн в «Дельфине».

— Стивен, — ответила Софи, — прошу, вытащи его оттуда и дай нам возможность уехать домой всем вместе. Не хочу терять ни минуты его общества. И твоего тоже, дорогой Стивен.

— Конечно, ты права. Минут этих мало — мы, я думаю, снова должны быть в Портсмуте во вторник.

На деле же послание от командира порта, извещавшее, что капитану Обри следует прибыть к первому лорду Адмиралтейства на Арлингтон-стрит в половине шестого вечера следующего дня, пришло в воскресенье вечером. Но даже если бы им дали еще большую отсрочку перед казнью, они едва ли смогли бы сказать больше — все беспрестанно болтали с того момента, как карета двинулась от «Короны» в Эшгроу.

— Арлингтон-стрит, — хрипло прошептал Обри. — Его собственный дом. Сердечно благодарен. Если бы пришлось доложиться в Адмиралтействе, то передо мной бы встала еще та головоломка — явиться в мундире и оказаться слишком самонадеянным или явиться в штатском и оказаться неправым. Но все же я возьму с собой мундир на всякий случай. Любимая, он же за это время не развалился совсем?

— Вовсе нет, дорогой, только эполеты слегка потускнели. Киллик, моя мать и девочки со вчерашнего утра его выбивали и чистили мягкими щетками, чтобы избавиться от запаха средства от моли. Но боюсь, мундир окажется слишком велик — ты так прискорбно похудел, бедняга.

Прискорбно худой или нет, но Джек Обри все же заставил заметно покачнуться экипаж, когда залезал внутрь, расцеловав всю семью за исключением Джорджа (тот с недавнего времени щеголял в бриджах).

Они свернули на главную лондонскую дорогу в Кошеме и бодро катились вперед под синим-синим небом и белыми клубящимися плоскобрюхими облаками, путешествующими в том же направлении, но гораздо быстрее.

— Исключительно хорошие лошади, — заметил Джек, — И необычно хороший день. 

Он начал насвистывать, а потом целиком спел «От Силли до Ушанта — тридцать пять лиг».

Поскольку в субботу и воскресенье дождя не было, изгороди вдоль дороги побелели от пыли, но чуть дальше за ними простиралась живая зелень пшеницы, ржи и овса, различных пастбищ, лесов и рощ, листья сверкали под столь ярким небом, что оно подняло бы настроение любому, не только тому, кто предвкушает радостный конец путешествия.

Большая часть перелетных птиц уже вернулась, какие-то отдыхали здесь по пути дальше на север, и потому сельская местность изобиловала птицами. Когда где-то в деревне за Питерсфилдом они меняли лошадей, одновременно раздавались голоса не менее трёх кукушек, и Стивен, качая головой, припомнил ужасную боль, которую этот зов причинял ему в прежние времена. Но он почти сразу же забыл об этом при виде вертишейки - птицы, которую ему чаще доводилось слышать, чем видеть. Он указал на неё Джеку (с обычным результатом): 

— Смотри, вертишейка. 

— Где? 

— Вон там, на молодом вязе, справа... о, улетела.

Весь следующий перегон они обсуждали вертишейку, успехи дочерей Джека в приобретении знаний и обучении хорошим манерам под руководством мисс О'Мара, а также альбатросов в высоких и даже умеренных южных широтах. Однако по пути Джек становился всё более и более молчалив. Так многое было поставлено на карту, момент решения теперь совсем близок и становился ближе с каждой минутой. И Джека всё больше одолевали сомнения.

«После обеда мне станет получше», — сказал он себе, когда экипаж свернул со Стрэнда в район Савоя и остановился у «Грейпс», их привычной гостиницы.

Миссис Броуд сердечно их приветствовала. Киллик, прибывший вчера ночным дилижансом, предупредил её, и она приготовила для гостей ужин, который умиротворил бы любого разумного человека. Однако сейчас Джек Обри таковым не являлся. Его мысли сосредоточились на неприемлемых условиях или даже на возможности полного провала, поэтому он ел механически, не получая ни малейшего удовольствия.

— Думается мне, что капитану бросили вызов и он отправляется на встречу с каким-нибудь джентльменом в Гайд-Парке, — поделилась миссис Броуд с Люси (дуэль Каслри с Каннингом и некоторые другие, чуть менее примечательные стычки все еще занимали умы публики). — Он даже до пудинга не дотронулся.

— Ох, тётушка Броуд, какие вы ужасные вещи говорите, — воскликнула Люси. — Но в самом деле, я никогда не видела такого мрачного человека.

И все же одновременно с тем, как часы в Сент-Джеймсе пробили полшестого, в дверь на Арлингтон-стрит постучал не столь мрачный человек. Начался бой, ожидание закончилось, Джек наконец-то оказался на вражеской палубе. Он отдал слуге визитную карточку, сообщив:

— У меня назначена встреча с его сиятельством.

— О да, сэр, сюда, пожалуйста.

Слуга провел его в маленькую комнату, выходящую прямо в прихожую.

— Капитан Обри, — поднялся из-за стола лорд Мелвилл и протянул руку, — позвольте мне первым вас поздравить. Наконец-то мы разобрались в этом уродливом деле. Понадобилось гораздо больше времени, чем мне хотелось бы, и гораздо больше, чем хотелось бы вам, но всё решено. Присядьте и почитайте. Это гранки «Газетт», ушедшей в печать.

С застывшим и суровым выражением лица Джек посмотрел на листок. Строки в рамке сообщали: «15 мая капитан Джон Обри, королевский флот, восстановлен в списках флота с прежним званием и старшинством и назначен на «Диану», тридцать два орудия».