Отдельное поручение
(Повесть) - Двоеглазов Владимир Петрович - Страница 22

Неожиданности никакой, конечно, не было, — напротив, этого следовало ожидать, судя по вчерашним тучам; но настроение заметно упало. Теперь было ясно, что по Итья-Аху вот-вот двинет шуга. Времени в обрез, а ехать придется в перегруженной шлюпке. Не погонишь.

Сзади чиркнули спичкой. Лейтенант оглянулся. Пятаков сидел на нарах и раскуривал папиросу. Затянувшись, он бросил взгляд на нары, где спал толстячок, и вдруг кивком указал лейтенанту на дверь. Цветков кивнул в ответ и вышел из балка. Выбравшись за торцовую стену, где не бил в лицо ветер, подождал Пятакова. Тот подошел, в несколько затяжек докурил папиросу и, швырнув в снег окурок, сказал без предисловий:

— Он знашь зачем побег за мной вечером?

— Кто? — спросил Цветков, прекрасно зная, о ком речь, но не желая показывать, что сам долго размышлял над этим.

— Толстяк, кто!

— Ну?

— Меха у него в шлюпке. Под полубаком.

— Так.

— Просил припрятать понадежней на берегу и место заметить. Зимой, мол, как-нибудь доберемся, на оленях или как, и заберем. Обыска боится.

— Так.

— Так-так! Затакал. Все.

— Как все? — удивился Цветков. — Не все. Откуда меха?

— Откуда. Сам знашь откуда. У охотников на спирт меняли. Две выдры, соболя, белки… Ондатры одной сорок с чем-то шкурок… Дурак человек! Знает, что за дешевку отдает, зато спирт вот он, с ходу, ни ждать, ни в магазин бежать — наливай да пей!.. Да что другие, я сам такой… Вот, мол, говорит, припрячь, а я тебе за это бутылку спирта…

— Ну и ты что?

Пятаков помолчал.

— Да что. Спирту-то у них больше нету. Весь вчера да позавчера выжрали. А в Ёган приедем — на черта он мне сдался… В Ёгане я сам с усам. Мне бы вчерась опохмелиться — веришь ли, на белый свет глядеть неохота было… да и сегодня б еще не отказался. Ну, сегодня, правда, терпеть можно.

— То есть ты не спрятал… раз у них спирту больше нету?

Пятаков усмехнулся:

— Ты, Валька, сколь уж в милиции прослужил, а все не знашь, что у вас не считается, по какой причине не сделал. У вас: сделал или нет. Так?

— Ну, — ответил лейтенант. — Я тебе ничего и не говорю.

— Как же не говоришь…

— Я к тому, что мне надо знать: для чего ты это сказал? Мне надо понять: с какой такой для себя выгодой ты это сказал? И чего мне ждать от тебя в дальнейшем?

— Жди бандитской пули.

— Я — кроме шуток. Доберись ты с ними до города, ты бы ко мне не пришел. Так?

— А ты что, никак городским уже заделался?

— Ты не финти. Отвечай.

— Валь, ну ты же знашь, что я вообще милицию десятой дорогой обхожу…

— Ты серьезно можешь разговаривать? Дело-то ведь и тебя касается.

— Это каким же боком?

— Там увидишь.

— Не, Валька, ты долго в милиции не прослужишь, ежели будешь за каждым разом так ковыряться. Тебя разрыв сердца хватит, помяни мое слово. Милиционер должен просто: разузнал, где что не так — за шиворот и в КПЗ. А ты копаешься… Ладно, давай без шуток. Ты вот что, ты меня не выдавай, что я тебе про шкурки рассказал. Ты знашь как сделай? Ты возьми как бы невзначай…

— Это ясно, — сказал Цветков, — спирт ихний жрал. Они тебе теперь братья-собутыльники…

— Вот именно, — перебил Пятаков. — Не скажешь?

— С ними не участвовал?

— Нет.

— А лося кто убил?

— Толстяк. Стрелять-то, блин, не умет. Сколь раз при мне по копалухе с двадцати метров мазал. А тут выехали на плёс, а лось — вот он, реку переплыват. Матерый лосище…

— Я видел…

— Ну, толстяк и шибанул почти в упор.

— Из «Белки», что ли?

— Не. Двустволку схватил этого длинного. «Жаканом» один ствол был заряжен. Все медведя хотели встретить. Так, чтоб со шлюпки можно было шибануть. Без риску.

— Ясно, — сказал лейтенант. — Охотников называй, у которых шкурки брали.

— Записывать будешь? — усмехнулся Пятаков.

— Так запомню. Давай говори.

— Не знаю охотников, — зевая, ответил Пятаков.

— Ну говори в которых местах, приметы.

— Ничего не знаю.

— Федор, давай не крути. Какой толк? Говори, коли начал.

— Ничего не знаю, правда, Валь. До меня они все набрали. При мне ни одной шкурки. Я бы сказал, чего уж теперь… — Пятаков достал новую папиросу. — Твои, — подбросил пачку на ладони. — Лейтенантша твоя снабдила. Слышь, Валька, ты ежли будешь с такими лейтенантами по командировкам ездить, тебе твоя Зинка все сковородники на голове переломает…

— Хватит, — оборвал участковый. — Нашел время шутки шутить.

— Не обращай внимания, — вздохнул Пятаков. — Это я с похмелюги злой. Вообще на всю жизнь злой. У меня через этих баб все навыворот. Не везет… Тоже вот на сплавучастке — чуть не залетел с поварихой. Ладно хоть заявление не написала, а ты бы…

— Дурак ты, — сказал лейтенант. — У тебя не через баб все навыворот. У тебя через это вот дело, — щелкнул себя по шее. — Одна у тебя причина — пьянство и алкоголизм. И винить тут некого, кроме своей дурной головы.

— Да это верно, — легко согласился Пятаков. — Но оно-то, — тоже щелкнул по шее, — отчего думаешь?

— А это всегда от одного: от того, что дурак, от того, что жизнь свою на отраву меняешь. Как так водку можно жрать по-черному? Не пойму… Ты как с ними-то оказался? — Лейтенант ткнул локтем в стену балка.

— Да как? Так же и оказался. Глянул: спирту у них много, а они говорят: шкурок, мол, нету? Может, дескать, из рабочих кто охотничал… Я: нету; а потом — выпить-то охота — поехали, говорю, до юрт Лозямова, там у меня кореши, достанем…

— Достали?

— Старик Лозямов послал по матушке. И еще, говорит, в милицию сообщу. А толстяк ему: в какую милицию? Я сам, говорит, в прокуратуре работаю. Ты, старику говорит, только пикни, блин!..

— Серьезно? — удивился Цветков.

— Но.

— А старик что?

— Лозямов-то? Не поверил. Не может быть, говорит, чтобы такие охломоны, как ты, в прокуратуре работали… В общем, уехали не солоно хлебавши. Они… Я-то в свое удовольствие попил. Я и не думал шкурок-то достать. Да и старика-то этого только однажды в Ёгане и видал, в магазине за ним стоял в очереди… Так, думаю, попью дорогой. Тем более, что поддамши уже был. Я им, вишь, бензину сперва организовал за бутылку… Ну что бутылка — мы ее с Мишкой Фоминым враз уговорили. Потом полез к поварихе, спасибо — Мишка остановил. А я ему же и набил морду. В общем, неудобно как-то стало, а тут спирт. Я и поехал. Дурак, вообще-то, конечно…

— Дурак, — подтвердил Цветков. — А рабочие где?

— Дак улетели.

— Когда?

— Дак дня три уж, наверно. Не знаю. Вертолетка, видать, пришла, они и улетели. Я же толкую: с этими к Лозямову подался. Приехали обратно: никого. Молодой-то говорит толстяку: айда еще вверх пройдем по Итья-Аху, может, медведя поддежурим. Тем более, что, мол, бензину теперь хоть залейся. Когда еще такой случай представится? Вот… Потом лося шваркнули. На меня злые, что спирт зря споили… Я ведь выпить-то знашь сколь могу?

Лейтенант вздохнул:

— Догадываюсь.

— Ну, а я на них злой, — сказал Пятаков.

— Что так?

— А когда вверх опять поехали, меня брать не хотели. Жди, говорят, на обратном пути захватим. А я так решил, что бросить меня замыслили. Добирайся потом как знаешь. Ну, и настоял, что тоже поеду. Как же я тут один-то? За ружье схватился. Так и ехали, друг на дружку озирались. Потом уж, как лося шваркнули, раздобрились. Спирту опять налили. Свежевал-то я, сами не могут ни холеры.

— Мясо почти все бросили, — сказал инспектор.

— А сразу, ага, в воду. Насчет головы только спорили. Толстяк настаивал, чтоб бросить, а молодой говорит: нет, чучело отдам сделать, над кроватью повешу. Укрою, мол, палаткой… И вобще, говорит, прошу не выступать: шлюпка моя, что хочу, то и везу. А кому, мол, не нравится, тот пущай пешком топат… Ты сам-то здесь зачем? — спросил вдруг Пятаков.

— Я-то?..

— Ищешь, что ли, кого?

— В этом роде.

— Ну секрет, дак не надо. Я вобще-то соображал, что за этими и приехал. Думаю, известно уже насчет мехов. Лозямов по рации сообщил али как… Оне ведь тут больше недели ошиваются.