Трущобы Империй (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 64

Бывший студент не стал изобретать велосипед, а основательно покопался в памяти, замусоренной интернетом. Некогда он размышлял о связи между ячейками ИРА в разных городах и странах, вот и выкопал…

— Теперь ждём, — констатировал Алекс друзьям, вернувшись в госпиталь. Ответ пришёл через два дня, и в нём после расшифровки осталось всего несколько слов выполняем, половина уже.

Ещё через несколько дней Фреду пришло письмо, в котором знакомый по Нью-Йорку сержант Кельтики и активист ИРА по совместительству, весьма красочно описывал условия жизни в Чарльстоне. Небесталанно, к слову — писательская жилка чувствовалась так явно, что попаданец взял сержанта на карандаш — такие люди всегда в цене.

Как бы промежду прочим рассказывалось, что к некоторым бойцам приехали родные, а южане оказались такими гостеприимными, что и другие написали своим жёнам, чтоб приезжали.

Тем же вечером Алекс получил телеграмму от Лиры, что удалось оформить проезд через правительство — бесплатно. Папаша О,Брайен сумел-таки найти подход к властям, восхитив нью-йоркскую общину ирландцев.

Столь широкий жест Клемент Валландигэм вынужден сделать после того, как КША с изысканной вежливостью обязалась принять родичей сидевших у них пленников за счёт Конфедерации.

Южане мало что теряли, скорее наоборот. Мирный договор с Вашингтоном должны подписать со дня день, а тогда и пленных отпустят. Так что жест, по сути, ни к чему их не обязывал: в худшем для КША случае приедет несколько сот человек, чтобы забрать инвалидов и раненых, дабы дохаживать их дома.

А вот в Союзе эта история обернулась для президента новыми скандалами. Противники Валландигэма прекрасно понимали суть происходящего, но упустить возможность лягнуть Клемента выше их сил. В ход шли самые разные аргументы — от Разбазаривания средств, до Потакания ирландской общине.

Адвокат, волею случая вознёсшийся на высшую должность в Вашингтоне, должен стать пресловутым Козлом отпущения. Тот и сам уже понял это, барахтаясь в болоте политики.

Любое его решение вызывало раздраженье, и по-другому быть не могло. Займётся популизмом и попытается искать народной поддержки, так финансовые воротилы не простят. Да и популизм в кризис возможен только до определённого уровня, дальше всё равно придётся принимать непопулярные меры.

Сделать ставку на промышленников? А на какую из группировок конкретно? А есть ещё и банкиры, внушительная прослойка среднего класса, сторонники всевозможных пастырей, которые у протестантов набирали подчас несоразмерное влияние.

Альтернатива незавидная — или импичмент и суд (как вариант — пуля в голову), или Валландигэм всё-таки собирает свою команду, после чего суды и пули ждут тех, кто решил выделить ему столь незавидную роль.

— Поедешь?

— Скорее всего, вернусь, — ответил Фокадан на вопрос Патрика, — не сразу, конечно. Нужно будет людей подготовить, чтоб нас хоть поначалу нормально встретили.

— А потом Великое Переселение, — мрачновато сказал Фред, — не надо быть пророком, чтобы понять — на Севере сейчас рабочие руки не нужны, ирландские тем более. А здесь… хм… не то чтобы прям рады, но можно будет зацепиться, и что немаловажно — на равных.

— Единственная проблема — уйти красиво, — Патрик откинулся спинку лавки, стоящей в больничном саду и вытащил из кармана шинели портсигар с тонкими дешёвыми сигарами. Самокрутки пришлось бросить — с одной-то рукой.

— Красиво, — повторил Алекс, нервно прикусывая обветренную губу, — это да… Чтоб обидеться можно было на Вашингтон и на неблагодарный город, но в тоже время и не доводить дело до погромов.

— Не все уедут, — Фред задумчиво постучал пальцами по подлокотнику кресла, в котором его вынесли в парк, — несколько тысяч останется. Недвижимость, бизнес, работа… да мало ли. Тысяч пять останется, как ни крути, может и побольше. Уйти надо так, чтобы сохранить влияние ИРА на общину в КША и на общину в Нью-Йорке. Да чтоб потом всем этим англосаксам из Союза стыдно стало за наше изгнание. Не сразу, лет через несколько. Хм… насчёт стыда я погорячился, нет у них… Но те же немцы с французами при случае с удовольствием носом ткнут.

— Насчёт уйти красиво…, — попаданец задумался, подняв голову с закрытыми глазами к осеннему солнцу, — можно, пожалуй. Статьи будем кое-какие печатать, с работягами из профсоюзов общаться. Серьёзных площадок в Большой Прессе не дадут, да нам и не надо. Будем упирать на логику и аналитику.

— Грустинки подпустить, можно, — криво ухмыльнулся Патрик, дёрнув ртом, — чтоб проскальзывало такое… Опять крайних нашли, а мы-то думали, что в САСШ слова… и справедливость для всех не пустой звук.

— А перебороть можем? — С тоскливой надеждой спросил Фред. Патрик, хорошо чувствовавший Нью-Йорк, выпустил колечко дыма и отрицательно мотнул головой.

— Если только временно, — нехотя сказал Фокадан, которого ничуть не радовала необходимость переезжать, — и то не факт. Митинги, всё такое… на время сможем, а потом там совсем хреново станет и всё равно начнётся деление на своих и чужих.

— С этим разобрались, — подытожил Патрик, стряхивая длинный столбик пепла с сигары на покрытую прелой листвой землю, — детали потом. Насчёт красиво есть идеи?

— Хм… Фред, помнишь ты говорил насчёт Если очень НАДО, — развеселился попаданец, — надо, Фредди, надо! Вы у меня все поэтами станете…

Пришлось немного пооткровенничать с друзьями.

— Дело такое, парни, — Алекс говорил не открывая глаз и всё так же подняв лицо к солнцу, — память не вернулась, но кое-что проскальзывает. Стихи, например. Знаю, что не я писал… Уверен, Фредди, уверен! ТОЧНО знаю, что умерли, причём давненько. Но как кого звали…

Попаданец пожал слегка плечам, замолкнув.

— Хорошо помнишь стихи? — Заинтересовался Патрик, — нет каких-нибудь особенностей?

— Ну… иногда несуразности встречаются, упоминания каких-то вещей и явлений, не встречающихся в наше время.

— Старинные поэты! — Патрик так заволновался, что отбросил сигару, — да ещё и забытые! Много переделывать приходится?

— Когда как. Иногда от стиха и ничего толком не остаётся. Нет, сам не очень… Чьи-то стихи всё равно в качестве основы нужны, с чистого листа не могу.

— Тоже талант, — вздохнул однорукий капитан, — я вот… пишу, но как-то не очень получается, чудно очень уж выходит. Вот…

Патрик достал неловок из внутреннего кармана кителя несколько смятых листков. Попаданец развернул и начал читать, удивляясь с каждой минутой всё больше — стиль Патрика отчётливо отдавал Маяковским. Те же странноватые рифмы, тот же драйв.

— Мне нравится, — удивлённо сказал он несколько минут спустя, — необычно конечно, но сильно.

— Серьёзно? — Патрик недоверчиво смотрел на Фокадана, — врать-то не надо!

— Широкой публике это вряд ли пойдёт, но в целом очень здорово, есть даже шанс стать классиком. Правда… скорее всего после смерти, или по крайней мере лет этак через пятьдесят. Сейчас — слишком необычно.

— Н-да, — согласился Фред, — также пробежавший глазами по листкам, — что верно, то верно — необычно. Будь ты из своих, приняли бы стихи, пусть и в узком кругу. Печатали бы время от времени в литературных изданиях. Негромкая слава борца с обыденностью и прочие мелкие вкусности. А ирландец, да ещё из трущоб… верно Алекс сказал — лет через пятьдесят.

— Устраивает, — нервно хмыкнул однорукий ирландец, забирая стихи, — мне чтоб прямо сейчас и не нужно. Но хорошо хоть, что в будущем… Не зря, значит…

Неловкое молчание прервал попаданец, начав нарочито жизнерадостным тоном:

— Вот и замечательно. Я уже состоялся как драматург, Фред у нас поэт. Да, Патрик, оттуда стихи… В памяти покопаюсь, найду парочку стихов или песен, переделаю под современное звучание, если понадобится. О себе напомню, о Фреде. Тебе не надо, свои… разве только в газетах напечатаем, да полемику запустим.

— Задел на будущее?

— Он самый. А то излишняя скромность не нужна. Кто о тебе узнает, если в стол писать будешь? Может, лет через сто кто из правнуков и найдёт творчество, ан поздно может быть — основоположник жанра уже есть, и это не ты.