Слезы (СИ) - Шматченко Мария - Страница 2

Двери комнаты тихо отворились, и, прикрывая их за собой, в коридор вышел доктор. На него тут же уставились три пары испуганных глаз: Джеральда, леди и Фила.

Мистер Джонсон устало вздохнул, а потом торжественно известил, что жить будет! Пули не задели органы. Сейчас он уснул. Врач признался, что, если бы ему сказали, насколько их больной красив, то через минуту был бы на месте! Жалко ведь… Такая красота! «А он точно ваш сын?» — спросил мужчина.

Джеральд не без гордости кивнул и ответил, что точно!

Доктор даже не смог скрыть горькой усмешки, видно было, что ему хотелось что-то высказать, но до сих пор сдерживался. И всё же поинтересовался, в кого тогда Адриан такой симпатичный. Наверное, в мать, предположил мужчина, и потом, — подумать только! — он имел наглость заявить, что Его Светлость сэр Джеральд красотой не блещет! Хотя, конечно же, это нельзя назвать правдой! Но, видимо, мистера Джонсона, хозяин поместья чем-то возмутил.

Филипп же засмеялся, решив, что тот сказал в точку, а потом спросил врача, можно ли ему зайти к больному и, получив разрешение, зашёл в комнату. Джеральд же не обратил внимания на оскорбления мистера Джонсона.

— Спасибо вам, доктор! — воскликнул он, кидаясь ему на шею. — Я не знаю, как вас благодарить!

— Да ладно-ладно вам, — немного смущаясь, ответил врач, вырываясь из его объятий. — Я всё же клятву дал. Это моя работа. И, кстати, помимо пулевых ранений подлечил какие-то раны, порезы, синяки…следы от побоев, видимо. Что же это вы сына-то так? Поэтому у меня и возникли мысли, что всё-таки не сын он вам: родного разве станешь избивать до такой степени?

Видимо, следы от побоев так и возмутили врача, что он решился на такой глупый, даже по-детски глупый, шаг — оскорбить знатного сэра!

Констанция, которая на радостях, как и муж не обратила внимания на издёвку мистера Джонсона, заверила, что Адриан — сын Джеральда, и что ей меньше всех хотелось бы, чтобы у её мужа имелись дети на стороне, так что, если даже она признает эту правду, то врач может поверить!

— Да верю. Цвет кожи у него всё-таки от чёрных рабов отличается. Он скорее смуглый, чем чёрный. Мулат. Ну, или квартерон. Когда увидел его, подумал, что вы странно пошутили — к обычному, белому работяге позвали меня, но наврали зачем-то, что он раб. Но я всей ситуации не знаю, что тут у вас творится… Не моё это дело. Я так понял, парень не в курсе, что является вашим сыном?

— Всё верно, он не в курсе, — ответил Джеральд, — так жизнь сложилась. Мой отец не разрешил мне говорить. А потом я сам стыдился. И…

Но мистер Джонсон поспешил прервать его из-за чувства такта, сказав, что необязательно рассказывать ему свою историю. Пусть они решают сами, что будут делать дальше, а ему, доктору, нужно только одно — чтобы кто-то побыл с больным, пока тот не проснётся. Ведь врач был вынужден отпустить ассистента. Но он опасался, что Адриан из-за своего положения и воспитания решит ещё сбежать из господской комнаты. А ему не в коем случае нельзя пока вставать.

Не успели супруги ничего не ответить, как из комнаты вышел Фил. Он от всей души поблагодарил доктора, а потом спросил:

— Скажите, после того как он проснётся, когда сможет отправиться в небольшое путешествие?

— Мне пока сложно вам ответить. Всё зависит от того, как быстро заживут раны. Но я буду рядом и всё проконтролирую. Всё будет хорошо, не беспокойтесь. Худшее позади. А почему вы спрашиваете про путешествие? Планируете уезжать?

— Я собираюсь его забрать. Мне бы хотелось как можно скорее увезти Адриана из этого дома. Подальше от некоторых личностей. Но если поездка не желательна сейчас, то я подожду.

— Да, переезд может навредить ему. Не увозите его, пока совсем не поправится. Тут я есть. И всегда помогу. Каждый день буду приходить. Выходим мы его.

— Как так ты его увезёшь? — опомнился Джеральд. — Я не позволю! Он мой сын!

— Так это и есть те самые «личности»? — улыбнулся доктор. — Вот молодёжь пошла, нигилисты! Что же вы так? У отца сына отнимаете?

— У тирана, — поправил его Фил, — тирана, кровопийцы и живодёра! Вы видели ещё и другие раны? Вот то-то! Он не достоин иметь такого сына, он и ногтя его не стоит!

— Постойте-ка, а вы-то кто ему? С какой стати вы хотите его увезти?

— Я — ему старший кузен! И не позволю двоюродному брату страдать… Он и так много вытерпел. Я его вообще сегодня вырвал, — не поверите! — из пыточной!

— Успокойтесь, молодой человек. Валерьяночки выпейте.

— Фил, Джеральд теперь много что осознал! — вступилась за мужа Конни. — И я, клянусь тебе, не дам Адриана в обиду. Пусть только попробует и пальцем его тронуть! Да, Джерри? — она улыбнулась.

И тот тоже улыбнулся и кивнул.

— Да вы издеваетесь… — прошептал Фил. — Я боюсь за него, я не верю вам… — и лишился чувств.

Конни перепугалась и тут же кинулась к нему. «Фил, милый, что с тобой?!» — воскликнула она. Сев на колени, леди погладила его по щеке, но юноша не ответил, не открыл глаз.

— Отойдите, леди! — доктор сел рядом с ним. — Перенервничал, — улыбнулся он, — бедолага. Так за брата беспокоится. Очень хорошо, что он к нему так привязан. Эй, Филипп, очнитесь!

Пришлось ещё и его нести в ближайшую комнату, чтобы привести там в чувства. Мистер Джонсон и сэр Джеральд подняли его с пола.

— Леди, могу я попросить вас побыть с первым больным? — торопясь, спросил врач у Констанции.

Женщина кивнула, про себя подумав, что так и знала, что придётся этим заниматься ей, а ни родному отцу несчастного, и вошла в комнату. Леди подошла к спящему больному и, обняв столбик кровати, задумчиво взглянула на сына покойной рабыни и своего аристократа-супруга. «Надеюсь, если я сяду в кресло и усну, ничего не страшного не случится» — подумалось ей. Она гнала от себя неприятные мысли, ревность к прошлому своего любимого.

Первым делом, как очнулся, Фил решил отправиться к Адриану, и его еле уговорили ложиться спать, ведь стояла уже глубокая ночь. Джеральд так и не ложился. Бедная Констанция по просьбе доктора сторожила раненого и только дремала в кресле, просыпаясь от каждого шороха. Иногда она подходила к постели юноши. В золотистом сиянии подсвечника, что стоял на прикроватной тумбочке, женщина рассматривала раненного. Лицо его будто бы напряжено, брови чуть сдвинуты: наверное, ему было больно. Леди было странно видеть его тут. «Может, это дурной сон?» — думалось бедняжке, что так неожиданно узнала правду о любимом.

Конни сердилась на Джеральда. Почему она должна проводить так ночь, почти не смыкая глаз, следить за его сыном?! А он в это время будут спать? Она-то не знала, что тот тоже не смыкает глаз. И сердилась на него. Женщина очень устала. День выдался трудным. Утром она была в дороге, только ближе к обеду вернулась домой, потом этот жуткий скандал, который устроил Фил, потом шокирующее признание мужа. Её мир будто бы пошатнулся, будто бы всё перевернулась вверх дном, и уже ничего не останется прежним. «Он и мой раб тоже. Что же я его не продала? — осенило её внезапно. — Сейчас такого бы не было! Все этого дурачка жалела!».

Уже светало. Свечи потухли, но сияние рассвета из окна отчётливо освещало лицо Адриана, и Конни могла его рассматривать столько, сколько бы захотелось, наплевав на все приличия. Как ни странно, у него был очень аккуратный, прямой нос, большие глаза, длинные ресницы, которые его, однако, совсем не портили, не придавали ни приторности, ни женственности, ни смазливости, только что-то в губах было от африканцев, но не очень заметно. Лицо его было всё равно мужественным, хотя была в нем какая-то нежность. Что-то неземное присутствовало в его облике, ангельское, прекрасное. Трудно был отвести взгляд, оторвать глаза, хотелось смотреть и смотреть на него. «Красивый-то какой!» — искренне восхитилась Конни. Она и раньше считала его красавцем, но как-то не заостряла на этом внимания.

Леди взяла его руку: та оказалась холодна как лёд. Инстинктивно он слабо сжал её тёплые пальцы. Как младенец…. На запястье остались следы и кровоподтёки от кандалов, на ладони виднелись следы от ногтей, будто бы тот сжимал очень сильно кулаки. Что же ты сделал со своим сыном, Джеральд? Сердце женщины обливалось кровью от жалости. В солнечном сплетении будто бы что-то заныло. А рука юноши так и сжимала её руку робко, несильно и как-то доверчиво, по-детски. И правда, как младенец! Внезапно Констанция почувствовала к нему бесконечную нежность и доброту, желание помочь, отогреть и защитить. Неужели материнский инстинкт? И к кому? К рабу! Конни встряхнула голову и выпустила его руку. Она откинула с лба пасынка волосы.